Меж трех времен - Финней Джек - Страница 6
- Предыдущая
- 6/74
- Следующая
И все же уходить я не спешил. Да просто не мог. И мой отец проявил снисходительность. Я двинулся вдоль борта - побрел, если выражаться точнее, время от времени задирал голову и смотрел на черную обшивку, склепанную в исполинское плавающее чудо. Народу в этой части пристани попадалось все меньше и меньше, а когда я дошел до носа, вокруг не было совсем никого. Правда, наверху, у палубных перил, я заметил двух-трех корабельных офицеров в фуражках - они смотрели на меня и на город. Мне хотелось помахать им, только я не посмел, опасаясь, что они не ответят.
В конце концов я очутился у самого носа, у вертикальной линии, острой как нож, - по-другому тогда корабли не строили. Высоко надо мной, рядом с верхним краем корпуса, виднелось выведенное большими прописными буквами название нового великого лайнера. До букв было очень далеко - я закинул голову так, что чуть шею себе не свернул. Но буквы были видны ясно и читались без труда. Они и сегодня стоят у меня перед глазами, семь больших белых букв, различимых абсолютно четко, и вам, конечно, известно, какие это были буквы. Потому-то вы и пожаловали ко мне...»
«Да, естественно... и все же произнесите имя корабля вслух».
«Буквы на черном корпусе высоко-высоко над моей головой складывались в название «Титаник», что я и повторял без устали всем на свете в течение многих лет. Вот и вся история. Спрашивайте что хотите, я разрешаю, только вряд ли вы зададите вопрос, которого мне еще никогда не задавали...»
«А нельзя предположить, что это был исключительно яркий сон? Один из тех, что врезаются в память как реальное воспоминание?»
«Сон? Мог ли это быть сон? Разумеется, вопрос естественный. А ответ таков: да, конечно, периодически вы, как и любой другой, видите удивительно живые и как бы реальные сны. Вполне обычное дело. И сон запечатлевается в вашей памяти во всех подробностях. Может быть, даже навсегда».
«Вот именно».
«Но ведь что характерно. Вы-то тем не менее знаете, что это был сон. Перепутать сон с реальностью никому еще не удавалось. То, что я рассказал вам, случилось на самом деле».
«И вам в то же время известно, что «Титаник» так и не пришел в порт назначения?»
«Известно. Хоть я и был мальчишкой, новость не обошла меня стороной. «Титаник» столкнулся с айсбергом во время своего первого рейса и утонул, утащив с собой на дно две трети пассажиров и экипажа. Да, все это мне прекрасно известно. Не могу предложить рационального объяснения, а только помню то, что помню, - «Титаник» у нью-йоркского причала».
Несколько секунд тишины, если не считать шипения пленки.
«Последний вопрос. Вы встречали кого-нибудь еще?»
«Дважды. В одном случае ответ однозначен, в другом я не вполне уверен, но может быть...»
«И что?»
«Оба выслушали мой рассказ. И одна женщина, постарше меня, ответила: да, у нее тоже такое же двойное воспоминание. По-моему, ей можно верить. Другой, мужчина моих лет, заявил то же самое, но как-то неубедительно. Хотя кто его знает...»
Тэд нажал на клавишу.
- Дорожка кончилась. На другой стороне есть еще немножко, но вы, в сущности, все уже слышали. Дальше он просто повторяется...
- Ну что ж, неплохо. Очень неплохо. Составьте доклад, Тэд, и... Пленку можно оставить?
- Конечно, она для того и записана.
- Договорились. Пожалуй, друзья, мы слегка засиделись. У меня готов мой собственный отчет, но он подождет до следующей встречи. Это насчет загадочной старой книги, биографии Тернбулла. Тем, кто в прошлый раз опоздал или задремал, напомню: речь идет об Амосе Тернбулле, который был другом Джефферсона и Франклина и членом Континентального конгресса [выборный орган, действовавший в 1774-1781 гг. и принявший, в частности, Декларацию независимости]. Но суть в том, что этот Тернбулл нигде больше не упоминается, и второго экземпляра книги тоже не существует, так что мой отчет сводится к тому, что я провел летом много часов, просматривая газеты колониальных времен, заснятые на микропленку. Чуть не ослеп и с ума не сошел - и ничего. Ни словечка об Амосе. Да, Ирв, простите - у вас ведь был какой-то фильм?
- Фильм-то есть, да нет тридцатипятимиллиметрового проектора. Хотел одолжить у знакомых - не получилось. А у меня примерно сто футов черно-белой пленки.
- И что там?
- Квартала два на парижской улочке. 1920-й или 21-й год, что-то в этом роде. Съемка яркая, резкая. Магазины, люди, снующие по своим делам, - в общем-то, ничего особенного. Только в конце улочки должна бы виднеться Эйфелева башня...
