Смерть и солнце (СИ) - Рэйда Линн - Страница 43

"Мне бы его проблемы" - мрачно подумалДарнторн.

В ответ на вопрос мессера Альверина Ирем выразительнопожал плечами.

- Нагорийские послы уже сегодня намекают навозможность мира. Но, если мы так и не возьмем Тронхейм, можно считать, что всякампания провалена. Да, разумеется, мы сохраним Сокату и Берберис и оставим засобой весь Правый берег. Но вы сами понимаете, что истинный хозяин этойтерритории - тот, в чьих руках Тронхейм. Отсюда нагорийцы смогут совершать своинабеги столько, сколько захотят. А потом, рано или поздно, они соберутся ссилами и снова выбьют нас на левый берег Инны. В Зимнем городе все это тожепонимают. Они будут защищаться до последнего.

- У них кончается провизия, - напомнил Альверин. Нестолько возражая, сколько сообщая очевидный факт.

Сейчас они беседовали так, как будто Дарнторна здесьвовсе не было. Во всяком случае, ни коадъютор, ни Финн-Флаэн даже не смотрели вего сторону. Льюберт со странным удивлением почувствовал, что это его задевает.Хотя, казалось бы, ему сейчас должно было быть не до таких мелочей.

- Это не аргумент, - возразил Альверину коадъютор,мрачновато улыбаясь - Вы, конечно, слышали про оборону Западного форта?..

- Да, мессер. Если не ошибаюсь, ее возглавляли вы?

- Формально - нет. Но не об этом речь. После того, каку нас начала "заканчиваться провизия", мы продержались еще восемьмесяцев, а потом к форту подошли имперские войска. Здесь будет то же самое. Кактолько зима кончится, и горы перестанут быть непроходимыми, дан-Хавенреймпошлет на помощь Тровену свои войска и корабли.

- Но вы же сами говорите, что он хочет мира, -вклинился Дарнторн, не утерпев.

Сэр Ирем усмехнулся.

- Разумеется, он хочет мира. Но такого мира, прикотором мы останемся формальными хозяевами Такии, а нагорийцы сохранят за собойТровен. А вот мир, после которого равнинный Айришер, по сути, перейдет подвласть Империи, ему совсем не нужен. На такое Хавенрейм не согласится даже приучете мятежа в Сэйхеме. Разумеется, если мы не захватим Тровен сами. Так что,полагаю, нам придется начать подготовку к штурму.

Лицо Альверина вытянулось.

- Но об этом уже много говорили, когда мы толькоподошли к Тронхейму - помните, мессер?.. И большинство наших военачальниковсошлись на том, что штурмовать такую крепость - настоящее безумие. У нас нетшансов. Время года - самое неподходящее для штурма. Осадных машин у наснемного. И потом, сам Зимний город еще никогда никто не брал. Не факт, что еговообще возможно взять.

- "Не брал" и "невозможно взять" -далеко не одно и то же, мессер Альверин. Я слышал, будто Наорикс Воитель частоповторял своим военачальникам, что неприступных крепостей не существует. В этомотношении я склонен ему верить. Наорикс, в конце концов, не проиграл ни одногосражения, - ответил коадъютор тем насмешливо-мягким тоном, который так страшнораздражал его противников в Совете. Дарнторн вдруг подумал, что в подобныеминуты Ирем делался похожим на зевающего леопарда. То же ощущение ленивой, ноот этого не менее опасной силы. - Сейчас мы осмотрим Зимний город еще раз. Авечером соберем наших лордов и объявим им о подготовке к штурму.

Они как раз подошли к большой восьмиугольной башне, скоторой открывался превосходный вид на город и на море. Башню эту нагорийцыназывали Марир-Кхэн, Морской Дозорный. Льюберту порой казалось, что она былапостроена гораздо раньше, чем все остальные здания в Тронхейме, в незапамятныевремена, когда на этом берегу не было ничего, кроме прибрежных валунов и чаек.Сейчас в башне разместились орденские рыцари, сопровождавший войско ворлок исам мессер Ирем.

Охраняющие вход гвардейцы расступились передкоадъютором и его спутниками.

Пока они поднимались по крутой винтовой лестниценаверх, никто не разговаривал. Только на последней площадке Альверин заговорил- и тема, выбранная им, заставила Дарнторна взрогнуть:

- Мессер Ирем, когда мы вышли из ратуши, я виделвашего оруженосца, Рикса… Я подумал, что он искал вас. Может быть, это не моедело, но почему вы не пожелали с ним разговаривать?

