Пурпур и яд - Немировский Александр Иосифович - Страница 5

• Предыдущая
• 5/65
• Следующая

– Эге-ге! – послышался чей-то голос, усиливаемый эхом.

– Бежим! – бросил Алким. – Кто-то просит о помощи.

И вот они бегут, проваливаясь и падая.

В полузанесенных снегом кустах чернела человеческая фигура. По длинной осыпи на холме было видно, что человек поскользнулся и упал. Если бы его не задержали кусты, он скатился бы в пропасть.

Поддерживая друг друга, Алким и Митридат спустились к кустам. Человек был без сознания. Но стоило Алкиму прикоснуться к его плечу, как он застонал. Лицо его было искажено от боли.

Это был Моаферн.

В долгие зимние месяцы Митридат совершал мысленные путешествия по неведомым ему странам. Проводником был Моаферн. Рассказывая Митридату о прошлом, он как бы рассчитывался с ним за все то тяжелое и горькое, что оно ему принесло.

Моаферн повел мальчика в Карфаген, город, которого уже не было. Митридат ходил по улицам, наполненным разноязыкой толпой, стоял перед сверкающими медными статуями. И потом он видел эти улицы и храмы, полными трупов. Он вдыхал едкий запах гари. И хотя понтийские триеры были посланы отцом на помощь римлянам, Митридат был на стороне осажденных.

Пергам! Имя этого города отзывалось в сердце какой-то непонятной тревогой. Три террасы гимнасия, врезанного в склон акрополя. Здесь Моаферн читал Гомера и Аристотеля, бросал диск, счищал стригилем потное и разгоряченное тело. Среди сотен имен на мраморных досках было и его имя. Прохлада Пергамской библиотеки. Статуя Афины. Шкафы. За соседним столом юноша, склоненный над свитком. Удивленная складка на лбу. Открытый взгляд. «Как твое имя?»– «Аристоник!»– «А твое?»– «Моаферн. Брат царя». – «И я тоже». – «Что ты читаешь?»– «Ямбула. Государство Солнца».

Гимнасий, библиотека, агора, дворец. Через десять лет они стали орхестрой для великой трагедии.

Короткими и точными штрихами Моаферн сумел охарактеризовать ее главных героев: подозрительный, одержимый страхом Аттал; Аристоник, повзрослевший, много понявший, но такой же непримиримый; злобный и жадный римлянин Маний Аквилий, волк в тоге. Действие разворачивалось стремительно, как в творениях Эврипида. Первой на сцену выступала Клевета. Она была в маске дружбы. Она расточала похвалы, притворно удивлялась великодушию и нашептывала. Каждое ее слово было медленным ядом, проникавшим в кровь. «Кто этот Аристоник?»– «Сын моего отца от рабыни…»– «Твой брат?»– «Да…»– «И наследник?»– «Я над этим не задумывался». – «Пора и подумать, если не хочешь опоздать». – «Тебе что-нибудь известно?»– «Ничего нового! За благодеяния не платят благодарностью».

Изгнав по навету своего сводного брата, Аттал лишился наследника. Наследником стал Рим, не остановившийся перед убийством царя и подделкой его завещания. Таково было первое действие Пергамской трагедии.

Второе началось в горах, где Аристоник собирал всех униженных, недовольных, всех отчаявшихся в справедливости. Они называли себя гелиополитами. Моаферн знал их не понаслышке, не по отзывам врагов. Он сам сражался в их рядах, сам видел, как бежали римские легионы под Левкою, как ликующие эллины встречали победителей. В голосе Моаферна звучало то же ликование, слышался тот же восторг.

Третье действие трагедии Митридат пережил как свою беду. Отец прислал римлянам новое войско. Как он не мог понять, кто его враг? А когда ему стало ясно, что такое римское владычество, римляне уже вошли в Пергам. Моаферн рядом с Аристоником шагал перед триумфальной колесницей Мания Аквилия Старшего. Они расстались у Мамертинской тюрьмы. Аристоника ждала смерть, а Моаферна – каменная башня на холме, возвышающемся над Эфесом.

Долгана очистилась от снега. В косых лучах Гслиоса она напоминала полуразвернутые восковые таблички, исчерченные ручьями, исписанные каменными осыпями, разукрашенные голубыми пятнами озер. И как белоголовый мудрец застыл над долиной Париадр, словно удивленный своим собственным творением.

Моаферн перевел дыхание. Как не похожа эта долина на ту, зимнюю! Как богаты краски! Как свежо и великолепно это сочетание зелени, голубизны, сверкающей белизны!

– Дядя! – послышался звонкий мальчишеский голос.