- А ее нет?
- Никаких следов.
- Да, хотелось бы посмотреть. Может быть, в следующий раз?
- Обещаю.
- Хорошо. Напоминаю о правилах секретности. Увидимся через месяц - это касается тех, с кем мы не встречаемся постоянно. Одри уведомит всех о дне и часе. Кого-нибудь подвезти?
На это предложение никто не откликнулся. Участники заседания принялись отодвигать стулья и собирать пожитки, болтая о том о сем - не столько об увиденном и услышанном только что, сколько о работе, учебе, детях, нарядах, недавних отпусках. Бородатый председатель встал у двери, желая каждому доброй ночи. Наконец все вышли, стук шагов по половицам замер вдали, на факультетский корпус навалилась ночная тишина. Тогда председатель еще раз глянул на значок избирательной кампании, зажатый в руке, потом выключил свет, закрыл за собой дверь и подождал, пока упрямый замок соизволит защелкнуться.
1
Мы стояли на тесном балконе - над самой колоннадой, у подъезда отеля «Эверетт». Мы были втроем: Джулия, засунувшая руки глубоко в муфту, я и наш четырехлетний сын - он как раз доставал подбородком до балконных перил. Я наклонился, заглянул ему в лицо - факельного света снизу вполне хватало, чтобы понять: зрелище заворожило его до неподвижности. Хоть я и находился здесь по заданию, однако эти большие парады, неотъемлемая часть жизни в XIX веке, мне очень нравились. Здесь ведь не было ни кино, ни радио, ни телевидения, зато устраивались парады, и часто. И вот сейчас под нами на Юнион-сквер был сплошной ковер прижатых друг к другу плеч, котелков, цилиндров, меховых шляп; на головах у женщин были шали и капоры. Сквозь густую толпу кое-как продирались участники парада, рекламные платформы, флаги, оркестры, лошади. Все это более или менее было видно в неверных отсветах дымного пламени: в параде участвовали еще и сотни факелов и светильников.
А уж звуковое сопровождение и не описать: медный гром оркестров перекрывался выкриками толпы. И люди кричали, как я отметил сразу же, раз за разом одно и то же: «Ура! Ура! Урраа!..» То и дело вверх со свистом взвивались ракеты и ярко, с глухими хлопками, взрывались на фоне черного неба. А другие ракеты прорезали фейерверк цветными полосами и гасли на излете. Интересно, куда они попадали, когда приземлялись? В воздухе висели шары с качающимся оранжевым пламенем в подвесных корзинках - время от времени пламя взбегало по стропам, и шары сгорали и тоже падали. Опять-таки - куда? Неужели все, кто собрался на темных крышах окрестных зданий, прихватили с собой по ведру воды? Не исключено, отнюдь не исключено...
Великолепный набор впечатлений - чернильная тьма расцветала всеми цветами радуги, кожаные подметки шаркали по булыжнику, били барабаны, звенели цимбалы. Всего-то политический парад, и до выборов еще не одна неделя, и тем не менее развлечение. А вот еще один оркестр - на музыкантах киверы с крошечными козырьками, зато с пышными плюмажами. Барабанный гром, множество рожков, горнов и труб, а над толпой возвышалась странная штука - не знаю, как она называлась, но очень походила на колокольню. Оглушительный рев был совсем рядом, и в который раз за вечер по спине пробегали мурашки и глаза отчего-то пощипывало - это чуть-чуть досадно, взрыв эмоций на пустом месте.
И опять оркестр - теперь оркестр атлетического общества, в забавных костюмах, и по настоянию Вилли пришлось задержаться на балконе, пока эти клоуны не прошли. Наконец мы спустились, с грехом пополам пробившись через толпу в вестибюле отеля. Отель, именно этот отель, привлек меня тем, что здесь в вестибюле, как уверяли, можно увидеть ветеранов войны 1812 года, - но сегодня их тут не оказалось. Да я и вообще не слишком верил в мифических ветеранов. Снаружи, у бокового подъезда и на другой стороне площади, почти вплотную стояло множество экипажей с зажженными фонарями. Лошади изредка взбрыкивали, звеня подковами по мостовой, а одна из них, едва мы приблизились, вздумала помочиться. Необычное зрелище очаровало Вилли, ему захотелось задержаться и посмотреть, но Джулия, державшая меня под руку, протащила нас мимо. Я невольно усмехнулся и чуть дальше приостановился, поднял сынишку и позволил ему погладить по носу другую, более благовоспитанную лошадь. Он был в восторге.
- Предыдущая
- 6/74
- Следующая
