Евангелие от Фомы - Наживин Иван Федорович - Страница 26
- Предыдущая
- 26/79
- Следующая
— Блаженно чрево, тебя носившее, и сосцы, тебя питавшие! — в неудержимом порыве воскликнула, вся теплясь, Иоанна.
— Блаженны слышащие слово Божие и соблюдающие его! — вдохновенно отвечал ей Иешуа с камня поверх голов толпы. — Дух Господень на мне, ибо Он послал меня благовествовать нищим, исцелять сокрушенных духом, плененным земными страстями проповедовать освобождение, возвестить лето Господне благоприятное. Придите ко мне, все труждающиеся и обремененные, и я успокою вас. Примите иго мое на себя, ибо я смирен и кроток сердцем, и бремя мое легко, и иго мое благо, и найдете покой мятущимся и страдающим душам вашим… Всех призываю я…
По толпе вдруг пробежало волнение. Справа появились среди уличной толкотни богатые носилки, в которых возлежала Саломея. Один из ее спутников, молодой и стройный, в богатой одежде, подбежал к ней ближе и, указывая на Иешуа, с улыбкой сказал что-то царевне. Она удивленно подняла свои подведенные брови, остановила носильщиков и, выйдя из носилок, одна подошла к Иешуа…
— Который тут проповедник? — картавя, спрашивала она у расступавшейся перед ней толпы. — Вот этот, высокий? Ну, вы все!.. — презрительно оглянулась она на толпу. — Отойдите прочь!.. Так это ты освободитель? — смеясь, обратилась она к Иешуа, когда толпа, как стадо испуганных овец, шарахнулась назад. — Так это ты думаешь повернуть все вверх ногами? Это ты поднимаешь чернь против нас? Для чего? Для того, чтобы занять наше место? Так неужели же ты не можешь найти пути более умного и… верного? Ты молод, недурен собой, — да, да!.. — кажется, смел, энергичен… Ха-ха-ха… Ну, что же, поборемся! Но только помни: в минуту неудачи они первые предадут тебя и еще будут издеваться над тобой… Что же ты молчишь? Что смотришь? Да, да: я не боюсь тебя нисколько! Только одной пляской моей купила я голову Иоханана — твоя голова стоит не дороже… Молчишь, смешной?.. Ну, молчи, прощай и — не забывай Саломеи!..
Смеясь своим серебристым смехом, она подошла к носилкам, села, метнула Иешуа горячий, смеющийся взгляд, силу которого она знала — Иешуа, действительно, почувствовал ожог его — и сделала знак носильщикам. Пышные носилки, мерно колыхаясь, исчезли в направлении дворца Ирода… Толпа волновалась…
— Не женщина, а змея!.. — слышались злые голоса. — В ней одной грехов больше, чем в Содоме и Гоморре… И до чего опустился народ: блудница плюет ему в лицо, а он молчит!.. Ну, придет и их день!.. Как же, жди: придет! Чтобы сломать гордыню их, нужен новый Самсон, а его не видно…
— Дело Самсона дело слепое… — задумчиво проговорил Фома. — Он погубил филистимлян, но и сам погиб под камнями нечестивого капища их…
— Лучше погибнуть, чем дать торжествовать неправде! — воскликнул Иоханан.
— Молодое сердце — неразумное сердце! — заметил Иуда.
Иешуа стоял, задумавшись. Какой-то сутулый человек молча наблюдал за ним из толпы. Лицо его было неправильно и некрасиво. И было на этом лице иногда выражение, как будто он вглядывался и вслушивался во что-то такое в жизни, что для других скрыто. Одет он был богато, но в одежде его заметна была небрежность. И вдруг, тряхнув своей большой, уже слегка седеющей головой, он подошел к Иешуа.
— Рабби, я хотел бы переговорить с тобою… — сказал он. — Снизойди к слабости моей и разреши мне просить тебя навестить дом мой, чтобы мы могли побеседовать с тобой наедине…
— Хорошо… — сказал Иешуа, посмотрев ему в глаза. — Но не сегодня…
— Когда тебе будет угодно, рабби… — сказал тот. — Мой дом всегда открыт для тебя… Я не хотел бы только праздных толков… Я — Никодим, член синедриона. Меня здесь все знают. Так я буду ждать… — сказал он и, поклонившись, скрылся в толпе.
