Музыка и медицина. На примере немецкой романтики - Ноймайр Антон - Страница 17
- Предыдущая
- 17/94
- Следующая
Удивительно, что лето 1819 года в творческом отношении было очень продуктивным; снова важное место в его творчестве занимало фортепьяно. В июле и августе, наряду с несколькими песнями, он написал трио для фортепьяно, флейты и виолончели ор. 63, несколько других клавирных произведений, включая две части его четвертой сонаты для фортепьяно и его знаменитое блестящее рондо (Rondo Brilliante) op. 65 с названием «Приглашение к танцу». Эта новая форма вальса, когда танцевальные движения переносились в музыкальную драматургию, стала известна всему миру в оркестровой обработке Гектора Берлиоза. Только работа над «Вольным стрелком» никак не хотела продвигаться вперед, хотя намеки директора только что восстановленного Шаушпильгауза в Берлине графа Брюля открыть театр «Вольным стрелком» несколько продвинули работу.
С осторожным оптимизмом вступал Вебер в 1820 год, в котором также будут взлеты и падения. Уже в первые месяцы у Каролины случился выкидыш, который значительно омрачил семейное счастье Вебера. Участие его друзей, интересные беседы с сыном Моцарта Францем Ксавером и Иоганном Непомуком Гуммелем, которые пришли его навестить, помогли ему пережить это тяжелое время. 22 февраля он приступил к завершению «Вольного стрелка» и 3 мая мог гордо заявить: «Увертюра „Невесты охотника“ завершена, а вместе с ней и вся опера. Честь и хвала Господу». Этой оперой Веберу посчастливилось окончательно внести романтику на сцену. Своим интуитивным восприятием звучания отдельных инструментов ему удалось в этом шедевре придать каждому инструменту совершенно индивидуальную драматическую выразительность, как будто именно он воплощает свой оперный сценический образ. Клод Дебюсси, которого особенно восхищало в нем это мастерство, наиболее точно описал это дарование: «Он исследует душу каждого инструмента, только осторожно обращается с ней». На Бетховена это произведение также произвело большое впечатление, и он с радостным удивлением сказал о композиторе: «В общем такой мягкий человечек, я от него этого никак не ожидал! Теперь Вебер должен писать оперы, только оперы, одну за другой». Дата премьеры оперы, которую граф Брюль хотел поставить в Берлине, еще не была установлена. Ровно через две недели после окончания «Вольного стрелка» он согласился написать музыку к пьесе «Preciosa», которая была написана Пиусом Александром Вольфом по материалам Мигеля де Сервантеса. Этот писатель, сам болевший чахоткой, кроме врачей Вебера, был единственным человеком, с кем Карл Мария говорил о симптомах своей болезни. Он намерено избегал жаловаться Каролине на болезни, мучившие его с 1812 года. Уже 15 июля музыка была готова и, хотя и в этом году в дневнике часто встречается пометка «очень болен», он хочет в этот творческий период немедленно приступить к написанию оперы «Трио Пинто», текст которой купил у критика Теодора Геля — произведение, от которого останутся только отрывки.
Так как восстановление Берлинского театра затягивалось, чета Веберов отправилась в концертное турне в северную Германию и Данию, хотя состояние здоровья Карла Марии опять ухудшилось, а Каролина была снова беременна. Он выступал как пианист, как аккомпаниатор своей жены, исполнял собственные сочинения и всюду имел большой успех. Но в Ганновере 19 августа случилась беда. «Мы оба больны…» Сильная простуда Каролины, которую, по-видимому, неправильно лечили, вынудила его, наконец, оставить жену в Гамбурге на попечение брата Фрица, под присмотром врачей, а самому продолжить турне; однажды, когда он ехал в открытой повозке, его насквозь промочил дождь. На обратном пути он забрал жену Каролину, у которой снова был выкидыш, и 4 ноября они вернулись в Дрезден.
В начале 1821 года Вебер занимался, наряду с многочисленными театральными делами, главным образом продолжением своего романа «Жизнь музыканта», от которого, к сожалению, остался лишь один фрагмент. Юлиус Бенедикт, 16-летний сын берлинского банкира, которого Вебер, против своих принципов поддавшись на уговоры Гуммеля, взял своим первым и единственным учеником, и который стал потом его английским биографом, дал такое описание маэстро, уже страдающего хроническим заболеванием: «Я никогда не забуду то первое впечатление, которое произвела на меня первая встреча с Вебером. Я поднялся по очень неудобной лестнице его скромного дома на площади Альтмаркт наверх и увидел его сидящим за столом, работающим над отрывком из „Вольного стрелка“. Смертельная болезнь, от которой он страдал, уже наложила отпечаток на его черты; выступающие скулы и вообще полное истощение было красноречивее слов. Но в его голубых глазах, которые часто закрывали непокорные локоны, в мягком очертании рта и особенно в звучании его слабого, но мелодичного голоса было очарование, которое непреодолимо влекло к нему всех, кто сталкивался с ним».
