Раз в год в Скиролавках - Ненацки Збигнев - Страница 71

• Предыдущая
• 71/248
• Следующая

Сначала прилетели скворцы. На озере еще был лед, местами покрытый огромными разливами воды. В саду доктора и в лесу лежал тающий снег, но на подворье и на дороге к воротам виднелась голая земля и пожелтевшая трава. Скворцы свалились на крышу дома большой стаей и смешно скакали перед верандой. Измученные дорогой и оголодавшие, они все более тесным кружком обступали миски, из которых ели собаки доктора, а когда псы утоляли голод, смело лезли к остаткам. Потом они начали втискиваться под крышу сарая, в котором доктор держал свою яхту и машину, даже перекосили одну черепицу, а другую сбросили на землю и разбили. Тогда доктор вспомнил о черепице, которую привез перед Новым годом художник Порваш и подарил ему в новогоднюю ночь, пошел к нему, забрал и, приставив лестницу к крыше, одну черепицу поправил, а другую укрепил — новенькую, красную, а точнее, терракотовую. Похвалил доктор хозяйственность Порваша и пообещал ему, что если когда-нибудь найдет на дороге потерянный кем-нибудь кусок шифера, то тоже заберет его в машину, потому что никогда не известно, что кому может пригодиться. На скворцов же доктор не сердился и не прогонял их, хотя летом они разбойничали в саду, обклевывая черешни и вишни. Ведь со скворцами еще никто войны не выиграл, даже те, кто вешает на ветках плодовых деревьев разные пугала, потому что эти птицы очень умные. А впрочем, усадьба, в которой под черепицами не живут скворцы, похожа на дом, в котором кто-то болеет.

В один из дней сильно засветило солнце. Писатель Любиньски вынес на террасу лежак, подставил лицо под горячие лучи и грелся под одеялом, потому что от озера все тянуло ледяным холодом. В полдень, однако, сделалось по-настоящему жарко, лицо писателя краснело и коричневело, а мысли его летели к прекрасной Луизе. Писатель видел в своем воображении, как в весенний вечер стажер поспешил к охотничьему домику возле старого пруда, чтобы там ждать Луизу, и уже перестал верить, что она придет, когда наконец на лесной дороге услышал тихое покашливание девушки, а потом скрипнули двери. Хотел писатель Любиньски представить себе, что произошло дальше, но вдруг на озере появилась большая стая чаек. А так как лед был почти везде и только местами виднелись большие разливы воды, птицы начали возмущаться и громко жаловаться. Пронзительные голоса наполнили небо и землю. Из дома писателя вышла пани Басенька, беспокоясь за судьбу стайки желтеньких цыплят, которых она выставила в коробочке на солнышко перед домом. Чайки могли похитить какого-нибудь цыпленка, и пани Басенька попросила мужа, вместо того, чтобы греть бока на террасе, лучше за цыплятами присматривать. Тогда Любиньски расставил свой лежак возле коробки с цыплятами, лицо выставил на солнышко и снова поспешил мыслями к прекрасной Луизе. Пришла писателю в голову округлая фраза:

«И он почувствовал своей ладонью теплую выпуклость ее груди с сосками, отвердевшими от желания», подумал, что эта фраза, может быть, понравится его приятелям, а также пани Басеньке: она найдет в этой фразе зародыш разбойничьей повести. К сожалению, неподалеку от писателя вдруг уселись две серые трясогузки и начали своими длинными хвостиками подметать подворье. А через минуту с громким плеском на свободный ото льда краешек озера упал баклан большая темная птица, нырнул и выскочил из воды, унося в клюве серебристо поблескивающую рыбу. Писатель забыл о прекрасной Луизе, потому что вид прекрасного отнимает желание это прекрасное творить.

В это время в кабинете начальника гминного управления, гражданина Гвязды, сидел инструктор сельскохозяйственного отдела Ружичка и еще раз отчитывался о своих поездках в Скиролавки, где именно сегодня, вечерней порой, должны были пройти выборы солтыса. Не был доволен собой инструктор Ружичка, хотя с кем бы он ни беседовал в Скиролавках, все в один голос жаловались на Йонаша Вонтруха. Одни — потому, что он верил во власть Сатаны над землей, другие что бывал слишком строг, если кто-то не платил в срок налоги. Нелегко было вытянуть из него и свидетельство о покрытии свиноматки или яловой коровы, если бык или хряк не имел лицензии. Безжалостным он был и по отношению к числу собак, и столько их указывала справках для гминного управления, сколько их в самом деле было, а поскольку известно, что в деревне в каждом дворе бывает пес официальный и примерно два неофициальных, которые неизвестно откуда берутся, и надо за них платить налоги, то это казалось странным. Писатель Любиньски должен был людям объяснить, что когда, много веков назад, в одном государстве, которое называлось Римом, цезарь по фамилии Калигула ввел налог на лошадей, тогдашние люди сочли его сумасшедшим. А сегодня есть налоги не только на лошадей, но и на коров, на овец, на свиней, и никого это не удивляют. Так же будет и с налогом на добавочного пса.

