Дуэль на троих - Крупин Михаил Владимирович - Страница 3
- Предыдущая
- 3/10
- Следующая
– Похоже…
Люка же не скрывал возмущения.
– Послушайте, здесь, куда не плюнь, попадешь в храм! Разве наши кони виноваты, что этот город приспособлен для мечтаний о небе больше, чем для жизни на земле?
В унисон ему, с улицы раздался еще более капризный рык нашего полковника. Люка, словно услыхав родного брата, бросился из собора на солнышко:
– Мой командир, мы всё нашли! Всё хозяйство может входить в те ворота!
– Уверен? – В светящемся проеме дверей показался плотный, прямой, лишенный шеи силуэт полковника де Кальде.
Пьер тут же поддержал выслуживающегося друга:
– Конечно! Здесь будут ясли, а в эти столбы вобьем штыри для поводьев. Смотрите, сколько места. Не вижу причин, почему не завести сюда наших коней?..
Волоча свой рюкзак, я злобно оттолкнул Пьера с дороги. Через несколько секунд он меня нагнал и хлопнул (сильнее положенного у друзей) по плечу.
– Неужто ты боишься, что Бог твоих предков рассердится?
Я сбросил с плеча его руку.
На площади уже было полно гомонящих солдат…
Пьер не отставал:
– Что же он не рассердился до сих пор?
Какой-то капитан изрек, проходя мимо:
– Я бы сказал, под Смоленском и особенно при Бородине он был весьма гневен!
В нашем полку это в порядке вещей – встрять в разговор и смотаться, не дожидаясь ответа.
– Вот и дадим ему шанс подобреть, – подошел бдительный Люка.
Он обнял нас – Пьера левой лапой, меня – правой. В этих дружеских клещах глупо было развивать ссору.
Пьер засмеялся с явным облегчением:
– Ага! И проверим, на что он способен. Если этот храм действительно святой, у наших коней здесь должны вырасти крылья, чтобы долететь до Петербурга и Сибири!
– Чур, мой отряд – в Петербург! – расхохотался Люка.
Я тоже усмехнулся. Откуда эта деревенщина знает, что Петербург больше пахнет Европой?
В воротах храма зацокали, закрутили головами наши расседланные кони. Они радовались долгожданному отдыху и прохладе…
И тут взвился дикий женский вопль. Кричала женщина, причем на чистейшем, практически литературном французском, словно в кафе на Монмартре, без малой примеси провинциального акцента.
Мы, как стая борзых, развернулись и сделали стойку в направлении этого вопля.
Площадь перебегала совсем юная монашка – в черной рясе до пяток и черном куколе с прорезом для ее разгневанного личика от подбородка до бровей. В дверях храма она ухватилась за поводья коней и буквально повисла на них.
При этом продолжала вопить:
– Что вы творите?! Немедленно выводите отсюда коней!
Она резко развернула от входа сразу двух жеребцов. Наши солдаты, кто бранясь, кто хохоча, вырывали у нее поводья и, как мне показалось, с немалыми усилиями, потащили от коней прочь. Но монашка вырвалась.
Я пробрался поближе.
Раскрасневшаяся от праведной ярости, девушка казалась совсем юной, чуть ли не ребенком.
– Вы посмотрите, здесь святые лики! – кричала она, апеллируя к фрескам. – Это священное прошлое России! Это сама история!..
– Да вы посмотрите, какие кони! – возразил я ей с самым серьезным видом. – Арабский аргамак! Венгерский подгусарник… Это настоящее и будущее Франции!
Мои товарищи, особенно Люка и Перен, так и покатились со смеху. Поль и Пьер деликатно прикрывали ухмыляющиеся рты ладонями.
Монашка развернулась ко мне всем корпусом.
– Послушайте, вы… Вы – мерзавец! Вы – шут гороховый!..
– А вы – серьезная! – пылко обличил я ее в ответ.
Солдаты ржали уже вовсю.
– Да вы, вы все… – Монашка беспомощно заозиралась.
Я тоже оглянулся на товарищей и развел руками:
– Вот, а я ведь вам говорил, что сюда нельзя!
Монашка вдруг, воспользовавшись нашим расслаблением, снова ухватились за поводья и вытянула двух «анатолийцев» на площадь.
– Уводите их, немедленно уводите!
Тут на площадь как раз въехал еще один небольшой конный отряд. Мундиры – того же покроя и цвета, как наши, а вот нашивки… Если не знать их, так и не бросятся в глаза. Но мы все их знали.
