Наследница из Гайд-Парка - Нейвин Жаклин - Страница 39

• Предыдущая
• 39/74
• Следующая

Роман кивнул:

– Это очень хорошо. Было приятно познакомиться с вами.

Несмотря на обстоятельства этого знакомства, он нисколько не кривил душой. Мишель Коури была грациозной и доброй, хотя и достаточно проницательной, чтобы понять, что тучи сгущаются. Когда Мишель наконец ушла, Роман недовольно выдавил из себя:

– Ты должна мне все объяснить.

Триста сжала губы.

– Пожалуйста, не устраивай сцен.

– Думаю, нам стоит устроить сцену. У нас был долгий перерыв.

Триста сделала нетерпеливый жест рукой и выпрямилась, словно готовясь к бою.

– Что случилось, после того как я отсюда ушел? – резко спросил он, пристально глядя на нее.

– Я поняла, что делаю ошибку. Снова.

– О, ради Бога! Я думал, мы уже установили, что ошибся я.

– Ты так думаешь? – У нее перехватило дыхание, в глазах вспыхнуло пламя. – Боже, как ты невероятно высокомерен! И очень забывчив. Виновата я – и твое поведение ни при чем.

– Ты сказала, что жалеешь, что не рассказала мне об Эндрю.

– Я сожалею об этом, но не раскаиваюсь в том, что отказалась быть твоей любовницей. Я тебе уже говорила, что никогда не пересматриваю своих решений. И я не буду меняться – ни для тебя, ни для кого-нибудь еще.

– Любовницей?

Триста повторила все снова, но более спокойно:

– Роман, мы знакомы уже давно, и оба знаем, что у нас были некоторые... отношения. Мы выросли вместе, и оба были довольны этим – я нашла друга, а моя мама во многом заменила тебе собственную мать. И вполне естественно, что, став взрослыми, мы оба думали, что влюблены. Но мы скорее всего принимали за любовь что-то еще, поскольку она оказалась не столь сильной и умерла. Но у нас все еще есть... ну, скажем, некоторая привязанность.

Роман молча слушал ее логические доводы, чувствуя, что у него падает сердце. Когда Триста говорила, она держала спину очень ровно и даже казалась чопорной.

– Ты узнал, что у тебя есть сын, и он будет теперь связывать нас на протяжении всей оставшейся жизни. Плохо, что эта связь снова привела нас в спальню. Будем считать, что это был просто интерес. Мы встретились после долгого перерыва, и наше прошлое...

Он сложил руки на груди и провел указательным пальцем правой руки по верхней губе, глядя на нее тяжелым немигающим взглядом. Это всегда пугало ее. Он это знал.

Триста неуверенно кашлянула, но подняла плечи, и ее голос стал строже. Она твердо произнесла:

– Теперь твой интерес удовлетворен, и мы не должны принимать наши чувства за что-то еще...

Роман оторвал от губ палец и направил его на нее:

– Ты не спрячешь от меня моего сына.

Это было произнесено тихо и спокойно, но тем не менее в словах ясно слышалась угроза. Триста испуганно заморгала, но потом ее лицо исказилось, словно он ее оскорбил.

«Да как она смеет»?! – подумал Роман. Она несколько дней не позволяла к себе войти, а теперь читает ему нотации, словно он слабоумный ребенок, да еще прикидывается оскорбленной.

Он нахмурился, собираясь с мыслями.

– Это моя кровь, – сказал он. – Я не уйду просто так только потому, что ты переоценила свое... отношение ко мне. Прошлое невозможно переделать. Он мой сын, и он со мной должен лучше познакомиться.

– Только не трогай Эндрю.

– Черт побери! В любом случае он – самое главное, что меня интересует в этом вопросе.

Он хорошо знал, как нанести удар, когда его обидели. А он был обижен. Его голос стал резким и хриплым.

– Ты можешь удовлетворять свои переменчивые прихоти сколько хочешь. Можешь следовать своей ненормальной женской логике. Не думай, что я упаду на колени и буду молить тебя снова отправиться в постель. Я не стану терять на это времени. Все, что мне от тебя нужно, – это чтобы ты не чинила мне препятствий и я мог видеть сына.

Триста лишь молча смотрела на него, но Роману показалось, что она сдерживается с большим трудом.