И снова тесно окружили Иешуа люди.
— Говоришь ты хорошо, это верно… — сказал какой-то длинный старик с красными, слезящимися глазами. — Но так с нашим народом далеко не уедешь, наш народ маловерный… А вот дал бы ты какое знамение с неба всем, и все пошли бы за тобой в огонь и в воду…
Иешуа усмехнулся и отвернулся, чтобы сказать что-то Иуде, как вдруг из расступившейся толпы к нему подошел Манасия.
— Рабби, — преодолевая свое смущение и весь вспыхнув, сказал он, — я не раз слушал тебя и вся моя душа тянется к словам твоим. Разъясни мне коротко: я стараюсь блюсти все веления закона нашего, но вот нет покоя сердцу моему… Скажи: что мне делать?..
Иешуа оглядел его богатый, резко выделявший его из толпы наряд.
— Прежде всего продай все богатства твои и деньги раздай нищим… — сказал он. — Только тогда и откроется тебе вход в царствие Божие… Что, задумался?.. Истинно говорю тебе: легче верблюду пройти сквозь игольные уши, чем богатому войти в царство небесное… Тебя страшит узкий путь, но…
За углом взорвался яростный шум. Возбужденная толпа с бешеными криками волокла в пыли истерзанную Мириам-блудницу. Ее рыжие волосы мели по камням. Лицо ее было бледно и огромны налитые ужасом золотые глаза.
— Где он тут? — слышались злые крики. — Ну-ка, вот пускай рассудит, умник! Давай его сюда!..
Утомленный, Иешуа сел на плоский камень у фонтана…
— Ну, вот, рассуди по твоему новому закону!.. — с плохо скрытой злобой, крепко держа костистой рукой прекрасную белую руку сидящей в пыли Мириам, кричал все тот же сухенький фарисей с уже редкими зубами. — Вот эта женщина — тьфу! — живет прелюбодеянием… По нашему старому закону ее надо побить камнями. А ты как рассудишь, великий рабби?
Иешуа с жалостью посмотрел на склоненную золотую головку Мириам, которая, закрыв лицо руками, сидела перед ним в пыли. Руки ее все были в подтеках и синяках и клочьями висела дорогая шелковая одежда.
— Что я скажу? — медленно повторил он, обегая глазами лица толпы. — Если по вашему закону ее надо побить каменьями, то и побейте…
Мириам подняла на него свои остекленевшие от ужаса глаза и крепко стиснула на груди руки… А он склонился к земле и задумчиво что-то писал пальцем по пыли. И поднял голову.
— И побейте… — медленно повторил он, поднимая лицо. — Пусть тот, на ком нет греха, и бросит в нее камень первым…
И снова склонился он и писал по земле… Толпа вдруг стихла. Некоторые, уже державшие было камни, незаметно, стыдясь, уронили их на землю. Все прятались за спины один другого и тихонько отступали… И Мириам осталась перед ним на земле одна…
— Ну, вот ты и свободна… — грустно сказал он. — Иди и — не греши…
Она еще крепче сжала на груди руки. Из глаз по белым щекам скользили в пыль крупные слезы.
— Рабби…
И была в этом тихом, коротеньком слове бездна…
Иешуа встал и положил ей руку на голову.
— Как твое имя? Мириам?
— Рабби… рабби… — повторяла, вся в слезах, Мириам, ничего не слыша и ловя его руки. — Рабби…
И он, склонившись к ней, гладил ее по голове. Сухенький фарисей, вопрошавший его, играя сухими пальцами в длинной бороде, смотрел на него недоумевающим, испытующим взглядом. Фома отвернулся в сторону и незаметно смахнул с глаз непрошеную слезу. Манасия издали, как околдованный, смотрел то на тихо плачущую Мириам, то на стоявшего над ней смуглого, тонкого галилеянина с этими его теплыми, ласкающими глазами, и казалось молодому садукею, что до сего дня многого в жизни он еще не знал.
- Предыдущая
- 26/79
- Следующая
