Встретимся в полночь - Нейвин Жаклин - Страница 66
- Предыдущая
- 66/69
- Следующая
– Я…
Рафаэль провел по ее щеке костяшками пальцев, и она забыла, о чем собиралась сказать.
– Я ужасно по вас скучал. Каждый день снова и снова я думал, где вы сейчас и когда придете домой, а потом вспоминал, что вы уехали. И каждый раз это ощущалось как удар в солнечное сплетение. Я боялся, что вы не вернетесь.
– В солнечное сплетение?
Рафаэль положил свободную руку себе на грудь. Примерно туда, где находится сердце.
– Вот здесь. Она вздохнула.
– Что-то мне не верится, чтобы вы так уж сильно страдали. – С большим трудом Джулии удалось подчинить свои эмоции разуму. – Вы прекрасно обходились без меня. Вы, кажется, даже предпочитали это.
– Нет, Джулия. Вы позволите мне кое-что объяснить вам? – Он опустил голову и устремил на нее взгляд из-под сведенных бровей. – Может быть, я сумею помочь вам понять что-то во мне. Когда-то вы спросили, был ли я одиноким ребенком. Был. Глубоко одиноким. Это ведь не значит жалеть себя – признаться в этом, да? Во всяком случае, это так. Мои родители были поглощены своей личной жизнью, они меня почти не замечали. Став юношей, я узнал, что мое происхождение сомнительно.
Джулия почувствовала, что рука его замерла, все тело напряглось.
– У моей матери был роман, и она не знала точно, кто был моим отцом. Мне до сих пор это неизвестно. Это был последний удар, и я замкнулся в себе, убежденный, что у меня никого нет. Понимаете?
– Да, – тихо сказала она. – Я понимаю, как это было. – Она понимала – и очень живо. Перед ней был мальчик, которого она всегда в нем чувствовала. Одинокий, даже напуганный. И сердитый. Очень сердитый.
– Я смотрел на семьи вроде вашей, на счастливые пары и чувствовал, что… Господи, я не могу вам передать, что это было. Я был нищим на пиру. И я сказал себе, что все это ненастоящее. Похоть, или притворство для вида, или жадность к деньгам – все что угодно, кроме того, чем это было на самом деле, потому что я не мог смириться с существованием чего-то прекрасного, чего мне ни разу в жизни не довелось испытать.
Джулия была потрясена его откровенностью. Ведь всего мгновение тому назад она сказала себе, что нужно принять его скрытность. Ей удалось проговорить:
– Вы, наверное, были в растерянности.
– В растерянности? Да, конечно. И я чувствовал себя проклятым.
В его голосе прозвучали неконтролируемые чувства, и Джулия обхватила его лицо руками. Несмотря на свою решимость оставаться равнодушной, она ничего не могла с собой поделать.
Рафаэль схватил ее за запястья и медленно поцеловал в ладонь.
– Я оттолкнул вас, потому что всегда это делал. Я привык всех отталкивать, стараясь заглушить в себе ненужную нежность. Но о том, что нежность продолжала жить во мне, я узнал много позже. Поэтому я и держался вдали от всех. А потом я встретил вас, и вы испугали меня до полусмерти. С первого дня, когда я вас увидел, я вас хотел – физически, да.
Но было и что-то еще, чего я не понимал тогда. Это было так ново, так сбивало с толку. Мне это не нравилось. Джулия, есть какой-нибудь смысл в том, что я говорю?
Она прерывисто вздохнула, стараясь удержать слезы.
– Очень даже есть. Он нервно рассмеялся:
– А знаете, в какой момент я понял, что пропал окончательно? Когда увидел вас на улице с Марией. Господи, у меня сердце чуть не выскочило из груди, и я старался как безумный придумать что-то, чтобы занять вас, удержать на некоторое время при себе. – Он покачал головой. – А потом я дотронулся до вас и до ваших губ. Мне кажется, я был потрясен даже сильнее, чем вы.
– Но вы и виду не подали, – сказала она изумленно. Он провел пальцем по ее носу.
– Конечно. Мы, негодяи, никогда не подаем вида, когда затронуто наше сердце.
Рафаэль продолжал говорить о своем сердце. Но он так и не сказал, что любит ее. Джулия ждала этого. Ей нужно было это услышать. Это были главные слова. Потому что она чувствовала: произнести их для Рафаэля – самая трудная вещь на свете, и если он их произнесет, это будет означать, что он преодолел что-то в себе.
