Пурпур и яд - Немировский Александр Иосифович - Страница 20

• Предыдущая
• 20/65
• Следующая

Пантикапей проснулся от спячки, как зверь скифских лесов. Улочки от царской гавани до Таврских ворот пришли в движение. Дребезжали деревянные ставни. Звенели украшавшие стены медные сосуды. Ржали кони. Мычали волы. Хлопали бичи. Колеса тяжелых арб по обод уходили в колею, вытертую на мостовой за четыре столетия. В гавани росли горы зерна. Город выбрасывал зерно, как в фонтане пасть мраморного льва – воду. Золотая струя лилась в трюмы триер, барок и барж.

У входа во дворец Диофанта встретил Памфил. В этом хорошо одетом человеке трудно было узнать бедняка, спешившего в гавань, чтобы найти какую-нибудь работу. В его облике появилось что-то, вызывающее у встречных желание быстрее пройти мимо или остаться незамеченными. И даже дом его, надстроенный на этаж, вытянулся словно для того, чтобы заглянуть в чужие дворы, присмотреться к чужой жизни, прислушаться к чужим разговорам.

Все в жизни Памфила изменилось с тех пор, как он попался на глаза Алкиму и тот поручил ему выследить заговорщиков. Три золотых статера были не просто наградой за успех, но и задатком на будущее. Алким давал Памфилу и другие поручения, столь же щекотливого свойства, а уезжая в Херсонес, представил Памфила Перисаду как человека надежного и сообразительного. Так бедняк, почти бродяга, стал доверенным лицом царя, его правой рукой.

– Государь не может выйти. Он нездоров! – сказал Памфил. – Он просит у тебя извинения и приглашает в спальню.

Перисад полулежал. Высокая подушка подпирала голову. Осунувшееся лицо как бы таило следы горьких раздумий. Жизнь подходила к концу. Подобно бегуну на стадионе, он уже видел конечную черту. Царь знал и любил Эпикура, понимал, что со смертью приходит распад. Но бег жизни не прекратится. Так же будет вставать и опускаться Гелиос, созревать колосья, так же в трюмы кораблей будет течь зерно. И так же варвары будут нагло требовать подарков. Кто же возьмет все это на свои плечи? Кому он передаст свой факел?

– Я позвал тебя, потому что считаю своим другом. Гибель угрожает мне и моему царству. На востоке встала черная туча. Я не могу ее отвести.

– Ты имеешь в виду савроматов? – спросил Диофант.

– Сарматов, синдов, дандариев. Все они чувствуют мою слабость. Тасий потребовал от меня зерно, царь синдов Олфак подступил к Фанагории.

– Не знаю, как тебе помочь. У меня небольшое войско.

Перисад задумчиво покачал головой.

– Я о другом. Всеми землями вокруг Понта Эвксинского должен владеть один государь. Митридат молод и энергичен. Эта ноша ему по плечу.

Диофант вскинул голову.

– Мне хотелось бы знать, – продолжал Перисад, – как отнесется Митридат к тому, что я объявлю его своим наследником?

– Сейчас он будет колебаться. Война со скифами затянулась.

– Я понял тебя, стратег. Ты советуешь повременить. И это разумно. Но ведь медлить тоже нельзя. Как только станет известно, что Палак разбит, я отправлю послание в Синопу.

На лице Перисада появилась грустная улыбка. Видимо, решение передать власть Митридату давалось ему нелегко.

Диофант вышел из покоев царя окрыленным. Мог ли он рассчитывать на такой успех! Митридат посылал его в Таврику, чтобы защитить Херсонес от скифов и добиться дружбы с ними, а он принесет ему власть над всеми землями вокруг Меотиды, над водами, сказочно богатыми рыбой, над пашнями и лесами. Он навсегда освободит эллинов от страха перед варварами. Он откроет им путь к верховьям Гипаниса и Танаиса, пополнит богатствами оскудевшие храмы. Митридат, соединив диадемы Понтийского царства и Боспора, сможет разговаривать с Римом как равный.

У статуи Зевса в перистиле Диофант вознес молитву отцу богов за ниспосланную удачу.

Каменистая тропа упорно ввинчивалась в лес, и каждый виток удалял сверкавшее внизу море.

Воины шли по двое, а в узких местах по одному. Тропа использовалась прежде таврскими охотниками и пастухами. Трудно было думать, что кто-нибудь решится провести по ней войско, тем более гоплитов. На этом был построен план операции, разработанный Диофантом.

