У королев не бывает ног - Нефф Владимир - Страница 13
- Предыдущая
- 13/110
- Следующая
— Пожалуйста, ведите себя, как дома, пани, — снова повторил мажордом, — как дома, ни на что не обращая внимания.
Граф Гамбарини — маленький, невысокого роста, с лицом, будто выточенным из слоновой кости, с красивыми седыми волосами, завитыми на висках, то и дело кривил губы, презрительно усмехаясь. Он сидел неподвижно, скрестив ноги, обтянутые жемчужно-серыми шелковыми чулками, и, не скрывая своего удовольствия и скуки, разглядывал расхаживавших перед его троном через золотой лорнет, и, время от времени обращаясь к мажордому, давал никому не слышные указания, а мажордом старательно поддакивал ему в ответ.
— Улыбайся, — прошептала Петру пани Афра.
— А зачем, ведь тут нет ничего смешного!
— Забудь у меня это свое чертово «а зачем» и ссутулься немножко, стань поменьше и не делай вид, будто тебе принадлежит полмира, а то еще граф подумает, что у тебя не все дома, ведь если бы твой папенька не был нищим, ты бы едва ли стал добиваться здесь места, Господи Боже, да покажи ты ему хоть что-нибудь, он как раз на тебя смотрит!
И это действительно было так, даже более чем так, поскольку граф не только уставился на Петра своими графскими буркалами, но, разглядывая, позабыл даже о своем презрении к окружающим и, спустив обе все еще скрещенные ноги на пол, склонял искусно завитую голову то вправо, то влево, назад и вперед, приставлял сложенные кольцом большой и указательный палец то к левому, то к правому глазу, — словом, вел себя как знаток искусства — каковым в действительности и являлся, — разглядывая картину, вызвавшую у него чрезвычайный, исключительный интерес.
— Видите вон того мальчика в синем костюме с белым воротничком? — спросил он мажордома. По-немецки граф говорил плохо, с сильным акцентом, но помогал себе жестами столь выразительными, что понять его было очень легко.
— Разумеется, Ваше Сиятельство, я его вижу, — отозвался мажордом.
— Этот ребенок мне кого-то напоминает, не знаете, кого?
Лицо мажордома выразило сокрушение и печаль.
— Ничем не могу вам помочь, Ваше Сиятельство. Разве что… Ваше Сиятельство имеет в виду молодого Лобковица? Тот так же высоко держит голову, и у него есть привычка подпирать рукой левый бок.
— Нет, нет, — возразил граф, — никакого Лобковица я в виду не имел, я имел в виду картину. Этот мальчик напоминает мне чью-то картину, вы случайно не помните, что это за картина?
— Не «Минерва» ли Боттичелли? — предположил мажордом не слишком уверенно.
Граф фыркнул:
— Какая бессмыслица, там ведь женщина!
— Я осмелился на такую вольность, — произнес мажордом, — поскольку полагал, что лицо мальчика в этом возрасте скорее напоминает лицо девушки, чем взрослого мужчины или женщины. Но если Ваше Сиятельство настаивают, имея в виду картину, где изображен муж, я позволю себе высказать предположение, что лицо этого паренька напомнило Вашему Графскому Сиятельству лицо «Давида» Верроккьо — это хоть и скульптура, не живопись, но ведь и статую при желании можно считать в некотором роде картиной, поскольку она тоже что-то изображает, а главное — вышеупомянутый Давид у Верроккьо тоже положил руку на пояс.
Одним лишь изгибом губ, оставшихся безгласными, граф изобразил несколько, без сомнения, гневных слов и левой рукой, украшенной огромным перстнем-печаткой, поманил Петра, чтобы тот подошел к нему.
Когда это произошло, прогуливающиеся пары маменек и деток остановились будто вкопанные, и только пани Афра, подведя сына к графскому трону, поклонилась, как умела изысканно.
— Куканева из Кукани, — представилась она. — А сына моего зовут Петр.
— Кукань… Кукань… — припомнил граф. — Кажется, это фамилия придворного поставщика духов и эликсиров, я сам покупал у него высококачественный after shave[7].
Пани Афра зарделась от гордости, поскольку ей еще никогда не доводилось слышать похвал в адрес своего мужа.
— Мой супруг будет весьма рад и польщен, когда я передам, что его изделие…
Граф нетерпеливо прервал ее, взмахнув тощей желтой рукой.
— Это не важно, это сейчас к делу не относится, — заметил он и повернулся к Петру.
