Выбери любимый жанр

Нас вызывает Таймыр? Записки бродячего повара. Книга вторая - Вишневский Евгений Венедиктович - Страница 22

Перейти на страницу:

Изменить размер шрифта:

17 июля

Встали, как и следовало ожидать, поздно. Дует свирепый юго-западный ветер, теплый, но такой сильный, что нашу палатку, несмотря на деревянный каркас, на который она поставлена, ведет в сторону.

— Ветерок-то горяченький, — поднял помусленный палец вверх Валера, — самум, можно сказать. Вон как от него наши снежники-то похудели...

— Я так полагаю, ничего удивительного тут нет, — рассудительно заметил Эдик, — со знойных югов, чай, наносит, от самого Норильска...

— Почти из Гагров, — согласилась Люся.

— Здесь вам не Крым и даже не Нарым, — назидательно заметила Наталья Ивановна, закуривая утреннюю папироску. — И нечего удивляться по пустякам. Шутники, понимаешь!..

Сегодня в маршрут не идет никто: геологи разбирают образцы, намечают стратегию на будущее, обсуждают первые результаты и впечатления. Мы же хлопочем по хозяйству (я имею в виду нас, гегемонов, прослойку рабочего класса — все у нас шиворот-навыворот: главный класс — геологи, то есть научно-техническая интеллигенция; а рабочий класс — я, Валера да Наташа — прослойка, малочисленная, никчемная, лишенная права голоса во всех производственных вопросах). Сегодняшний день, кроме того, пожертвован специально для вхождения в график. Хватит жить по гринвичскому, а может быть, даже и по вашингтонскому времени: с завтрашнего дня у нас начинаются сеансы связи. Они назначены на половину девятого, и нам волей-неволей теперь придется под них подстраиваться.

Я же сегодня буду печь хлеб. На примусе!

Хлеб заслуживает того, чтобы я ему посвятил в своих заметках отдельное место. Хлеб — это не только еда, притом еда действительно очень вкусная (дома мы как-то не обращаем на это внимания, поскольку продукт этот, во-первых, всегда под рукой, во-вторых, неоправданно дешев у нас, в-третьих же, домашний хлеб, легкий, ноздристый и духовитый, и в сравнение не может идти с магазинным), но еще и символ, образ еды, упоминаемый как таковой в книгах, песнях, молитвах («...хлеб наш насущный даждь нам днесь...», «преломление хлеба» и т. п.). По крайней мере, у русского человека хлеб всегда был и остается главным кушаньем во всякой трапезе (говорят: «лишить куска хлеба», «хлеб, добытый в поте лица» — ежедневно повторяя эти слова, часто ли мы задумываемся над их буквальным смыслом?). Мало того, на страницах нашей периодической печати уже привыкли мы читать многочисленные штампы, касающиеся хлеба. Тут вам и «уголь — хлеб промышленности» и «бумага — хлеб культуры» и т. д. и т. п. Но я буду говорить только о самом настоящем хлебе, том, который едим. Удивительно, но факт: любой зверь, любое живое существо, будь он птица, зверь или насекомое, хлеб не только ест, но и любит. Хищники, травоядные, всеядные и даже пожирающие друг друга существа едины (в смысле пищи) в одном: все они охотно едят хлеб. Все без исключения! И мы неоднократно имели возможность убедиться в этом. Видимо, есть в этом продукте какая-то необъяснимая притягательная сила.

И вот рукава мои засучены по самый локоть; руки вымыты со щеткой и мылом до хирургической чистоты. Я принимаюсь месить тесто. Предварительно я сделал закваску из дрожжей, горсти муки и горсти сахара; осторожно подогрел ее (не дай бог сварить!) и завел целое ведро хлебного теста, тщательно промесив его руками, чтобы не осталось никаких комков (хорошая физическая работа, кстати). Ведро укутал в две телогрейки, устойчиво поставил в палатке и сверху усадил на него Эдика, который целый день вычислял какие-то свои геофизические параметры (он, не считая, разумеется, меня, самый толстый в нашем отряде). Теперь нужно готовить «огненную технику». Тесто я буду укладывать в тороидальные чудо-печки, которые у меня уже разогреты и которые я смазал растительным маслом (чтобы тесто не прилипало к стенкам). Однако ставить чудо-печки прямо на огонь нельзя: в одних местах вместо хлеба будет уголь, в других — сырое тесто. Поэтому у нас для этой цели припасены поддоны из чашечных весов, добытые на помойках Косистого, но и это еще не все — поддоны нужно тоже подготовить. Я вырубил в них зубилом шестигранные звезды наподобие звезд Давида (почему именно этот знак сионизма более всего подходит для хлебопечения, сказать затрудняюсь, но многолетними и многочисленными экспериментами установлено, что это именно так). После того как мое тесто хорошо выходилось, я уложил его в чудо-печки (в каждую — чуть более половины объема — остальное даст припек), затем поставил их на поддоны, которые, в свою очередь, уже покоятся у меня на раскочегаренных до немыслимого жара примусах, а все эти сооружения, кроме того, я накрыл ящиками из фольги (тоже с помоек Косистого, в них сюда привозят галеты); в этих ящиках я заранее ножом пробил дыры, чтобы была тяга и чтобы внутри не скапливался угарный газ.