Весь путь от Евпатория до Неаполя должен был отнять сутки.

К вечеру войско достигло края гор, за которым начиналась плоская равнина. Она полого спускалась к черневшим вдали лесам предгорья. Если раньше воины обливались потом, то теперь они дрожали от холода. Ветер пронизывал насквозь.

Архелай и несколько его друзей, воспользовавшись ровной местностью, решили показать свое искусство в беге. Но Диофант остановил их. Здесь нужно было быть осторожным.

Воины лежали по краю обрыва, наблюдая, как колесница Гелиоса исчезала в море. Они думали о своих друзьях и близких, которых не видели больше года.

С наступлением темноты, как это было заранее намечено, войско двинулось в путь. Удар должен быть нанесен внезапно.

Уже светало, когда кончились мелкие заросли. Внизу, на холме с плоской вершиной, возник Неаполь. Стена, опоясывавшая город неровным квадратом, была сложена из грубых неотесанных камней. Верхняя ее часть по варварскому обычаю укреплена палисадом из заостренных бревен. Они могли защитить от стрел, но не от огня!

Диофант сделал знак сотнику, и вот, прижимаясь к земле, ползут «слуги Прометея». Так называли тех, кто был обучен обращению с новым оружием. Это круглые сосуды с узким отверстием, куда наливалось земляное масло и вставлялся фитиль. Искусство состояло в том, чтобы зажечь фитиль и бросить сосуд в то мгновение, когда пламя уже коснулось масла, но не успевало вырваться наружу. В противном случае сам «слуга Прометея», похитителя огня, превращался в горящий факел.

Ожидая начала огненной атаки, понтийцы сосредоточились в ближайшем к городу овраге. Было слышно, как кричали петухи – глашатаи утра. Но они не спасли Неаполь, как гуси Рим. Стража, оставленная Палаком, спала, а сам царь со всем своим войском ожидал Диофанта близ Хабей, где проходила единственная дорога из Херсонеса. Палак не подозревал, что враги могут воспользоваться тропой, ведущей через горы.

В воздух взметнулись черные шары, и вот уже пламя охватило частокол. Столбы дыма поднялись над бревнами, а за ними над каменной стеной выросли огненные зубцы, закрывшие город. Напуганная стража забыла о воротах, Туда с грозным ревом ворвались понтийцы.

Мог ли Диофант рассчитывать, что увидит агору со зданиями из отесанных квадров, а в ее центре конную статую царя Скилура? Наклонившись над постаментом, он прочел посвящение на эллинском языке. Но более всего его удивила библиотека, занимавшая все правое крыло дворца. Скифский царь занимался физикой и геометрией, читал Аристотеля! На краях свитка «О кораблях» были заметки, свидетельствовавшие о намерении Скилура строить флот. Скиф оспаривал мнение, что первым кораблем, проплывшим по Понту, был «Арго». «Эллины привыкли считать себя первыми. Но наше море до них не было безлюдной пустыней: Ээт преследовал аргонавтов на кораблях».

Итак, то, что произошло в Керкинитиде, не было случайностью. Палак выполнял план своего отца. И вообще эти скифы не дикари, как думают все, кто пользуется слухами или читает историков давних времен.

Диофант повернул голову. Он услышал цокот копыт. Алким спешился и отвязывал притороченную суму. На вытянутых руках он нес что-то, завернутое в холст.

– Наконец-то! – воскликнул стратег. – Я уже вспоминал притчу о черепахе, которую орел отправил за зайцем.

– О нет, это я был зайцем, посланным к черепахе, – засмеялся Алким. – И справиться мне с нею было потруднее, чем орлу. Не мог же я поднять ее в воздух, чтобы разбить о скалы. Повертелся я вокруг Тересия. А он как за панцирем: «Быстрота, мол, по части Архелая, а я ведь не бегун, а мастер».

Алким развернул материю. И Диофант уже не думал о старом мастере, о его чудачествах, не слышал окончания рассказа Алкима. Он был поглощен кратером.

Вглядываясь в фигурки на выпуклой поверхности, Диофант размышлял: «Этот, в длинных штанах и капюшоне, скиф, тот, в длиннополом кандии, перс. Они пьют из одной чаши… Побратимы. Но сойдут ли они в степь?»

• Предыдущая
• 20/65
• Следующая