Зеленые двери Земли - Назаров Вячеслав - Страница 18
- Предыдущая
- 18/48
- Следующая
Решив, что разговора «для вежливости» с Карагодского вполне достаточно, Толя прикрикнул на троицу, склонившуюся над видеомагнитофоном:
— Эй, орлы! Хватит баланду травить! Моя система готова к переговорам на высшем интеллектуальном уровне! Начали, что ли?
И поскольку Пан, Нина и Гоша не обратили на него никакого внимания, он взял на электрооргане несколько пронзительно высоких звуков, от которых мгновенно заложило уши:
— У-и-с-с!
И тотчас же словно ответило далекое эхо — такой же аккорд, слегка погашенный расстоянием, донесся из-за острова.
А двумя минутами позже справа по борту из голубой кипени бесшумно вырос трехметровый зеленовато-коричневый столб. Карагодский за свою жизнь немало насмотрелся на дельфинов, но это всегда поражало — гигант, весящий в воздухе не меньше тонны, без видимых усилий стоял на хвосте, погруженном в воду, словно для него не существовало законов физики. По очереди глянули на академика два озорных глаза, скользнули по лаборатории и снова остановились на нем, разглядывая, внимательные, немигающие. На самом дне их царила такая нечеловеческая спокойная сила, такое пронзительное понимание, что Карагодскому невольно захотелось отвернуться.
— Уисс, миленький, рыбки! Бе-лу-га!
Гоша перегнулся через фальшборт, молитвенно протягивая Уиссу перевернутую капитанскую фуражку. Уисс открыл клювообразный рот и скрипуче захохотал, вибрируя напрягшимся телом.
— Гоша, сколько у вас было в школе по географии? Вы же знаете, что в Эгейском море белуги нет.
— Там все есть, Ниночка, — убежденно ответил Гоша.
Дельфин исчез внезапно, как и появился, а Нина всерьез напустилась на капитана:
— Вечно вы, Гоша, нарушаете программу! Вы же вчера обещали прекратить, а сегодня — снова. Вдобавок при Вениамине Лазаревиче, а ему, быть может, некогда…
Гоша виновато расшаркался. Пан в одиночестве принялся гонять видеозапись, не замечая ничего вокруг.
Академик хотел было подойти к Пану, но в это время раздался сильный всплеск, и что-то большое, серебристое пролетело перед самым носом, глухо шмякнулось на пол.
— Нина… Белуга! Честное слово, белуга! Молоденькая! Крошка!
«Крошка» метровой длины яростно билась в цепких Гошиных руках, разевала зубастый полулунный рот и отчаянно раздувала жабры.
— Что случилось? — поднял голову Пан.
— Уисс принес белугу. Ну и ну! Артист… Спасибо, старик! Мы ее сейчас того… до камбуза!
И Гоша ринулся вниз, едва не сбив по дороге какого-то очень высокого, очень худого и очень смуглого человека, который предупредительно распахнул перед ним дверь.
— Вот заполоха, — одобрительно ухмыльнулся Толя. — Так, Иван Сергеевич, у меня все на мази. Можно крутить!
— Ладно, Толя, спасибо. Где же Кришан?
— Я давно здесь, — раздался за спиной Карагодского глубокий чистый баритон. — Я готов. Давно готов.
— Композитор Кришан Бхаттачария, — торопливо представил Пан смуглого Дон-Кихота. — Наш главный лингвист и толкователь дельфиньего эпоса. Вам интересно будет поговорить с ним, Вениамин Лазаревич.
И Пан юркнул в путаницу проводов, как в джунгли.
— Вам, вероятно, несколько странно присутствие гуманитария в сугубо научном обществе. — Кришан говорил с легким акцентом, который подчеркивал необычную красоту его голоса, густого и темного.
— Откровенно говоря, да…
— Я вас знаю. Вы — автор ДЭСПа. Но мистер Панфилов пошутил, назвав меня лингвистом. Я всего лишь музыкант. И очень смутно представляю себе научную суть проблем, которые здесь решаются.
— Хочу вас спросить. Я десять лет искал возможности двусторонней связи с дельфинами. И я сразу, разумеется, обратил внимание на то, что они прямо-таки шалеют от музыки. Услышав музыкальную фразу, они повторяют ее с магнитофонной точностью, потом начинают варьировать звуки, пока фраза не превратится в сплошной скрип и скрежет…
— А вам не приходило в голову, что дельфин старается таким способом понять, что сказали вы музыкальной фразой?
— Нет. Не приходило. Музыка для меня — это игра отвлеченных эмоций, и только.
— В какой-то мере вы правы. Именно так воспринимает музыку большинство людей. Потому что в обыденной жизни они пользуются иной «сигнальной системой» — словом. Но для музыканта музыка гораздо конкретней, чем обычно думают. Знаете, в консерватории мы иногда ради шутки устраивали «немые недели» — участники спора договаривались за всю неделю не произнести ни слова, объясняться можно было только музыкальными импровизациями. И знаете — получалось! Словно родился дельфином!
— Дельфином?
— Простите, я, быть может, путаю какие-либо научные тонкости, но так мне объяснял Пан — у дельфинов несколько «сигнальных систем»: одна подсобная, что-то вроде нашего упрощенного словесного языка, вторая — творческая, непосредственный обмен мыслями… Есть и другие, например «пента-волна», которой занимается Нина… Но я занимаюсь второй «системой»: музыкой, мыслями Уисса. И мы с ним неплохо начинаем понимать друг друга…
— Следовательно, вы считаете, что дельфины мыслят непосредственно музыкальными образами? Как композиторы?
Кришан не уловил тонкой иронии, которую вложил академик в свой вопрос. Он хрустнул пальцами, вывернув их под прямым углом, и ответил простодушно:
— Безусловно. Их метод мышления близок к древнеиндусской музыке, вернее, к «сангиту» — таким термином обозначают у нас единство пения, инструментальной музыки и линейно-цветового движения танца. Вот вы говорили — в музыке нельзя передать конкретный образ. У нас в Индии вас бы засмеяли. Наша древняя музыка сугубо конкретна, даже слишком. Древние произведения делятся на большие и малые «рачи» — нечто вроде музыкальных иероглифов, описывающих предметы и события. Но каждую «рачу» тем не менее можно исполнять по-разному, толковать ее в своем ключе, добавлять или изменять детали. Таким образом, каждый раз индус видит в исполняемом произведении не условные, а конкретные факты и вещи… Впрочем, европейцу это трудно объяснить…
— Дельфину легче?
И опять Кришан не понял иронии.
— Да, дельфину легче. Они мыслят сходными цветолинейными музыкальными иероглифами. Такие иероглифы можно записать нотами, составить словарь понятий не только простейших, но и очень сложных, даже фантастических с точки зрения человека… Моя мечта — написать с помощью Уисса «Подводные веды» — исторический эпос жизни океана… Это будет открытие второй Земли — цивилизации гениальных музыкантов! Это будет революция в музыке!
- Предыдущая
- 18/48
- Следующая
