Нас вызывает Таймыр? Записки бродячего повара. Книга вторая - Вишневский Евгений Венедиктович - Страница 42

• Предыдущая
• 42/56
• Следующая

— Известно какие, — отвечает Олег, — солдаты с точки. Солдатская самодеятельность будет.

Целый день я колотился нынче как проклятый: гости шли косяком (все с бутылками, так что в сенях, в холодной кладовке, у меня образовался обширный запас водки, коньяка, питьевого спирта и вина). Был у меня праздничный завтрак, потом праздничный обед, а следом за ним — праздничный ужин. А в столовую опять не пришел никто, ни один посетитель.

Днем вновь пригласил к себе Льва Васильевича начальник аэропорта, для того чтобы Лев помог ему написать торжественный доклад к сегодняшнему вечеру.

И вот праздничный вечер начался. Клуб переполнен: здесь все население Косистого, все экипажи самолетов и вертолетов, все геодезисты, экипажи кораблей, стоящих на рейде, — словом, все от мала до велика. Не пришли на праздник только узбеки. Они так и не решились покинуть свои помидоры, даже, оказывается, и спали-то по очереди: сторожили товар и были очень удивлены, что никто не предъявлял на него никаких притязаний и не устраивал никаких поползновений.

Вступительное слово, произнесенное начальником аэропорта, было кратко, полно интересных фактов и цифр (чувствовалась опытная рука Льва Васильевича). Начальника проводили бурными искренними аплодисментами, и он сел в первый ряд, между мной и Наташей.

Потом начался концерт. Он, может, и был бы неплох (бесхитростные номера, обычная провинциальная самодеятельность, где интересней всего то удовольствие, которое получают сами исполнители от своего творчества), если бы не конферансье. А конферировала здоровенная и вульгарная (как впоследствии выяснилось, к тому же и нетрезвая) баба, жена майора, начальника роты. То, что она говорила, как заигрывала с залом, как вела себя на сцене, было до такой степени чудовищно, что зритель потихоньку потек из зала на воздух. К счастью, вскоре концерт окончился и начались танцы. На сцене разместился вокально-инструментальный ансамбль. Солдаты очень старались, но играли все-таки плохо (сильно врали). Дама-майорша попыталась и здесь взять в свои руки роль ведущего (вернее, массовика-затейника), однако ей быстро указали на дверь; она обиделась и ушла в гостиницу. Удивительно, но факт: в клубе есть радиола и большой набор пластинок, на которых записаны те же самые вещи, что играет солдатский ансамбль. Я попробовал обратить внимание танцующих на это и освободить солдат от непосильной для них работы, но меня никто не поддержал. Народ же между тем веселился от души: танцевали все, несмотря на возраст и общественное положение. Лишь завгар Валера стоял в дверях и, скрестив руки на груди, исподлобья смотрел на свою жену, которая отдавалась веселью совершенно: склонив голову на плечо партнера, нежно обнимала его, смеялась журчащим смехом, стреляла глазами во все стороны. Ох, быть, быть сегодня мордобою!

Часов около девяти вечера на танцы пришел нганасанин Спирька в кухлянке из оленьего меха. Спирька — личность в поселке известная. Он работает каюром в какой-то геологической экспедиции и в Косистом бывает довольно часто с различными поручениями. В этот день он спешил в поселок что есть сил верхом на своем учике[18], надеясь успеть в кино. Местные националы кино обожают. Причем их вовсе не интересует содержание того, что происходит на экране, им это более или менее все равно.

Они от души радуются, когда просто видят там какую-то жизнь: дома, людей, незнакомые им деревья... А уж если там мелькнет что-нибудь родное: олень, морж, белый медведь или пароход, радости просто нет предела. Так что Спирька сперва очень обрадовался, увидев, что в клубе есть какое-то мероприятие. Он простоял в углу клуба до самого конца танцев, ожидая, когда же наконец начнется главное — кино! Так ничего он и не понял (танцы Спирька, похоже, видел первый раз в жизни) и ушел домой. Игриво настроенный Лев Васильевич и Олег (к вечеру «наш» экипаж уже вернулся с задания) долго подбивали Наташу пригласить Спирьку на танец. Но Наташа была совершенно трезва, а потому отказалась от этого глупого и бестактного поступка.

