Повесть об уголовном розыске [Рожденная революцией] - Нагорный Алексей Петрович - Страница 101

• Предыдущая
• 101/182
• Следующая

В мае 1937 года Николаю Кондратьеву было присвоено звание майора милиции, и он был назначен заместителем начальника Ленинградского уголовного розыска.

Утром Колю вызвал Бушмакин и дал прочитать приказ.

— А вы? — невольно вырвалось у Коли.

Бушмакин обнял его:

— Помнишь, как мы встретились? Думал ли ты, что придешь вот к этому. Майор, на такой должности. А не зря я тратил на тебя время, ох не зря! — пошутил Бушмакин. — Что касается твоего покорного слуги… — Бушмакин улыбнулся и развел руками: — Тебе сколь минуло?

— Тридцать шесть, как из ружья.

— А мне шестьдесят пять. Это, мил друг, уже не из ружья. Это — из пушки. Пора на заслуженный отдых. Теперь уж вы, молодые, попрыгайте.

— Виктор сегодня вечером уезжает, — сказал Коля. — И мой сорванец — туда же. Ни сладу, ни ладу. Я ему говорю: в шестнадцать лет на войну не ходят! А он мне: «Гайдар в шестнадцать лет полком командовал!»

Бушмакин внимательно посмотрел на Колю:

— Гайдар Гайдаром, а ты-то сам намного старше был, когда мы посольство на Екатерининском защищали? Тебе же всего семнадцать было…

— То революция. Время другое.

— У молодых оно всегда другое, — грустно сказал Бушмакин. — В Испанию Виктор собрался?

Коля молча кивнул.

Вечером собрались на Фонтанке, у Кондратьевых. Маленькая комната не привыкла к такому наплыву гостей, рассохшийся паркет жалобно скрипел, под потолком густо завихрялся табачный дым. Маша, Маруська и Тая хлопотали у стола и без конца бегали из комнаты в кухню и обратно. Муж Таи, Ганушкин, любой разговор сводил к своему заводу: балтийцы только что выполнили важный правительственный заказ и удостоились поздравительной телеграммы ЦК. По этому поводу Ганушкин успел основательно «напоздравляться» и никому не давал рта открыть.

Чтобы остановить его, Маша поставила новую, только что купленую пластинку — это было танго «Брызги шампанского».

— Кавалеры, приглашайте дам! — крикнула она.

Подошел Коля, поклонился.

— Позвольте?

Маша положила ему руку на плечо, улыбнулась:

— Ты уже почти совсем ком иль фо, милый…

— Почему почти? — обиделся Коля.

— У тебя поклон не поставлен, — пошутила Маша. — Продолжай тренироваться, и ты превзойдешь Дугласа Фербенкса! А Витя какой? Ты взгляни!

На Викторе ладно сидел отменно сшитый костюм. Рубашка с галстуком и модные ботинки совершенно преобразили его. Он словно сошел с рекламной картинки. С ним танцевала яркая, очень красивая девица лет двадцати.

— Кто такая? — ревниво спросила Маша.

— Эксперт. Из НТО. Катей звать.

— Красива… слишком, — скептически поджала губы Маша.

— А Витька? — поправил Коля. — Он, по-твоему, урод?

— Глупо! — рассердилась Маша. — Она излишне красива! Такая женщина всегда на виду! Она его не дождется, уплывет, вот что я хотела сказать!

— Ты же не уплыла? — заметил Коля. — А ведь ты куда красивее. — Он посмотрел на жену влюбленно и горячо, словно было ему не под сорок, а только восемнадцать, как тогда, в Москве.

— Я — другое дело, — безапелляционно заявила Маша.

— И она тоже, — серьезно сказал Коля. — Лишь бы вернулся.

Подошла Маруська, пряча тревогу, сказала:

— Мой-то каков? Нарком иностранных дел! — И, сдерживая слезы, добавила: — Боюсь я, миленькие. Там ведь стреляют не так, как здесь.

— Там легче, — сказал Коля. — Мы выходим один на один с бандитами. Другой раз — и нож в спину можем получить. А там товарищи и слева и справа. И враг перед тобой. И все ясно.

Бушмакин поднял рюмку, встал:

— Два слова скажу. Здесь все свои, все привыкли хранить секрет, как зеницу ока. Поэтому говорю открыто: ты, Витя, наш боевой оперативный работник, наша, можно сказать, гордость. Ты едешь помочь рабочим Испанской республики. Не знаю, что тебя ждет, но уверен: ты всегда будешь достоин и своей профессии, и своей Родины, которая доверила тебе такое дело.

С улицы донесся гудок автомобиля. Генка выглянул в окно, бросился к Виктору:

— Воюй, Витя. А я за тобой очень скоро, это уж будь спок!

— Я вот покажу тебе «будь спок», — заметила Маша.

— Не удержишь, мать, — серьезно сказал Генка. — Когда надо, отцы и матери — не указ.

Все вышли на улицу.

Виктор обнял Маруську, Машу, Генку, распрощался со своей девушкой и подошел к Коле.

— Тебе одно скажу, Николай. — Виктор с трудом сдерживал волнение. — Ты ни разу не пожалел, что подобрал меня тогда, на Дворцовой?

— Что ты, Витька, — Коля даже рукой махнул. — О чем ты говоришь…

— А нынче и вовсе не пожалеешь. Я знаю, куда и на что иду. Я это делаю потому, что все люди, по моему разумению, должны для справедливого дела отдать все! И я должен…

…Автомобиль свернул на улицу Белинского и скрылся. Коля долго смотрел ему вслед, потом подошел к Бушмакину:

— Пойдем, батя, посидим.

— Нет, мне пора. — Бушмакин надел кепку. — Знаешь, мы тут прощались, и я все думал: вчера это было. А жизнь-то уже прошла — как один день пролетела. Ребят-то хоть наших помнишь? Васю, Григория, Никиту? Смотри, Николай. Про это никогда забывать не смей. Иди, я сам доберусь, у тебя завтра дела.

Бушмакин ушел. Коля облокотился на чугунный парапет, задумался. По воде шла легкая рябь, светлые дорожки фонарей подрагивали на черной, стекловидной поверхности. Откуда-то издалека, с залива, порыв ветра донес печальный пароходный гудок. «Переживает старик, — подумал Коля о Бушмакине. — Трудно вот так, сразу, уйти от привычных забот, от напряженного ритма розыскной службы. Надо будет ему какую-нибудь работенку подыскать. Чтобы по силам и чтобы не расставаться нам всем».

Потянуло холодком. У «Анны пророчицы» слабо ударил колокол. Коля вынул часы — подарок наркома: они, как назло, стояли. Коля оглянулся. Неподалеку, у парапета, темнел силуэт человека.

— Товарищ! — крикнул Коля. — Который час?

• Предыдущая
• 101/182
• Следующая