Дружно жаловались люди в Скиролавках на солтыса Йонаша Вонтруха, о чем начальник Гвязда с радостью от Ружички слышал. Хуже, однако, выглядело дело, когда инструктор спрашивал их, кого они хотели бы иметь солтысом. Что ни человек — то другое мнение.

— Определимся на собрании, — решил начальник. — Ой, будет злиться доктор Неглович, когда Вонтрух Перестанет быть солтысом!

Большая обида на доктора была в сердце начальника Гвязды. Недавно в кармане плаща своей жены Ядвиги он нашел несколько автобусных билетов до Барт и даже счет за ночлег в городском отелике. Это означало, что доктор Неглович окончательно бросил Ядвигу Гвязду или она бросила доктора и ездила на свидания уже с кем-то другим и в другое место. А из-за этого она стала еще более заносчивой, дала начальнику по лицу в ресторане в Трумейках. Начала его бить, значит, не только при детях, но и при чужих людях, что могло поколебать авторитет гминной власти. Винил в этом начальник доктора, потому что если бы тот не бросил его жену Ядвигу, то, может быть, она ограничилась бы только скандалами дома.

Удивительно, но доктора Негловича мало волновало, кто будет солтысом в Скиролавках, он не имел ни малейшего намерения ни возражать против Вонтруха, ни защищать его. На сельское же собрание он пошел только потому, что это сделал писатель Любиньски. А тот поступил таким образом, чтобы доказать: что бы кто ни говорил, а он всегда заботится о благе общества и не намерен отказываться от роли народного лидера. Писатель Любиньски, когда осел в Скиролавках, мечтал о том, чтобы по примеру старых писателей стать совестью народа, его учителем и духовным предводителем. Так, например, заметив, что на автобусной остановке в Скиролавках нет ни крыши, ни стен и люди, ожидающие автобус, обречены на ощутимые удары переменчивой ауры, он высказал возвышенную идею борьбы за будку на остановке. С тех пор на каждом собрании и при каждом удобном случае он эту проблему публично поднимал. Однако спустя какое-то время он заметил, что одинок в этой борьбе, более того, у людей простых, ради которых, собственно, он и вступил в эту борьбу, она вызывала иронические замечания, смешки, и кто-то даже насрал перед его калиткой. Таким способом ему дали понять: писательское — писателю, а что сельское — то должно быть отдано крестьянам и дровосекам. Удивила писателя Любиньского такая постановка вопроса, а еще большее удивление его охватило, когда он убедился, что среди людей в Скиролавках пользуется большим уважением лесничий Турлей, который ничего, кроме леса, не видит, и художник Порваш, который только что голый зад на всю деревню не выставляет, нежели он, который подал благородную идею борьбы за автобусную остановку. Что до доктора Негловича, то и он делал вид, что его мало касаются сельские проблемы, а на предложение присоединиться к борьбе за будку он только пожал плечами и сказал, что он на остановке не мокнет, потому что ездит собственной автомашиной, но зато его волнуют дыры в асфальте, которые должны быть залатаны, потому что из-за них могут поломаться рессоры его старого «газика». Странная вещь, но этими словами он не только не отвратил от себя людей в деревне, но и еще большее уважение снискал, потому что все видели эти дыры в асфальте, и каждому было ясно, что у доктора может лопнуть рессора, а это и дорого обойдется, и совсем ни к чему. Дыры в асфальте скоро залатали, а будка на остановке так и не была построена. Тогда писатель Любиньски опомнился и уразумел, что он, так же как доктор, не пользуется остановкой, а ездит на своей дешевой машине. В такой ситуации его идея о будке, которой он бы сам никогда не пользовался, показалась простому народу несколько подозрительной. На примере этой будки писатель Любиньски понял трагедию многих интеллигентов, которые вступали в борьбу ради людей и во имя людей. Дошло до писателя и то, что намного легче считать себя совестью всего народа, чем стать совестью одной маленькой деревни. А на собрание по выборам солтыса Любиньски пошел, чтобы показаться людям, которые его недооценили, и решил ни возражать против Вонтруха, ни защищать его перед начальником Гвяздой. Что же до Турлея и Порваша, то, ясное дело, ни один из них на собрание прибыть не намеревался, потому что первый замечал не людей, а только лес преогромный, второй же — тростники, у озера.

• Предыдущая
• 71/248
• Следующая