Искра жизни - Ремарк Эрих Мария - Страница 61

• Предыдущая
• 61/84
• Следующая

— Эсэсовцы не заметят пропажу?

— Все может быть. Поэтому мы ничего не оставляем в трудовом лагере. Мы не очень много прихватили с собой, но все, что попалось под руку. Скорее всего они ничего не заметят. Мы пробовали поджечь склад.

— Вы чертовски здорово сработали, — заметил Бергер.

— Счастливый день. — Левинский кивнул. — Пошли. Надо всё незаметно спрятать. Здесь никто ни о чем не подумает. Уже светает. Не удалось прихватить больше, потому что эсэсовцы быстро вернулись, боялись, что разрушены ограждения. Стали стрелять во все, что попадалось на их пути. Думали, кто-нибудь сбежал. Сейчас они успокоились. Какое счастье, что сегодня утром задержали отправку трудовых коммандос. А то ведь готово основание — попытка бегства из-за тумана. Так удалось сохранить наших лучших людей. Скоро, наверно, будет перекличка. Пошли, покажешь, где можно спрятать.

Через час поднялось солнце. Небо стало мягким и голубым, развеялись последние клочья тумана. Влажными и посвежевшими, словно после бани, казались позеленевшие поля с рядами деревьев.

После обеда в двадцать втором бараке стало известно, что во время и после бомбардировки было убито двадцать семь заключенных; двенадцать погибло в первом бараке, двадцать восемь было ранено осколками. Погибло еще десять эсэсовцев, среди них Биркхойзер из гестапо. К этому списку прибавились Хандке и еще двое из барака Левинского.

— Как насчет квитанции, которую ты дал Хандке для получения швейцарских франков? — спросил Бергер Пятьсот девятого. — А если найдут среди его бумаг? Что, если она попадет в руки гестапо? Мы об этом не подумали!

— Как же, — сказал Пятьсот девятый и достал из кармана лист почтовой бумаги. — Левинский был в курсе дела. Он это предвидел. Он забрал все вещи Хандке. Один надежный специально назначенный дежурный стащил их сразу же после того, как разделались с Хандке.

— Хорошо. Разорви эту бумагу! Левинский молодец, здорово постарался. — Бергер облегченно вздохнул. — Надеюсь, наконец-то мы сможем немного успокоиться.

— Возможно. Главное теперь, кто станет новым старостой блока.

Вдруг над лагерем показалась стая ласточек. Они долго летали на большой высоте широкими кругами, все ниже и ниже, а потом с криком опустились на польские бараки. Их отдававшие голубизной крылья почти касались крыши.

— Я впервые вижу птиц в лагере, — проговорил Агасфер.

— Они ищут место, где свить гнездо, — объяснил Бухер.

— Здесь, что ли? — зло хихикнул Лебенталь.

— Они лишились колоколен. Дым над городом чуть развеялся.

— Действительно, — подтвердил Зульцбахер. — Последняя колокольня обвалилась.

— Смотри! — Лебенталь, покачивая головой, разглядывал ласточек, которые с пронзительным криком облетали барак. — К тому же они возвращаются из Африки! Сюда!

— Пока продолжается пожар, им не найти места в городе.

Они посмотрели вниз на город.

— Ну и зрелище! — прошептал Розен.

— А сколько еще других городов так горит? — проговорил Агасфер. — Которые побольше и поважнее. Интересно было бы на них посмотреть.

— Бедная Германия, — произнес кто-то из сидевших на корточках вблизи.

— Что, что?

— Бедная Германия, говорю.

— Вы это слышали, люди? — сказал Лебенталь.

Потеплело. Вечером в бараке узнали, что пострадал и крематорий. Рухнула одна из опоясывающих стен. Перекосило виселицу. Но крематорская труба, как ни в чем не бывало, дымилась во всю мощь.

Небо затянуло облаками. От духоты становилось трудно дышать. Малому лагерю не выдали ужин. В бараках воцарилась тишина. Кто мог, лежал снаружи. Казалось, что спертый воздух должен заменить пищу. Облака становились все толще и бесцветнее и напоминали мешки, из которых вот-вот посыплется еда. Лебенталь, усталый, вернулся из разведки. Он рассказал, что ужин получили только четыре барака в трудовом лагере. Остальным ничего не дали. Прошел слух, что вроде бы пострадал склад с провиантом. Никаких проверок в бараках не было. Видимо, эсэсовцы еще не заметили, что похищено оружие.