Часов около одиннадцати вечера кто-то деликатно тронул меня за локоть. Я обернулся: рядом со мной стоял местный милиционер и куда-то таинственно приглашал меня, маня пальцем. Ничего не понимая, я тем не менее пошел вслед за милиционером. Мы пришли в местный опорный пункт по охране общественного порядка. Милиционер укоризненно посмотрел на меня, горько вздохнул и сказал:

— Придется признаваться.

— В чем? — вытаращил я глаза.

— Во всем, — вздохнул он еще тяжелее и отпер «холодную» — обыкновенную кладовку с нарами и откидным столиком у задней стены, потом принес мне туда несколько листков чистой бумаги, шариковую ручку и, прежде чем запереть дверь моей камеры на большой висячий замок, все так же грустно добавил: — Вот ручка, вот бумага, пиши все, как есть... со всеми подробностями, про свою предпринимательскую деятельность, — и, прежде чем я успел что-то возразить, вышел.

Я был настолько ошарашен всем произошедшим, что пришел в себя, лишь когда завизжал ключ в замке на двери моей камеры. Что писать? О чем? Какая предпринимательская деятельность? Что мне инкриминируют, так сказать, вменяют в вину?

Просидев минут пять и ничего путного так и не придумав, я начал что есть мочи колотить кулаками в двери камеры и что есть силы орать:

— Откройте! Сейчас же выпустите меня отсюда! Я ни в чем не виноват! Я буду жаловаться! Мы — научные работники! Выполняем важнейшее правительственное задание!

Ответом мне было молчание — очевидно, милиционер ушел в клуб наблюдать за порядком.

Вот ведь египетская ситуация! Что же мне делать-то?! Я еще раз попытался успокоиться, собраться с духом и выработать какую-то стратегию, что ли, план жизни и действий в столь необычных условиях. Однако сколько ни пытался я придумать хоть что-нибудь, ничего у меня не получалось. Единственное, чего мне удалось добиться, так это гнева и ярости на самого себя.

«Ну что за остолоп! — мысленно костерил я себя. — Нужно было сопротивляться, требовать объяснений, предъявления юридических санкций наконец. А вот теперь сиди и свисти в кулак! Сколько мне еще сидеть здесь? Час? Ночь? Сутки? Неделю?»

Однако сидеть в «холодной» пришлось мне совсем немного, не более часа. Вскоре я услышал неясный шум, который все усиливался и усиливался и вскоре достиг своего апогея: мне показалось, что помещение опорного пункта брали штурмом. Я вновь вскочил на ноги и начал барабанить в двери:

— Откройте! Сейчас же откройте и выпустите меня! Вы не имеете права содержать меня здесь, не предъявив никаких обвинений!

Ключ в дверях завизжал снова, и в приоткрывшуюся дверь я увидел взъерошенного, перепуганного насмерть милиционера, а за ним — толпу разъяренных летчиков, в которой выделялся здоровенный седой пилот с «Ил-14» (с самолета полярной ледовой разведки). Толпа орала на разные голоса:

— А ну выпускай его на свободу!

— Ишь чего выдумал, гад!

— Развели вас на нашу шею, дармоедов!

— Да мы всю твою богадельню сейчас по кирпичику разнесем!

— Сожжем ее к нехорошей матери!

И перекрывая рев толпы, пилот с «Ил-14» орал рокочущим басом:

— А с тобой мы знаешь что сделаем?! Снимем штаны, отвезем в тундру и там бросим!

Милиционер же, чуть не плача, орал при этом на меня:

— Так какого же рожна ты мне сразу не сказал, что денег-то с них не берешь, а?! Свалился на мою голову, понимаешь, повар-общественник! А эти курицы тоже хороши: приехал, дескать, делец, открыл частную столовку и деньгами матрацовку набивает. Откуда же я знал, что ты этакий Иисусик?!

— Какие курицы?! — ошарашенно спросил я.

— Известно, какие — поварихи из столовой! — кричал милиционер. — И дернул же меня черт связаться с ними, да еще в такой день! Ведь как чуял я...

Но что он чуял, узнать мне не удалось, поскольку толпа нетрезвых летчиков подхватила меня на руки и понесла, как героя, в клуб. Однако веселиться мне уже почему-то не хотелось, и я пошел домой. Но одному быть дома было тоже невмоготу, и я вновь вернулся к клубу.

• Предыдущая
• 42/56
• Следующая