Дорога - Маккарти Кормак - Страница 18
- Предыдущая
- 18/39
- Следующая
— Мы не могли им помочь, потому что и нас бы тоже съели. Так?
— Да.
— Поэтому-то мы им не помогли.
— Правильно.
— Ну хорошо.
Проходили через городишки, в которых рекламные щиты надрывались, предупреждая об опасности. Щиты замазаны тонким слоем краски, чтобы можно было заново на них писать. Сквозь краску проступает текст старой рекламы исчезнувших без следа вещей. Сидели на обочине и приканчивали последние яблоки.
— Что с тобой?
— Ничего.
— Мы обязательно найдем что поесть. Всегда находили и теперь найдем.
Мальчик ничего не сказал. Отец внимательно на него смотрел.
— Тебя ведь не это беспокоит?
— Да ладно…
— Скажи мне.
Мальчик отвернулся, смотрел на дорогу.
— Я хочу, чтобы ты мне сказал. Не бойся.
Сын отрицательно помотал головой.
— Посмотри на меня.
Мальчик повернулся. Видно, что плакал.
— Скажи мне, пожалуйста.
— Мы ведь никого не съедим, правда?
— Нет, конечно нет.
— Даже если будем умирать с голоду?
— Мы и сейчас голодаем.
— А ты говорил, что нет.
— Я говорил, что мы еще не умираем. А что не голодаем, я не говорил.
— Все равно, мы никого не будем есть.
— Не будем.
— Ни за что.
— Ни за что.
— Потому что мы хорошие.
— Да.
— И еще мы несем огонь.
— Именно так.
— Ну хорошо.
В канаве нашел куски кремня, а может, сланца, но оказалось, что проще высечь искры, проводя плоскогубцами сверху вниз по валуну, только надо заранее сложить в кучу пропитанные бензином щепки прямо под валуном. Пролетели два дня. Еще три. По-настоящему голодали. Разграбленная, истерзанная местность. Все растащено. Все, до последней крошки. Студеными ночами темно как в гробу; предрассветная тишина звенит в ушах, хоть вешайся. Как утро перед битвой. У мальчика кожа на лице давно приобрела восковой оттенок и просвечивает. Огромные задумчивые глаза делают его похожим на инопланетянина.
Понимал, что смерть не за горами. Пора искать место для укрытия, где бы их никто не нашел. Бывали моменты, когда он, сидя рядом со спящим сыном, начинал безудержно рыдать. Смерть его не пугала. Не знал, отчего плакал. Может, от мыслей о красоте. Или о доброте. Про которые давно забыл и думать. Остановились в мрачном лесу, и процедили воду из лужи, и пили. Во сне привиделось, что мальчик лежит на специальной доске, на которую в прежние времена зимой клали умерших. Проснулся в холодном поту. В свете дня он легко мог справиться с этими страхами, но вот по ночам… Больше не засыпал, опасаясь, что этот ужасный сон повторится.
Прочесывали пепелища домов. А ведь раньше их избегали. В подвале среди мусора и ржавых отопительных труб покачивается в черной воде труп. Наполовину сгоревшая гостиная. Разбухшие от воды доски отошли от стен и выгибаются горбом. Пропитанные водой книги на полке. Вытащил одну, полистал, поставил обратно. Сырость. Гниль. В ящике нашел свечку. Не зажечь — нечем. Но положил свечку в карман. Вышел из развалин в сером полумраке, остановился, вдруг ясно осознал суть этого мира: неумолимое холодное движение планеты; Земля погибла, не оставив наследников; безжалостная темнота; слепые псы солнца в вечном движении; гнетущая черная пустота вселенной. И где-то там они — два загнанных зверя, дрожащих, как лисы в укрытии. Жизнь взаймы: время — в долг, мир — тоже, даже глаза, чтобы ужасаться и лить слезы, и те — в долг.
На окраине небольшого городка уселись в кабине грузовика, отдыхали, смотрели сквозь промытое недавними дождями стекло. Сами серые от пепла. Измученные. На обочине торчал еще один щит с предупреждением о смертельной опасности. Выцветшие от времени буквы. Он чуть не рассмеялся.
— Прочел?
— Да.
— Не бери в голову. Никого здесь нет.
— Умерли?
— Скорее всего.
— Жаль, что с нами нет того маленького мальчика.
— Пошли дальше.
