История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 2 - Святополк-Мирский (Мирский) Дмитрий Петрович - Страница 72

• Предыдущая
• 72/92
• Следующая

Шилейко, блистательного молодого ассириолога (и очень оригинального, хотя

очень мало пишущего поэта), но через несколько лет они разошлись. Живет она

в Петербурге и после смерти Блока стала princeps (первой) в литературной

республике этого города.

?

Поэзия ее – чисто личная и в значительной степени

автобиографичная, но, разумеется, всякий биографический

комментарий сейчас был бы преждевременным.

?

Успех Ахматовой состоялся именно из-за личного и

автобиографического характера ее стихов: они откровенно

чувствительны, в том смысле, что говорят о чувствах; чувства же

выражены не в символических или мистических терминах, а на

простом и внятном человеческом языке. Главная их тема – любовь.

Она всегда реальная, причем не только само чувство, но и его

трактовка. Стихотворения ее реалистичны, живо-конкретны; их

легко представить себе зрительно.

У них всегда определенное место действия – Петербург, Царское Село,

деревня в Тверской губернии. Многие могут быть охарактеризованы, как

лирические драмы (термин, который вполне уместно вызывает в памяти

Браунинга): Ночная встреча и Утреннее расставание могли бы быть написаны

Ахматовой. Главная черта ее коротких стихотворений (они редко бывают

длиннее, чем двенадцать строк, и никогда не превышают двадцати) – их

величайшая сжатость. Техническое совершенство их не может быть передано

переводом.

157

Настоящую нежность не спутаешь

Ни с чем, и она тиха.

Ты напрасно бережно кутаешь

Мне плечи и грудь в меха.

И напрасно слова покорные

Говоришь о первой любви.

Как я знаю эти упорные

Несытые взгляды твои.

Другое лирико-драматическое стихотворение несколько другого тона:

Со дня Купальницы-Аграфены

Малиновый платок хранит.

Молчит, а ликует, как царь Давид.

В морозной келье белы стены,

И с ним никто не говорит.

Приду и стану на порог,

Скажу: «Отдай мне мой платок!»

Оба стихотворения написаны в ее первой манере, которая ее прославила и

которая господствует в Четках и, большей частью, в Белой стае. Но в этой

последней книге уже проявляется новый стиль.

Он начинается с пронзительных и пророческих стихов под

многозначительным названием Июль 1914. Это более строгий, более

суровый стиль, и материал его трагический – тяжкие испытания, которые

начались для ее родины с началом войны. Легкая и грациозная метрика

ранних стихов сменяется суровой и торжественной героической строфой и

другими подобными размерами нового ритма.

Иногда ее голос достигает грубого и мрачного величия, которое заставляет

вспомнить о Данте. Не переставая быть женским по чувству, он становится

«мужским» и «мужественным». Этот новый стиль постепенно вытеснил ее

раннюю манеру, а в Anno Domini овладел даже ее любовной лирикой и стал

доминантой ее творчества. Ее «гражданскую» поэзию нельзя назвать

политической. Она надпартийна; скорее она религиозная и пророческая. В ее

голосе слышится авторитет того, кто имеет право судить, и сердце,

чувствующее с необычной силой. Вот характерные стихи 1916 г.:

Чем хуже этот век предшествующих? Разве

Тем, что в чаду печали и тревог

Он к самой черной прикоснулся язве,

Но исцелить ее не мог.

Еще на западе земное солнце светит

И кровли городов в его лучах блестят,

А здесь уж белая дома крестами метит

И кличет воронов, и вороны летят.

В своих последних произведениях Ахматова, как кажется, сознательно

стремится избавиться от всего, что привлекало к ней читателей. От

утонченности сконцентрированных, предельно сгущенных романов о

любви, какими являются ее лирические драмы, она ушла в строгий и

аскетический высокий стиль, который вряд ли многим придется по вкусу.

Авангардные поэтические школы считают Ахматову старомодной

158

«реакционеркой», но нет сомнения, что место ее в пантеоне потомства

сохранится среди немногих истинных поэтов.

3. Мандельштам

Осип (Иосиф) Эмильевич Мандельштам появился в то же время и в том же

издании, что и Ахматова. Он один из самых неплодовитых поэтов: все им

написанное вошло в две маленькие книжки: Камень (1916) и Tristia (1922); в

обеих вместе не более ста коротких стихотворений. Мандельштам – человек,

пропитанный культурой. Он хорошо знает русскую, французскую и латинскую

поэзию и большая часть его стихов написана на литературные и

художественные темы. Диккенс, Оссиан, Бах, Нотр-Дам, св. София,

гомеровский список кораблей, расиновская Федра, лютеран ские похороны – вот

характерные для него темы. Все это вводится не как декорация, как делает

Брюсов, и не как символы какой-нибудь Ens Realius, как сделал бы Вячеслав

Иванов, но с настоящим историческим и критическим проникновением, как

отдельное реальное явление с твердым местом в истории. Поэтический язык

Мандельштама достигает иногда блистательной «латинской» звучности, какой

со времен Ломоносова не достигал ни один русский поэт. Но главное в его

поэзии (как бы ни были интересны его исторические взгляды) – это форма, и

то, как он ее подчеркивает, делает ощутимой. Достигает он этого, пользуясь

словами, полными различных противоречивых ассоциаций: великолепными,

вышедшими из употребления архаизмами, и словами ежедневного пользования,

еще не вошедшими в употребление в поэзии. Особенно любопытно перемешан

его синтаксис – риторические периоды борются с чисто разговорными

оборотами речи. Даже построены его стихотворения так, чтобы ощущалась

трудность, шероховатость формы: это ломаная линия, меняющая направление с

каждым поворотом строфы. Вспышки величественного красноречия особенно

полно звучат в такой своеобразной, неожиданной оправе. Красноречие его

действительно великолепно и, будучи основано на поэтическом языке и ритме,

не поддается переводу. Но, помимо всего этого, Мандельштам интереснейший

мыслитель; в его прозаических эссе (к сожалению, не собранных) заключены,

пожалуй, самые замечательные, непредвзятые и независимые высказывания,

когда-либо произнесенные по поводу современной русской цивилизации и

поэтического искусства. Когда они будут собраны, они составят книгу,

захватывающе интересную и для тех, кто изучает поэзию, и для тех, кто

изучает историю русской цивилизации.

4. Вульгаризаторы: Северянин

Символизм был аристократической поэзией, которая нравилась, в

конечном счете, только избранным. Поэзия Ахматовой более общеинтересна, но

если она не требует специальной подготовки, то все-таки требует более тонкой

чувствительности, чем у среднего читателя газет и посетителей кино. Но

читатели газет и посетители кино хотели и своей собственной поэзии, и

разрешенное символизмом расширение границ поэтического вкуса позволило

включить в пределы поэзии многое такое, чего не потерпели бы

«викторианцы». Наступил момент, когда вульгарность потребовала для себя

места на Парнасе и выпустила свою Декларацию прав в стихах Игоря

Северянина.

Северянин (псевдоним Игоря Васильевича Лотарева, род. 1887) назвал

себя футуристом (эгофутуристом), но с творческим движением русского

• Предыдущая
• 72/92
• Следующая