18 июня 1821 года наконец свершилось: в этот день в Берлине с триумфальным успехом состоялась премьера оперы Вебера «Вольный стрелок», которая стала решающей победой над итальянской оперой и его соперником Гаспаро Спонтини, а также триумфом прусского короля Фридриха Вильгельма III в Париже. Вебер сам отвлек себя в этот день от намечающегося решающего сражения тем, что в течение некоторых часов завершил работу над набросками концертной пьесы для фортепьяно с оркестром в f-Moll op. 79, впоследствии имевшей большой успех. Эта концертная пьеса, являющаяся вехой романтического клавирного произведения и дополняющая кривую от Гуммеля к Мендельсону, Шуману, Шопену и Листу, была впервые успешно исполнена в Берлине.
После недель, полных событий, за которыми он иногда забывал о своих страданиях, 30 июня 1821 года Вебер снова отправился домой в Дрезден. Какими утомительными на самом деле были эти недели в Берлине, он писал в своем дневнике 6 июля: «…очень устал и болен». Каролина все еще чувствовала себя плохо, поэтому по предписанию доктора Геденуса он повез ее из Дрездена на отдых к одной знакомой в деревню. В этот день, 21 июля, на обратном пути при переезде через Эльбу произошел несчастный случай. Вебер чуть было не утонул в реке; лошади вдруг испугались, и только в последний момент их удалось удержать, чтобы повозка не перевернулась в воду вместе с лошадьми и людьми. Это происшествие повергло его в такой шок, что он, приехав домой, тот час же составил завещание, согласно которому Каролина была единственной наследницей. Завещание гласит:
«Особое чувство, которое я испытываю в этот вечер, заставляет меня последовать внутреннему голосу моей воли и решить, как должно распорядиться моим состоянием после моей смерти; пусть эти строки будут моим завещанием. Это моя твердая, последняя и единственная воля: все, что принадлежит мне сегодня или будет принадлежать после моей смерти, должно принадлежать только моей дорогой жене Каролине фон Вебер, урожденной Брандт, с тем я и объявляю ее моей единственной наследницей.
Мои братья и другие родственники не имеют никакого права на мое состояние, так как я ничего не унаследовал, а все приобрел сам. Моим главным долгом всегда была забота о том, чтобы моя жена, обладающая прекрасным художественным талантом, который может прокормить ее, и которая из-за меня оставила свою карьеру, имела, по-возможности, обеспеченное будущее. Далее, моя жена принесла мне значительную сумму наличными и купила почти всю обстановку.
Если всемогущему Господу будет угодно взять меня сегодня ночью, то я верю моим братьям и родственникам, что они не будут чинить препятствий для исполнения моей воли, если эти строки из-за каких-либо упущений или других юридических формальностей, не будут иметь законной силы. И я бы проклял каждого, кто попытался бы помешать исполнить эту волю, которая всегда была в моих мыслях, пока я называю свою дорогую жену моей. Господи, дай мне силы выполнить все по справедливости, — но, Господи! Да свершится воля Твоя.
Необычные для искусного в письме Вебера орфографические ошибки свидетельствуют о его внутреннем беспокойстве и спешке, так как он во время происшествия на Эльбе, очевидно, полностью отдавал себе отчет относительно своей тяжелой болезни. Кроме того, Карлу Марии с ранней юности казалось, что его жизнью руководит темная сила, которую он называл своей «злой звездой» или «незвездой». Его сын Макс Мария по этому поводу писал: «Это не басня о звезде доброго или злого времени. С ярко сияющими или мрачно дымящимися факелами витает перед нами дух времени. Те же деяния, которые под вчерашней звездой принесли бы нам богатство и величие, в мрачном сиянии приносят беду и нужду. Вебер чувствовал себя более, чем когда-либо под влиянием своей звезды». Но и его отец все время намекал в своих письмах Каролине, что он видел в этой звезде силу руководящей им судьбы.
- Предыдущая
- 17/94
- Следующая