Захватывающие сны. Так не хочется просыпаться! Снятся вещи, навсегда исчезнувшие с лица земли. Замерз, пришлось встать и заняться костром. В памяти сохранилась картинка, как она ранним утром идет по траве к дому в тончайшем розовом платье, обтягивающем грудь. Решил, что каждое такое воспоминание наносит вред оригиналу. Как раньше на вечеринках играли в "испорченный телефон": скажи слово и передай дальше. Но не слишком увлекайся. Учти: каждый раз, осознанно или нет, ты изменяешь то, что вспоминаешь.
Шли по улицам, завернувшись в вонючие грязные одеяла. Держал револьвер у пояса, другой рукой — мальчика. На самом краю города вышли к одиноко стоящему посреди поля дому. Пересекли поле, вошли в дом, переходили из комнаты в комнату. Увидели свои отражения в зеркале, и он инстинктивно приготовился стрелять. Мальчик прошептал:
— Это же мы, папа. Это наши отражения в зеркале.
Стоя на пороге задней двери, смотрел вдаль: поля, за ними — дорога, за дорогой — печальные просторы. На веранде гриль: бочка галлонов так на пятьдесят-пятьдесят пять автогеном разрезана пополам по горизонтали и установлена на железную подставку. Несколько сухих деревьев во дворе. Забор. Металлический сарайчик для инструментов. Стянул с себя одеяло и укутал мальчика.
— Подожди меня здесь.
— Я с тобой.
— Я только посмотрю. Я все время буду у тебя на виду. Обещаю.
Пересек двор, рывком открыл дверь сарая, револьвер — наготове. Оказалось, что-то вроде садовой будки: земляной пол, металлические полки с пластиковыми цветочными горшками. Все покрыто толстым слоем пепла. В углу лопаты и грабли. Газонокосилка. Под окном — скамейка, рядом — железный ящик. Открыл: старые каталоги, пакетики с семенами. Бегония. Вьюнки. Положил в карман. На кой черт они ему? На верхней полке заметил две банки машинного масла. Засунул револьвер за пояс и потянулся за банками, достал и поставил на скамейку. Банки — старого образца, из картона с металлическими крышками. Картонные стенки пропитались маслом, но, похоже, банки почти полные. Он пошел к двери и выглянул на улицу. Мальчик сидел на ступеньках, закутавшись в одеяла, и внимательно за ним наблюдал. Обернувшись, обнаружил стоящую за дверью канистру. Подумал, что наверняка пустая, но, когда поддел канистру ногой и опрокинул на пол, изнутри донесся плеск. Поднял канистру, и дотащил до скамейки, и попытался отвернуть пробку — как бы не так, не поддается. Достал плоскогубцы из кармана куртки, как можно шире их развел, примерил — как раз. Отвернул пробку, и положил ее на скамейку, и понюхал канистру. Противный запах. Простояла много лет. И все же бензин есть бензин, будет гореть даже после стольких лет. Завинтил пробку и убрал плоскогубцы в карман. Огляделся, ища емкость поменьше, ничего не нашел. Зачем выбросил бутылку? Надо будет посмотреть в доме. Не забыть.
На обратном пути чуть не потерял сознание. Решил, что всему виной бензиновые пары. Мальчик не спускал с него глаз. Сколько дней осталось до смерти? Десять? Никак не больше. Не мог сосредоточиться. Почему он именно здесь остановился? Повернулся и посмотрел на траву. Пошарил ногой. Опять повернулся и вернулся в будку. Вышел с садовой лопатой и начал копать в том самом месте, где чуть не грохнулся без сознания. Воткнул лопату в землю, она вошла до середины, а потом раздался звук удара обо что-то деревянное и полое. Начал разгребать землю.
Дело идет с трудом. Боже, как он устал! Облокотился на черенок лопаты. Поднял голову и посмотрел на мальчика. Тот сидел неподвижно. Опять взялся за дело. Не прошло и получаса, как выбился из сил и стал отдыхать после каждого взмаха лопатой. Наконец показался кусок фанеры, обитой рубероидом. Отгреб землю по краям. Дверь размером приблизительно три на шесть футов, с краю — кольцо с замком, упрятаны в целлофановый пакет. Отдыхал, держась за рукоять лопаты, упершись лбом в треугольник согнутого локтя. Когда в очередной раз распрямился, увидел, что мальчик стоит рядом, всего в нескольких шагах. Испуган. Шепчет:
- Предыдущая
- 18/39
- Следующая