Карета остановилась. Подошел лакей опустить лестницу, и они вышли молча и направились к дому. Огни почти везде были потушены, хотя было еще не очень поздно. Рафаэль пробормотал что-то насчет того, чтобы им выпить вместе вина, но она ответила, что уже поздно и что ей хочется сразу же подняться наверх.
Что с ней такое? Джулии надо было сказать ему тысячу вещей, но слова словно застряли у нее в горле.
У своей двери она устало проговорила:
– Рафаэль… благодарю вас за объяснения, но я…
– Все в порядке, – сказал он. – Просто я слишком много выдал вам за один раз.
– Нет. Да. Просто еще очень многое осталось невысказанным.
Он улыбнулся, подошел ближе.
Рафаэль чутко уловил тот момент, когда настроение ее переменилось. Прикоснувшись носом к ее носу, он посмотрел ей в глаза. На одно-два мгновения их дыхания смешались. Потом его руки сделали то, что им хотелось сделать весь вечер, – запутались в ее волосах, разбрасывая шпильки, высвобождая их, чтобы они шелковисто скользили сквозь его пальцы.
– Джулия, – прошептал он и впился в нее губами.
Ее тело отозвалось на это мгновенно, возбудившись от потрясающей сладости поцелуя. Ее руки обхватили его за шею, впились в его плечи, и он наслаждался ее страстью, страстью к нему. После всего, что он натворил, она все еще здесь, в его объятиях, отдает ему всю себя. Джулия была для него ценнее всего, что он когда-либо имел, даже в воображении. Господи, как он был глуп, что когда-то смеялся над этим чувством как над выдумкой. В его жизни нет ничего более реального, чем это чувство.
Джулия прижималась к нему всем телом, его язык вошел внутрь вкусить ее, почувствовать ее, смело раздуть пламя страсти. Он крепко обнимал ее, чтобы как можно лучше чувствовать мягкие женственные формы, которых ему так мучительно не хватало в эти последние месяцы.
Рассудок отрезвляюще похлопал его по плечу, и поскольку Рафаэль так ужасно боялся совершить какую-либо ошибку, он остановился и впервые в жизни прислушался к спокойному трезвому голосу.
А вдруг Джулия подумает, что он делает это просто ради обольщения, только ради плотского наслаждения? Знает ли она, что он сжег ради нее не только свое тело, но и душу?
Разве он не сказал ей еще? Проклятие! Он ведь сказал. Или нет?
Он открыл ей многое, но не сказал, что она владеет его сердцем. Не сказал так ясно, как она заслуживает. Ах, какой же он трус!
Но нет, не простая трусость удерживает его от признания. Несделанной оставалась еще одна последняя вещь, последний акт, так сказать, и Рафаэль хотел поставить все на свои места, прежде чем двигаться дальше. Он внезапно испугался, что если раньше времени забежит вперед, то потеряет больше, чем приобретет.
Сделав над собой чудовищное усилие, он отодвинулся. Джулия недоуменно посмотрела на него, и он понимающе усмехнулся:
– Я хочу продолжения, Джулия. И оно будет, я это знаю. Но сначала я должен уладить одно небольшое дело. Позвольте негодяю и бездельнику найти свою дорогу. А до того – доброй ночи.
– Рафаэль!
– Нет, – сказал он, поворачиваясь к ней спиной. – Поймите меня правильно. На этот раз я вас не отталкиваю. – Он усмехнулся самой своей озорной усмешкой. – Совсем наоборот, и вы скоро это поймете.
– Рафаэль!
Господи, да она, кажется, обиделась!
– Госпожа виконтесса, – сказал он и поклонился. – Ваш слуга.
– Вы снова забавляетесь!
– Мадам, вы удивительно проницательны. Но на этот раз я играю по самым высоким ставкам, какие только можно вообразить. Это – любовь.
Сказав это, Рафаэль ушел.
Джулия смотрела ему вслед, потрясенная и растерянная. Он на самом деле произнес это слово… любовь?
Игра началась с записки, которую принесли в спальню Джулии на следующее утро вместе с коробкой шоколада. Она не особенно любила сладости и удивилась подарку, но затем заметила ярко-красную тесьму. Это была фирменная тесьма, которой обвязывала свои изделия элитарная кондитерская на Бонд-стрит.
- Предыдущая
- 66/69
- Следующая
