Повесть об уголовном розыске [Рожденная революцией] - Нагорный Алексей Петрович - Страница 134

• Предыдущая
• 134/182
• Следующая

— Учись у отца, — пожала плечами Маша. — За двадцать лет совместной жизни я, слава богу, никогда не слыхала от него подобных рассуждений!

— Время было другое, — сказал Генка. — Приехали мы. Пойдем.

Он жил в отдельной половине маленького домика, притаившегося на самой окраине города. Комната была уютная, с низким крашеным потолком, никелированной кроватью, комодом, уставленным фотографиями.

— Как же ты до работы добираешься? — ужаснулась Маша. — Это же страшно далеко!

— Не дальше, чем от Петербургского университета до Песков.

— При чем здесь это? — не поняла Маша.

— Очень просто, — улыбнулся Генка. — Когда Александр Ульянов учился на первом курсе, он каждый день ходил туда и обратно пешком. Крепкий был парень.

Маша молча кивнула. Что ж. Подражать Ульянову не так уж и плохо. Только плохо пока это согласуется у Генки и с работой, и с Таней. Маша обратила внимание, что стол в комнате тщательно накрыт: блестели тарелки, приборы и даже бутылка портвейна. Посредине стола Маша увидела баночку с анчоусами и растроганно взглянула на Генку:

— Спасибо, сынок. Не забыл?

— Ты любишь анчоусы и голубой цвет, — сказал Генка и грустно добавил: — Нехорошо получилось с Таней.

— А ты знаешь, почему я люблю голубой цвет? — перебила Маша. Ей не хотелось сейчас говорить о «проблемах». — Я его оттого люблю, что весной шестнадцатого года к нам в Смольный приехала императрица Александра. На ней была Андреевская голубая лента. Изумительный переливчатый муар.

— Вот этот Смольный и не дает тебе понять Таню, — угрюмо сказал Генка. — Конечно, ты — благородная девица! А она? Простая девушка!

— Не смей так говорить! — рассердилась Маша. — Это неправда!

Увы! Это была чистая правда. И именно потому, что Маша сразу же и честно себе в этом призналась, — ей стало совсем обидно. В самом деле, какая-то провинциальная девчонка не просто претендует на ее сына, а нахально претендует! Смеет не замечать разницы!

«А какой, собственно, разницы? — вдруг подумала Маша. — Кто такой Генка? Сын крестьянина. А кто такой Коля? Тоже крестьянин и сын крестьянина. И зачем она спустя столько лет снова начинает ворошить безвозвратно погребенное прошлое с его портиками, колоннадами, гербами и муаровыми лентами? Глупо. Ах, как все это глупо».

— Ты любишь ее? — спросила Маша.

— Да, — сказал Генка. — Очень люблю.

— Ну и люби, — Маша разворошила ему шевелюру. — Я постараюсь ее понять. И полюбить. И хватит об этом.

— Нет, — Генка покачал головой. — К сожалению, это еще не все. Ее отец тоже против.

— Почему? Чем ты ему не понравился?

— Должностью, — хмуро сообщил Генка. — Он говорит: «Нам в семью легашей не надоть».

— Этого еще не хватало, — ахнула Маша. — Да кто он такой?

— Железнодорожный обходчик. А в прошлом — приказчик.

— Господи… приказчик. — Маша даже всплеснула руками. — Если ты женишься, тебя выгонят со службы. Он же контрик явный, ее отец!

— Не явный, но нашу власть он не обожает, — усмехнулся Генка. — Мама, я решил подать рапорт об увольнении.

— А отец? — растерянно спросила она. — Ты подумал о нем? А где же ты будешь работать? На что жить? И где?

Генка долго молчал. Про себя он все давно и бесповоротно решил, но теперь было необходимо убедить в правильности этого решения мать. Он любил и уважал ее и поэтому считал своим долгом доказать ей свою правоту.

— Мама, — сказал он наконец. — Когда у тебя были неприятности из-за твоего происхождения, отец бросил тебя?

— Нет, — растерялась она. — Но… это же совсем другое дело!

— Подожди, — поморщился он. — Ответь мне прямо: отец бросил бы тебя, если бы что-нибудь случилось?

— Никогда! — вырвалось у Маши, но она тут же пожалела о своей неосторожности. Глаза Генки вспыхнули надеждой.

— Вот видишь! — крикнул он. — Почему же ты мне предлагаешь бросить Таню? Поверь, мама: настоящий человек на любой работе остается нужным и полезным. Это, я считаю, главное. Извини за высокий стиль.

— Что ж, — она медленно открыла бутылку. — Разлей вино. И выпьем за твою удачу, сын. Когда подашь рапорт?

— Завтра. Я уже и работу подыскал — пойду шофером.

— Значит, ты настоящий? — Она улыбнулась. — Давай выпьем.

…Утром Маша пошла на рынок — решила приготовить домашний обед. «В конце концов он, наверное, прав, — думала она, прохаживаясь среди рядов. — Нельзя приносить любовь в жертву покою или личному благополучию. Ни я, ни Коля так никогда не делали. Но тогда было и в самом деле другое время! — возражала она самой себе. — Другое. А может быть, дело совсем не в этом? Ведь наши трудности были иными. Мы выстрадали свое счастье, мы заплатили за него очень дорогой ценой и поэтому, обретя его навсегда, уже не понимаем, когда наши дети борются за свое место в жизни, за свое понимание счастья. А в чем оно? Разве только в благополучии, хорошо оплачиваемой работе, в квартире с мебелью? Наверное, и в этом тоже, — вдруг подумала Маша. — Но ведь не только в этом. Не в одном этом. Если у человека нет любви — не будет он счастлив. Генке нужна любовь. Он сам ее выбрал — трудную, может быть. Но свою, на роду написанную, и не надо ему другой, и не стану я ему мешать».

Репродуктор над павильоном, который занимала дирекция рынка, захрипел и вдруг проговорил какие-то странные, не имеющие никакого отношения к яркому солнечному дню, к празднично одетым людям слова: «… бомбили наши города…» Дальше последовало перечисление тех городов и населенных пунктов, которые на рассвете подверглись ожесточенному налету немецкой авиации, и Маша, как и все находившиеся в эту минуту на рыночной площади, со щемящим чувством безысходности и отчаяния поняла, что случилось самое страшное из всего, что могло случиться, — началась война.

Маша сразу же вспомнила долгие разговоры на эту тему, долгие споры с товарищами Коли, с Виктором, да и с самом Колей. Никто не сомневался, что война на носу, все были уверены, что будет она невероятно тяжелой и трудной, но тем не менее некоторые пакт с Германией принимали всерьез, они радовались каждому новому сообщению о торговых поставках из Германии и визитах в СССР членов гитлеровского правительства, они искренне старались верить в дружбу СССР и Германии. «Теперь войны долго не будет, и слава богу». Эта мысль была главной в их рассуждениях. А Виктор и Коля придерживались прямо противоположной точки зрения. Виктор всегда, когда заходил разговор на эту тему, говорил одно и то же: «Вы их не видели, не знаете. Это звери, убийцы. Их с лица земли стереть нужно, и я так понимаю: дипломаты жмут друг другу руки — это их дипломатическое дело. Их надо убивать — вот и все».

• Предыдущая
• 134/182
• Следующая