Итак, хлеб посажен в «печи». Теперь осталось только ждать, когда он поспеет. Поначалу я очень волновался: как определить тот самый момент, когда хлеб уже пропекся и вместе с тем не прозевать, когда он (хлеб) начнет подгорать. Но вскоре все мои опасения улетучились прочь: в палатку к нам пополз головокружительный запах свежего хлеба. И когда этот запах достиг своего апогея, я затушил примуса. С полчаса я дал хлебам «отдохнуть» и затем полез вынимать их. Все наши ребята побросали свои дела и набились в кухонную палатку, мешая мне работать.

И вот он, хлеб! Да какой красавец: румяный, пышный, легкий, горячий, ароматный! И никакого первого блина, который якобы просто обязан быть комом. Все мне удалось с первого раза: и теста я положил в самый раз, точно рассчитав припек, и огонь установил какой нужно, и, самое главное, точно вычислил тот момент, когда хлеб поспел. По моему глубокому убеждению, кстати, искусство кулинара во многом в том и состоит: поймать точно тот самый, единственный момент, когда кушанье готово. Самый главный компонент любого кулинарного рецепта — время: кушанье, снятое с огня минутой раньше или минутой позже оптимального срока, много теряет во вкусе. А поскольку вот это ощущение времени приходит с опытом (или просто заложено в творца изначально — как некий кулинарный талант), то ни по какой кулинарной книге научиться вкусно готовить невозможно.

Я испек восемь хлебов, килограмма по полтора каждый. Правда, они имели форму калача, но это не имело большого значения. Два первых ребята расхватали и, разломив на куски, сожрали моментально.

— Да вы что, граждане, — притворно сержусь я, — с голодного мысу, что ли.

Но вообще-то мне нравится, что мой хлеб пользуется таким успехом. Однако в дальнейшем мне пришлось применять строгие меры, а то они бы сожрали все разом и пришлось бы мне начинать всю эту гигантскую работу (а я истратил на нее почти весь день) сначала. Будем считать, что на три дня хлеб у нас есть (из расчета — две булки на день).

Часов в одиннадцать вечера Эдик и Валера ушли на охоту за гусями, поскольку мяса у нас больше нет, а работать без него в Арктике невозможно. Просидели они в засаде до четырех часов утра, ничего не добыли и не солоно хлебавши вернулись в лагерь.

18 июля

Сеанс связи прошел успешно. Наташа связалась с базовым радистом в Хатанге и передала, что у нас все нормально, правда, радист опять пожурил ее за плохую работу. Работает наша станция только телеграфом, то есть ключом, у Наташи опыта, как я уже говорил, никакого, так что все мы единодушно эту связь признали достижением.

После завтрака все ушли в маршрут, а в лагере опять остался я один: у меня все еще побаливает нога и потому я никуда не хожу, даже на рыбалку. Сети у нас сейчас сохнут на берегу, так что проверять их не надо.

Ветер стих, выглянуло солнце, и сразу наступила такая жара (градусов пятнадцать, если не больше), что захотелось раздеться догола. Надо ли говорить, что я тут же выполнил это свое желание. Ах, какое же это наслаждение — снять с себя все ватные и меховые одежды и кожей ощутить прохладный воздух!

Через некоторое время неизвестно откуда появились вдруг... комары! Сначала я увидел двух, потом еще пять, а потом аж целый десяток. Комары, правда, странные: огромные, мохнатые и какие-то уж очень вялые, полудохлые. Если злой и поджарый колымский комар летит, как самолет-истребитель, и прямо слету безжалостно вонзается в кожу, то огромный мохнатый таймырский его собрат на голое плечо усаживается долго и основательно, старательно готовится к удару, напрягая все свои силы и наконец, с третьей или четвертой попытки, с трудом добирается до крови. Его и бить-то жалко: ведь не комар, а просто какой-то герой, борец за собственное существование. Впрочем, это здорово, что появился комар. Это значит, что, спасаясь от него, олени двинутся к снежникам, то есть сюда, к нам, а сверху по ручьям пойдут жировать и хариусы. Так что для нас комар — предвестник большой еды!