Таис Афинская - Ефремов Иван Антонович - Страница 104
- Предыдущая
- 104/120
- Следующая
Еще большее впечатление произвело на Элладу прибытие македонских ветеранов под начальством Кратера. Они были отпущены Александром с почестями и огромными наградами. Фаланга и агрианская конница перестали существовать. Все эллинские наемники, оставленные в построенных крепостях и Александриях, тоже вернулись на родину.
Прах Гефестиона временно поместили в мавзолей из белоснежного известняка на холме около Экбатаны, откуда открывался вид на восточную равнину, поросшую серебристой травой. Таис полюбила ездить сюда вместе с Эрис. Она вспомнила, как незадолго до своей болезни Гефестион рассказывал ей об удивительном подвиге индийского мудреца гимнософиста Калинаса. Калинас пришел к Александру и объявил о своем решении покинуть пределы этой земли. Царь сначала не понял его и обещал ему сильный конвой. Старик пояснил, что чувствует себя плохо и не желает больше жить, так как находится далеко от родины и не сможет ее достигнуть. По просьбе индийца воины сложили большой костер. Александр, думая о жертвоприношении, подарил Калинасу коня в полной сбруе и пять золотых чаш. Мудрец отдал дары строителям костра, а сам улегся наверху и велел поджигать со всех сторон. Старик лежал совершенно неподвижно в дыму и пламени кострища. Александр, потрясенный таким мужеством, велел трубить во все трубы, приказал, чтоб и слоны отдали гимнософисту царский привет своим ревом. Со смертью Калинаса воины долго не могли смириться. По их мнению, они утратили человека, охранявшего армию в походе. Гефестион считал смерть индийца великим подвигом, достойным подражания. Он хотел бы найти в себе такую же стойкость и, без сомнения, говорил об этом Александру. Гигантский костер был посмертным ответом царя на слова друга. Пустынный холм, где месяц назад кипела работа, прибрали, вычистили. Вокруг мавзолея посадили кусты и цветы. Таис хорошо мечталось здесь о надвигающихся переменах жизни. Птолемей пока ничего не устроил сыну, клянясь найти лучших учителей гимнастики и военных упражнений сразу после возвращения в Вавилон с Александром, которого он не смог оставить сейчас одного.
В один из дней элафеболиона, месяца особенно лучезарной погоды, Таис, приехав к могиле, увидела с холма приближавшийся большой отряд. Они остановились примерно в пяти стадиях от мавзолея. Двое отделились от них и медленно поехали к холму, высокие, в сверкающих шлемах, на вороном и сером в яблоках конях. Сердце Таис взволнованно забилось. Она узнала Александра и Птолемея. Царь в память своего Букефала впредь всегда выбирал вороных лошадей. Шесть персидских юношей ее охраны, назначенной Птолемеем, повскакали в тревоге и выбежали из тени одинокого вяза, где ожидали свою подопечную. Таис успокоила их. Воины не стали садиться на коней, а выстроились поодаль, почтительно склонив головы.
Царь с удивлением смотрел на афинянку и Эрис в одинаковых светло-синих эксомидах, словно две статуэтки коринфской и египетской бронзы, стоявших на белых ступенях временного мавзолея. Он спрыгнул с коня на ходу и быстро подошел к Таис, протягивая ей обе руки.
– Я рад, что нахожу тебя здесь, почитающей память друга, – сказал Александр. Он улыбался, но глаза его смотрели печально. – Мне бы хотелось поговорить с тобой до возвращения в Вавилон.
– Когда захочешь, царь! Хоть сейчас!
– Нет, слишком много людей будет ждать меня, томясь желанием отдохнуть с концом похода. Я назначу тебе свидание здесь и извещу тебя. Ты разрешишь мне, Птолемей? Ведь твоя жена – мой друг!
– Она не спрашивает позволения, – рассмеялся Птолемей, – зачем же просишь ты, всемогущий царь?
– Царь должен соблюдать обычаи еще строже, чем последний из его подданных, – серьезно сказал Александр, – ибо как же иначе вселить в людей уважение к закону и чувство меры?
Птолемей слегка покраснел под темным загаром. При своей репутации мудрого государственного мужа он не любил даже мелких своих промахов.