Митридат ринулся в объятия к Моаферну.

– Я увидел тебя из нашей крепости. Вот оттуда! – захлебываясь, говорил мальчик. – Ты знаешь, у нас новая хижина. Мы натаскали камней. Алким сделал бойницы, как у себя в Херсонесе. А потом мы играли в скифов…

Митридат не успел закончить свою сбивчивую речь, как показался Алким. Приветствуя Моаферна, он поднял руку. Стало видно, что она обмотана белым.

– Видишь, – начал Алким, – и я воевал.

– Молва о ваших подвигах догнала меня в Амисе. Пришлось вернуться с полпути. Говорят, что их было трое?

– Четверо, – сказал Митридат. – Но трое бежали, а четвертого я сбросил с обрыва. Он уцепился за ползучее деревце и висел, пока было сил.

Во взгляде Моаферна гордость сменилась укоризной.

– Стоило спускаться в пропасть из-за какого-то негодяя!

– Но он хотел меня убить, а попал в Алкима. И я бы его вытащил, если бы Алким дал мне свой пояс, чтобы надвязать веревку…

– Алким поступил правильно и заслуживает награды. Тебя же надо наказать.

Мальчик насупился.

– Меня не наказывают. Я царь!

– Поздно ты об этом вспомнил, – улыбнулся Моаферн. – И кто тебе сказал, что царей не наказывают?

Он засунул руку за гиматий и вытащил оттуда свернутый свиток.

– Вот твое наказание. Ты выслушаешь все, что я тебе прочту, и сделаешь то, что скажу.

– Кто это написал? – спросил мальчик, ощупывая край свитка.

– Аттал.

– Ты мне о нем рассказывал…

– Не все! Ты еще не знаешь об увлечениях этого чудака. Одно из них – лепка из воска. По словам моего тюремщика, Маний Аквилий до сих пор сохраняет восковые фигуры Аттала. Там видели и мою персону! Я позировал царю еще до того, как он поверил наветам на Аристоника. О другом, не менее страстном увлечении последнего царя Пергама, тебе поведает этот свиток.

– Это скучно? – спросил мальчик.

– Поучительно! – ответил Моаферн, произнося раздельно каждый слог.

– Тогда читай!

Моаферн развернул свиток.

– «Сорви на болоте или на берегу озера мясистый полый корень, называемый цикутой. Его трехпалые листья распространяют запах, похожий на аромат садового сельдерея. Высуши корень на огне и разотри. Примешай к пище. Появится слюна, дрожь по всему телу. Смерть!

Найди в лесу куст с прямыми стеблями и расчлененными листьями. Его синий цветок походит на фракийский шлем с опущенным забралом. Вырви шишковидный корень, растолки и примешай к пище. Лицо покроется потом, расширятся зрачки. Потом рвота, дрожание всех членов, смерть…»

– Постой, – прервал Митридат. – Раньше ты говорил мне о царстве Аттала. А тут о ядовитых растениях. Что тут поучительного?

– Аттал проверял все эти яды на своих родственниках, – ответил Моаферн. – Уцелел один Аристоник! И знаешь почему?

Митридат помотал головой.

– Тогда слушай дальше. «От цикуты нет спасения, кроме как от нее самой. Глотай по три шарика ежедневно». – Теперь понимаешь?

– Нет!

– Аттал хочет сказать, что от яда может спасти только яд. Это было известно и Аристонику, а от него – мне.

Моаферн снял с шеи кожаный мешочек и бережно высыпал его содержимое на ладонь. Митридат увидел маленькие желтые шарики, похожие на зернышки проса.

Взяв щепотью три зернышка, Моаферн протянул их мальчику.

– Проглоти!

Митридат отпрянул. Теперь он уже понимал, что Моаферн дает ему противоядие. Он вернулся в горы, чтобы обезопасить его от яда. Но разве в этой глуши страшны отравители? Убийцы там, во дворце! И с ними мать!

– Я не хочу! – закричал мальчик. – Я все равно туда не вернусь! Мать ненавидит меня!

– Не упрямься, Митридат! – сказал Моаферн, положив руку на плечо мальчика.

В его взгляде была непреклонная воля человека, прошедшего через тюрьмы и познавшего коварство врагов.

– Не упрямься, Митридат! Это царское снадобье! Глотай!

Потом они лежали на траве. У Митридата кружилась голова и тошнило. Лицо Моаферна расплывалось, как в тумане, а слова, казалось, исходили не из его уст, а падали откуда-то сверху. Это были странные непонятные слова.

• Предыдущая
• 5/65
• Следующая