Сознание этого доставило ему удовольствие. Свое унижение он хотел компенсировать ее страданием. Ему сейчас нравилось причинять ей боль, пугать ее. В детстве он мстил зло и жестоко. Став взрослым, он изменился. Но сейчас ему доставлял удовлетворение страх в ее глазах. Он давал ему ощущение собственной власти. Это мало утешало, но по крайней мере он отомстил за свою уязвленную гордость.

– Он должен привыкнуть к нашим прогулкам и перестать меня бояться. Если хочешь, ты можешь посылать с ним служанку. Тебе нет нужды нас больше сопровождать. Я зайду за ним послезавтра, чтобы взять его в поддень и вернуть после чая.

Он вышел, стараясь взять себя в руки. В эту минуту его больше волновал не Эндрю, он хотел нанести Тристе ответный удар, хотел понять, что она думает, почему она снова бросила его.

Возвращаясь домой, он снова и снова посылал мысленные проклятия ей – и себе, за то, что дважды его оставляла в дураках одна и та же непостоянная женщина.

– Тебе стоит потанцевать, – сказала Мэй Тристе, после того как та отвергла уже пятую просьбу сделать тур танца на паркетном полу.

– Мне не хочется танцевать, – ответила Триста и еще энергичнее замахала веером, стараясь не встречаться взглядом с леди Мэй.

– Дорогая, ты сегодня выглядишь просто великолепно, и здесь вокруг столько интересных людей. Ты же еще не устала от светского общества.

– Нет. Но я сегодня не в духе. Не знаю, что на меня нашло. – Она с трудом изобразила на лице улыбку и пожала руку леди Мэй. – Конечно, здесь положено веселиться. И ничто не оправдывает плохого настроения. Возможно, мне просто нужно подкрепиться, чтобы пополнить запас энергии.

Эта прозвучало так решительно, что тронуло Мэй, и та пожала руку в ответ.

– Возьми бокал шампанского. Оно просто великолепно, развеселит кого угодно.

Мэй хорошо знала причину, по которой испортилось настроение ее племянницы. Этой причиной был Эйлсгарт, хотя Триста упорно отказывалась о нем говорить. Все мягкие попытки Мэй вмешаться были решительно отвергнуты.

Это было странно. Мэй терялась в догадках. Она не могла представить, что могло произойти между этими двумя, но то, что у них что-то серьезное, было очевидно.

Ей понравился Роман. Она хорошо разбиралась в мужчинах и находила заслуживающим уважения то, что он осознает свои обязанности перед Эндрю, действительно интересуется мальчиком и желает углубить их отношения.

Но Мэй заметила, что последнее время Роман не заходит за Тристой. Однако он навещает сына и делает для него кое-какие дела, к примеру, поменял учителя и подобрал ряд новых занятий. Это Мэй понравилось. Вместе с тем ей стало горько от мысли, как ее собственный брат пренебрегал своими дочерьми. Роман в этом сильно отличался от лорда Вулрича.

Было странно, что Триста этого не ценит.

Мэй вздохнула и неторопливо пригубила бокал шампанского. Она взяла этот бокал специально, чтобы составить компанию одиноко стоящей Тристе. Однако довольно скоро ее мысли перешли с Тристы на совсем другой предмет, который доставлял ей много волнений.

Ее беспокоил Роберт, который в последнее время стал невыдержанным и нетерпеливым, очень грубым по отношению к лорду Шарбонно и делал относительно него ехидные замечания. А когда тот наносил визит, просто выходил из себя. Но это не могло быть ревностью. Ревность Роберта – это полный абсурд. Роберт, ревнующий к лорду Шарбонно!

– Они так любят друг друга, – произнесла Триста. Вздрогнув, леди Мэй секунду вдумывалась в ее слова. Но когда поняла, что Триста говорит о Мишель и Эйдриане, успокоилась.

– Этим двоим в самом деле можно позавидовать, – проговорила Мэй, наблюдая, как эти двое смотрят друг на друга.

– Удивительно, что его хромота сейчас его совершенно не тревожит.

– Военные раны мало значат, когда ты молод и на великолепном балу танцуешь с кем-то, кто может отвлечь тебя от забот.

Эти слова сорвались с ее губ легко, но ей почудилась в них напыщенность и легковесность, и Мэй в смущении покраснела. Ее слова могут быть восприняты как сожаление о том, что она сама уже не молода.

• Предыдущая
• 39/74
• Следующая