Впереди отряда – не к ночи будь помянут! – скакал сам месье Пикар. Вечно он является не вовремя, и не там, где надо. Видно уж, не вовремя родился!
Пикар мгновенно оценил ситуацию.
– Взять ее! – последовал хлесткий как выстрел приказ. Чего же еще можно было от него ожидать? – Судя по безумным глазам, она из тех сумасшедших, что обстреляли авангард перед Кремлем.
Несколько его подчиненных тут же соскочили с седел и бросились к нашей новой знакомой. А я почему-то (вечно лезу не в свое дело!) встал на их пути и обратился к Пикару снизу вверх как можно невинней и проще:
– Да нет, господин полковник. Она просто не любит коней. У нее на них нервический насморк начинается. – Для убедительности я даже чихнул. – Говорит, коров, гусей – пожалуйста, а лошадей – боже упаси!..
Однако Пикар только нахмурился.
– Не суйтесь не в свое дело!
Он спрыгнул, вернее, скатился как бурдюк, с коня и присел пару раз, разминая ноги.
– Найдите подходящие квартиры и расселите людей. – Эту фразу Пикар бросил, уже отвернувшись и уходя по мостовой в сторону утреннего русского солнышка.
Тогда я обогнал полковника и начал распинаться перед гадом на другой манер:
– Господин Пикар, у вас есть переводчик, а у нас нету. Здесь никто не говорит по-французски. Здесь вообще никто никак не говорит. Потому что нет никого. А девица может нам все рассказать и показать.
– Я слышал вашу перепалку. – Пикар устало приостановился. – У нее для вас есть только одно слово – «вон!» Сами во всем разберетесь!
Он зашагал дальше. И мордовороты из его ведомства уже поволокли куда-то по площади страстную девчонку в монашеском куколе.
Мной, как уже не раз в этом походе, овладела беспомощность. Я вдруг вспомнил, как в Смоленске умирал Фуке…
И, оставаясь на месте, я сказал Пикару вслед (именно не прокричал, а сказал, но так, что все услышали):
– Хотите хоть пару раз выстрелить на этой войне? – Я кивнул на удаляющуюся монашку. – Во время боя, понятно, вам это никак не удается, поскольку противник всегда слишком далеко и не смеет к вам приблизиться…
Развернувшись на каблуках, Пикар ухватился за рукоять шпаги. Я с любезной готовностью сделал шаг к нему. Но старый лис с усилием сдержался, скрипнув зубами и судорожно стиснув пальцами эфес.
– Я бы вызвал вас на дуэль, – изрек он, глядя мне в глаза и, видимо, мысленно раскладывая меня на своем изуверском станке, – если бы не военное время. Некстати!
– Зато вы можете арестовать меня и пристрелить в камере без всяких дуэльных сложностей, – не моргнув, подарил я ему здравую мысль.
Я почти видел, как кровь ударила в его пустую голову, и Пикар ринулся на меня, даже не обнажив шпаги. Своих передвижений я не помню. Помню только, что нас растаскивали с двух сторон. Холуи Пикара – с одной стороны, мои ребята – с другой. Видимо, это было не очень-то просто, так как могучий Люка, в конце концов, встал между нами, расставив руки.
И едва первый порыв стычки иссяк, Люка взял под руку полковника и легким движением (так, что это выглядело ничуть не насилием, а даже галантностью) переместил его в сторону и что-то нежно зашептал на ушко.
С омерзением представляю себе, что бы это могло быть: «Умоляю, простите его, месье Пикар. Он глаз положил на монашку, вот и кипятится. Хи-хи!..»…
Так или иначе, этот гад вдруг как-то весь обмяк. Затем послышалось его демонстративно раскатистое «ха-ха-ха!». Наконец родился его любимый небрежный жест…
– Русские девушки не слишком вас жалуют вниманием. То-то вы сражаетесь даже из-за монашки. Так бы сразу и сказали! – Пикар фамильярно хлопнул тыльной стороной ладони по груди Люка. – Отдаю ее вам! – Он сделал грациозный пасс обеими руками. – Попробуйте выиграть хотя бы эту битву, – при этом пикаровские мордовороты разом отцепились от монашки, и она чуть не брякнулась на мостовую, – или отступите на прежние позиции, как при Бородине?
Я открыл рот для достойного ответа, но Поль и Франсуа одновременно дернули меня за оба рукава.
- Предыдущая
- 3/10
- Следующая