Спустя четыре дня прискакал гонец и передал, что Александр ждет ее на могиле Гефестиона. Таис завертелась перед зеркалом, надевая для верховой езды эксомиду сиреневого цвета выше колен и серьги из Небесной страны, дар желтолицего путешественника. Подумав немного, она надела ожерелье из когтей черного грифа, память храма Эриду. Только категорическое требование Таис заставило Эрис остаться «дома», то есть проводить афинянку не дальше стен города. Двенадцатилетний Боанергос рассыпал по степи мерную дробь иноходи с той же быстротой, как и в прежние времена.
Александр сидел на верхней ступеньке мавзолея без брони, без шлема и оружия, только в бронзовых поножах, которые он не любил снимать, может быть, потому, что они прикрывали рубцы страшных ран на его ногах.
Он принял поводья иноходца и спрыгнувшую с него Таис, ласково подбросив ее в воздух. Умный конь отошел без команды и укрылся в тени вяза. Александр испытующе оглядел афинянку, как после долгой разлуки, притронулся к ожерелью из когтей, с любопытством коснулся звенящей резной серьги. Таис объяснила назначение грифового когтя – знака Хранительницы Путей – и рассказала, как она приобрела его.
Александр слушал, скользя взором по ее фигуре, четко освещенной сквозь прозрачную эксомиду.
– Ты носишь поясок по-прежнему? – спросил он, увидев проблеск золота, – и там все еще «кси»?
– Другой не будет, невозможно! – тихо ответила Таис. – Я хотела поблагодарить тебя, царь! За дом в Новом городе, у ворот Лугальгиры.
– Я иногда спасаюсь там, – невесело усмехнулся царь, – но не могу оставаться подолгу.
– Почему?
– Не позволяют дела, и потом… – Александр вдруг отбросил вялую манеру разговора, ныне вошедшую в его обыкновение.
– Иногда мне хочется опять бросить себя в пламенный Эрос, – заговорил он энергично, – снова ощутить себя юношей. В тебе я нашел божественную исступленность, какая лежит и в моей душе, подобная подземному огню. Ты расколола каменные своды и выпустила его наружу. Какой муж устоит перед этой силой?
– Чтоб разбудить ее, нужна встречная сила, как саламандре – огонь! – ответила Таис. – А ее нет, нет никого, кроме тебя.
– Да, когда я был тот встреченный тобой в Мемфисе, нет на середине Евфрата. Он далек от меня теперь, – добавил Александр, потухая.
Таис смотрела на прекрасное лицо царя, находя незнакомые черты усталой и презрительной жестокости, не свойственные прежнему облику Александра – мечтателя и храбрейшего из храбрых воинов. Такие никогда не бывают ни презрительными, ни жестокими. Его низкий лоб казался покатым из-за сильно выступавших надбровий. Прямой крупный нос подчеркивали резкие складки вокруг рта, полные губы которого уже слегка растянулись над крепким круглым подбородком. Глубокие вертикальные борозды прорезали некогда нежные округлости щек. Кожа оставалась по-прежнему гладкой, напоминая о совсем еще молодом возрасте великого царя. В Спарте Александр только два с половиной года назад достиг бы возраста взрослого мужа.
– Ты очень устал, мой царь? – спросила Таис, вложив в вопрос всю нежность, на какую была способна, будто великий завоеватель и владыка стал мальчиком, немногим больше ее Леонтиска.
Александр опустил голову, отвечая молчаливым согласием.
– Стремление к пределам Ойкумены еще горит в тебе? – тихо спросила афинянка. – Может быть, ты избрал не тот путь?
– Иного нет! Нельзя пройти Азию на восток, или на юг, или на север, чтобы не встретить вооруженных отрядов или целых армий. Они уничтожат тебя или возьмут в рабство, если у тебя будет пятьсот спутников, или пять – все равно. Только собрав грозную силу, можно пробить преграду из враждебных, ничего не понимающих в моей цели иноязычных и иноверных людей. Видишь сама, мне пришлось опрокинуть огромные царства, разбить бесчисленных врагов. Но не прошло и двух лет, а в Индии Чандрагупта уже отобрал у меня часть завоеванной земли, выгнал моих сатрапов! Нет, не смог я достичь пределов Ойкумены по суше. Теперь попытаюсь морем.
– Может быть, странствуя в одиночестве, подобно желтолицему обитателю Востока, тебе удалось бы пройти больше?
- Предыдущая
- 104/120
- Следующая
