Элегии и малые поэмы - Назон Публий Овидий - Страница 11

• Предыдущая
• 11/151
• Следующая

30   За ночь платят лишь ей, можно ее лишь купить.

        Торг ведет достояньем двоих, для обоих желанным, —

        Вознагражденье ж она все забирает себе.

        Значит, любовь, что обоим мила, от обоих исходит.

        Может один продавать, должен другой покупать?

35   И почему же восторг, мужчине и женщине общий,

        Стал бы в убыток ему, в обогащение ей?

        Плох свидетель, коль он, подкупленный, клятву нарушит;

        Плохо, когда у судьи ларчик бывает открыт;

        Стыдно в суде защищать бедняка оплаченной речью;

40   Гнусно, когда трибунал свой набивает кошель.

        Гнусно наследство отца умножать доходом постельным,

        Торг своей красотой ради корысти нести.

        То, что без платы дано, благодарность по праву заслужит;

        Если ж продажна постель, не за что благодарить.

45   Тот, кто купил, не связан ничем: закончена сделка —

        И удаляется гость, он у тебя не в долгу.

        Плату за ночь назначать берегитесь, прелестные жены!

        Нечистоплотный доход впрок никому не пойдет.

        Много ли жрице святой помогли запястья сабинян,[16]

50   Если тяжелым щитом голому сплющили ей?

        Острою сталью пронзил его породившее лоно

        Сын — ожерелье виной было злодейства его.[17]

        Впрочем, не стыдно ничуть подарков просить у богатых:

        Средства найдутся у них просьбу исполнить твою.

55   Что ж не срывать виноград, висящий на лозах обильных?

        Можно плоды собирать с тучной феаков земли.

        Если же беден твой друг, оцени его верность, заботы, —

        Он госпоже отдает все достоянье свое.

        А славословить в стихах похвалы достойных красавиц —

60   Дело мое: захочу — славу доставлю любой.

        Ткани истлеют одежд, самоцветы и золото сгинут, —

        Но до скончанья веков славу даруют стихи.

        Сам я не скуп, не терплю, ненавижу, коль требуют платы;

        Просишь — тебе откажу, брось домогаться — и дам.

        Из океана встает, престарелого мужа покинув,

        Светловолосая;[18] мчит день на росистой оси.

        Что ты, Аврора, спешишь? Постой! О, пусть ежегодно

        Птицы вступают в бои, славя Мемнонову тень!

5     Мне хорошо в этот час лежать в объятиях милой,

        Если всем телом она крепко прижмется ко мне.

        Сладостен сон и глубок, прохладен воздух и влажен.

        Горлышком гибким звеня, птица приветствует гнет.

        Ты нежеланна мужам, нежеланна и девам… Помедли!

10   Росные вожжи свои алой рукой натяни!

        До появленья зари следить за созвездьями легче

        Кормчему, и наугад он не блуждает в волнах.

        Только взойдешь — и путник встает, отдохнуть не успевший,

        Воин привычной рукой тотчас берется за меч.

15   Первой ты видишь в полях земледельца с двузубой мотыгой,

        Первой зовешь под ярмо неторопливых быков.

        Мальчикам спать не даешь, к наставникам их отправляешь,

        Чтобы жестоко они били детей по рукам.

        В зданье суда ты ведешь того, кто порукою связан, —

20   Много там можно беды словом единым нажить.

        Ты неугодна судье, неугодна и стряпчему тоже, —

        Встать им с постели велишь, вновь разбираться в делах.

        Ты же, когда отдохнуть хозяйки могли б от работы,

        Руку-искусницу вновь к прерванной пряже зовешь.

25   Не перечислить всего… Но чтоб девушки рано вставали,

        Стерпит лишь тот, у кого, видимо, девушки нет.

        О, как я часто желал, чтоб ночь тебе не сдавалась,

        Чтоб не бежали, смутясь, звезды пред ликом твоим!

        О, как я часто желал, чтоб ось тебе ветром сломало

30   Или свалился бы конь, в тучу густую попав.

        Что ты спешишь? Не ревнуй! Коль сын твой рожден чернокожим,[19]

        Это твоя лишь вина: сердце черно у тебя.

        Или оно никогда не пылало любовью к Кефалу?[20]

        Думаешь, мир не узнал про похожденья твои?

35   Я бы хотел, чтоб Тифон про тебя рассказал без утайки, —

        На небесах ни одной не было басни срамней!

        Ты от супруга бежишь, — охладел он за долгие годы.

        Как колесницу твою возненавидел старик!

        Если б какого-нибудь ты сейчас обнимала Кефала,

40   Крикнула б ночи коням: «Стойте, сдержите свой бег!»

        Мне же за то ли страдать, что муж твой увял долголетний?

        Разве советовал я мужем назвать старика?

        Вспомни, как юноши сон лелеяла долго Селена,[21]

        А ведь она красотой не уступала тебе.

45   Сам родитель богов, чтоб видеть пореже Аврору,

        Слил две ночи в одну, тем угождая себе…[22]

        Но перестал я ворчать: она услыхала как будто, —

        Вдруг покраснела… Но день все-таки позже не встал…

        Сколько я раз говорил: «Перестань ты волосы красить!»

        Вот и не стало волос, нечего красить теперь.

        А захоти — ничего не нашлось бы на свете прелестней!

        До низу бедер твоих пышно спускались они.

5     Право, так были тонки, что причесывать их ты боялась, —

        Только китайцы одни ткани подобные ткут.

        Тонкою лапкой паук где-нибудь под ветхою балкой

        Нитку такую ведет, занят проворным трудом.

        Не был волос твоих цвет золотым, но не был и черным, —

10   Был он меж тем и другим, тем и другим отливал:

        Точно такой по долинам сырым в нагориях Иды

        Цвет у кедровых стволов, если кору ободрать.

        Были послушны, — прибавь, — на сотни извивов способны,

        Боли тебе никогда не причиняли они.

15   Не обрывались они от шпилек и зубьев гребенки,

        Девушка их убирать, не опасаясь, могла…

        Часто служанка при мне наряжала ее, и ни разу,

        Выхватив шпильку, она рук не колола рабе.

        Утром, бывало, лежит на своей пурпурной постели

20   Навзничь, — а волосы ей не убирали еще.

        Как же была хороша, — с фракийской вакханкою схожа,

        Что отдохнуть прилегла на луговой мураве…

        Были так мягки они и легкому пуху подобны, —

        Сколько, однако, пришлось разных им вытерпеть мук!

25   Как поддавались они терпеливо огню и железу,

        Чтобы округлым затем лучше свиваться жгутом!

        Громко вопил я: «Клянусь, эти волосы жечь — преступленье!

        Сами ложатся они, сжалься над их красотой!

        Что за насилье! Сгорать таким волосам не пристало:

30   Сами научат, куда следует шпильки вставлять!..»

        Нет уже дивных волос, ты их погубила, а, право,

        Им позавидовать мог сам Аполлон или Вакх.

        С ними сравнил бы я те, что у моря нагая Диона

        Мокрою держит рукой, — так ее любят писать.

35   Что ж о былых волосах теперь ты, глупая, плачешь?

        Зеркало в скорби зачем ты отодвинуть спешишь?

        Да, неохотно в него ты глядишься теперь по привычке,

• Предыдущая
• 11/151
• Следующая