— Ну а ты, ragazzo mio[8]? Не можешь ли ты ответить мне, откуда у тебя такой облик?
Смысл этого вопроса Петр не уловил, но, поскольку иезуиты славно обучили его искусству никогда не оставлять без ответа ни один вопрос, даже самый что ни на есть неожиданный, лучше ляпнуть, сморозить любую, какую угодно тривиальность, чем промолчать или неуверенно заикаться, — то он и ответил без всякого смущения:
— Об этом вам, наверное, лучше спросить мою матушку.
Едва он договорил, дамы, враждебно наблюдавшие за этой сценой, принялись издевательски гоготать и непристойно хихикать; они хохотали во всю глотку, а мальчуганы, обрадовавшись разрядке напряженной атмосферы, хоть и не поняли, о чем речь, но присоединились к ним визгами, кваканьем, карканьем, так что гвалт образовался чрезвычайный, но длилось это недолго, поскольку возмущенный граф сперва покраснел, причем на лбу и на висках у него взбухли жилы, а потом вскочил на свои коротенькие ножки и закричал, показывая на двери:
— Вон, все вон, чтобы и духу вашего тут больше не было! Убирайтесь прочь, коли не умеете себя вести! Над кем вы смеялись? Вы надо мной смеялись, потому что мальчик ответил на мой вопрос быстро и правильно. И вы, находясь у меня в доме, посмели надо мной же смеяться — pronti, pronti[9], вон! К вам это, разумеется, не относится, синьора, — заметил он, обращаясь к пани Афре, меж тем как прочие дамы в ужасе бросились наутек, увлекая за собой своих детей, ропща, и взвизгивая, и толкая друг друга, — настоящий куриный переполох, чему способствовал, правда, услужливый мажордом; сойдя с возвышения, он размахивал руками, будто тонкими крыльями, подгоняя толпу к дверям.
«Этот господин вспыльчивый, с ним долго не уживешься», — подумал Петр и, восхищаясь происходящим, с любопытством наблюдал, как граф, разразившись негодованием, снова уселся в кресло и с закрытыми глазами ждал, когда очистится Sala del paradiso, — Зала рая, временно превратившаяся в ад, — и как лицо его постепенно приобрело присущий ему цвет слоновой кости.
Наконец водворилась тишина, и тут граф, все еще не открывая глаз, бросил коротко и резко:
— Проветрить.
Только после того, как приказ был исполнен и двое слуг с помощью крюков на шестах пооткрывали высокие окна, так что по великолепной зале потянуло свежим воздухом раннего утра, граф поднялся и, словно желая вознаградить общество за недавнюю потерю самообладания, повел себя изысканно и учтиво.
— Пожалуйста, садитесь, синьора, — пригласил он и, подведя пани Афру к столику, выложенному перламутром, сам пододвинул ей стул и сел напротив. — Прежде чем нам продолжить переговоры, нужно, чтобы все было ясно; вы, я надеюсь, католичка?
— Католичка, и благочестивая, — подтвердила пани Афра. — Ежедневно хожу молиться в костел миноритов.
Едва она это выговорила, как тут же спохватилась, потому что лицо графа Гамбарини вдруг, словно внезапно задули свечку, сделалось глуповатым и утратило свое прежнее выражение — таким парадоксом оборачивается иногда блестящая, словно с небесных высот снизошедшая мысль.
— Вы говорите, в костел миноритов?
— Да, с вашего милостивого соизволения, в костел миноритов, — неуверенно повторила пани Афра.
— Но минориты, — вскричал господин граф, — это же мерзавцы, вот уже два года они отказываются продать мне архангела Михаила, который у них висит!
— Я этого не знала, — виновато проговорила пани Афра. — Уверяю Ваше Графское Сиятельство, что если бы я только могла предполагать, что они прогневили Ваше Графское Сиятельство, я бы пошла молиться в другое место.
— Да не об этом речь, — отозвался граф. — Минуту назад мне не давала покоя мысль, какую картину напоминает мне облик вашего сына, а для знатока искусства моего уровня это чрезвычайно мучительно и досадно, потому что мне не у кого попросить помощи, в таких случаях я могу рассчитывать только и только на самого себя и свою память, которая вообще-то отменна, но на сей раз предательски меня подвела. А теперь я вспомнил: да, да, это образ архангела Михаила из того костела, куда вы каждый день ходите молиться. Значит, он всякий раз был у вас перед глазами?
- Предыдущая
- 13/110
- Следующая