Становилось все теплее. Город растворился в каком-то странном сернистом свете. Солнце уже давно село, но облака все еще переполнялись каким-то застоявшимся, желтым блеклым светом.

— Гроза будет, — сказал побледневший Бергер. Он лежал рядом с Пятьсот девятым.

— Будем надеяться.

Бергер посмотрел на него. Несколько капель воды попало ему в глаза. Он очень медленно повернул голову, и вдруг у него изо рта хлынула кровь. Она текла столь естественно и без усилий, что в первый миг Пятьсот девятый просто оторопел. Потом он выпрямился.

— Что случилось, Бергер? Бергер?

Бергер, согнувшись, тихо лежал.

— Ничего, — проговорил он.

— Кровотечение открылось?

— Нет.

— Что же тогда?

— Желудок.

— Желудок?

Бергер кивнул. Он выплюнул кровь, еще оставшуюся во рту.

— Ничего страшного, — прошептал он.

— И все же достаточно страшно. Что нам надо предпринять? Скажи, что мы должны делать?

— Ничего. Просто спокойно полежать. Дать отлежаться.

— Может, мы тебя отнесем в барак? Ты получишь постель.

— Дай мне просто полежать.

Вдруг Пятьсот девятого охватило страшное отчаяние. Он видел, как умирало столько людей, да и сам так часто оказывался почти на грани смерти, что уверовал: смерть отдельного человека уже не значит для него слишком много. Но теперь это тронуло его так же глубоко, как и в первый раз. Ему казалось, что он теряет последнего и единственного в своей жизни друга. Он как-то сразу ощутил безысходность своего положения. Бергер изобразил улыбку на своем мокром от пота лице, а Пятьсот девятый уже представил его бездыханно лежащим на краю цементного пути.

— Кое-кому все же надо дать поесть! Или достать лекарство! Лебенталь!

— Ничего не надо есть, — прошептал Бергер. Он поднял руку и открыл глаза. — Поверь мне. Я скажу, если мне что-нибудь потребуется. И когда. Сейчас ничего не надо. Поверь мне. Это все желудок. — Он снова закрыл глаза.

После отбоя из барака подошел Левинский. Он подсел к Пятьсот девятому.

— Почему ты, собственно, не в партии? — спросил он. Пятьсот девятый посмотрел на Бергера. Тот ровно мерно дышал.

— Почему тебе это хочется знать именно сейчас? — ответил он вопросом на вопрос.

— Жаль. Я хотел, чтобы ты был с нами.

Пятьсот девятый понимал, что Левинский имеет в виду. В руководстве лагерного подполья коммунисты составляли особенно крепкую, обособленную и энергичную группу. Она оказывала содействие и помощь прежде всего своим людям. Она хотя и сотрудничала с другими, тем не менее, преследуя свои особые цели, никогда не доверяла им полностью.

— Ты бы нам пригодился, — сказал Левинский. — Чем ты занимался прежде? Какая у тебя была профессия?

— Редактор, — ответил Пятьсот девятый и сам удивился, как странно прозвучало это слово.

— Редакторы нам бы особенно пригодились. Пятьсот девятый промолчал. Он знал, что вести дискуссию с коммунистом так же бессмысленно, как и с нацистом.

— Кто-нибудь слышал, кто будет новым старостой блока? — спросил он немного погодя.

— Да. Наверно, будет кто-нибудь из наших людей. Но наверняка один из политических. У нас тоже назначили нового. Он из наших.

— Когда ты снова вернешься?

— Через день или два. Это не имеет отношения к старосте блока.

— Еще что-нибудь слышал?

Левинский испытующе посмотрел на Пятьсот девятого. Потом он придвинулся поближе.

— Мы рассчитываем, что взятие лагеря произойдет примерно через две недели.

— Что?

— Да. Через две недели.

— Ты имеешь в виду освобождение?

— Освобождение и взятие собственными силами. Мы примем лагерь в свои руки, как только уйдут эсэсовцы.

— Кто это — мы? Левинский на мгновение замер.

— Будущее лагерное руководство, — проговорил он. — Оно понадобится и сейчас уже создается; иначе будет только неразбериха. Мы должны быть готовыми вступить в дело немедленно. В лагере должно быть обеспечено бесперебойное питание — и это самое главное. Питание, снабжение, управление— тысячи людей ведь не могут сразу же разбежаться…

• Предыдущая
• 61/84
• Следующая