Лорд Ирем неохотно обернулся к Альверину. Вид у негобыл усталым - как подозревал Дарнторн, вовсе не из-за подъема по крутымступенькам.

- Вы, возможно, удивитесь, но меня сейчас гораздобольше беспокоит нагорийское посольство, Зимний город и лорд Бейнор Дарнторн,оказавшийся в плену.

Когда Финн-Флаэн задал свой вопрос, Льюберт буквальновпился в рыцаря глазами. Сердце у Дарнторна застучало втрое чаще, чем обычно -впору было испугаться, что кто-то из его спутников услышит этот стук. То, чтосейчас скажет Ирем, волновало его куда больше, чем самого Альверина. Но увы -ответ мессера Ирема скорее сбил Дарнторна с толку, чем помог что-нибудьпрояснить.

- Но, монсеньор, вы видели его лицо?.. - спросил сэрАльверин. - Он же наверняка решил, что вы нарочно его игнорируете.

- Способность моего оруженосца делать из всегоошибочные выводы меня давно уже не удивляет, - скучным голосом ответил рыцарь.- Не будем тратить на это время, мессер Альверин. Пойдемте. А вы, Дарнторн,подождите меня в комнате мэтра Викара - вот сюда, налево. Думаю, вы мне ещепонадобитесь.

Войдя в небольшую комнату, служившую жильем дляорденского ворлока, но все равно казавшуюся совершенно необжитой, Льюбертподошел к высокому окну. Прижался лбом к холодному, гладко отполированномукамню и с трудом удержался от дурацкого желания покрепче стукнуться об негоголовой.

Сквозь щели в ставнях задувал январский ветер.Ледяными пальцами касался шеи, охлаждал пылающие щеки.

"Я так больше не могу" - подумал Льюберт.

А ведь не так давно казалось, что жизнь наконец-топовернулась к нему лучшей стороной… Он успел сотни раз представить, как онвернется из Каларии, получит, в соответствии с древним обычаем, аудиенцию уимператора, и попросит его возвратить отца из ссылки и восстановить его во всехправах. "Убийце" Бешеного принца отказать не смогут. А когда отецснова окажется в столице, Льюберт будет уже рыцарем. И даже более того -"спасителем империи".

И все наконец-то снова станет хорошо - как много летназад, пока он жил в Торнхэле и мечтал о временах, когда поступит в Академию.Тогда он, разумеется, еще не знал, чем обернется для него приезд в Адель, а тобы точно предпочел остаться дома.

С тех пор, как лорда Сервелльда Дарнторна объявилигосударственным преступником, жизнь его наследника переменилась раз и навсегда.При каждой встрече с ним на лицах лордов из имперской партии мелькало выражениетакой брезгливости, как будто они не смотрели на наследника Дарнторнов, аслучайно обнаружили в своей тарелке паука. Обычно это длилось менее секунды, исторонний наблюдатель, вероятно, просто не заметил бы столь мимолетную гримасу.А если бы даже и заметил, то наверняка не обратил бы на нее внимания. Совсемдругое дело - Льюберт. Дарнторн видел этот холод в чужих взглядах с того дня,как наблюдал за казнью заговорщиков на площади. Все эти люди предпочли бывидеть его отца мертвым, и помилование от Императора восприняли со сдержаннымнеодобрением. Сын лорда Сервелльда отлично знал, что собиравшиеся во дворцеаристокаты говорят о заговорщиках, когда считают, что он их не слышит. Иногдаему хотелось крикнуть этим людям, поливавшим его отца грязью, что они не стоятдаже его ногтя. Но отец желал, чтобы он оставался при дворе, а это означало -никогда не давать воли собственным чувствам. Ему довольно ясно дали понять, чтоименно от него требуется. Всякий раз, когда лорд Бейнор посчитает нужным взятьего с собой во дворец, Льюберт должен был притворяться глухим и слепым - если,конечно, он не хочет подвести отца и всю свою семью.

После нескольких лет подобной жизни Льюберт былспособен посчитать за оскорбление даже вполне невинный взгляд, случайнопоказавшийся ему неодобрительным. В его сознании любая незначительная мелочьразрасталась до огромных, заслонявших горизонт размеров, и казаласьнестерпимой, как плевок в лицо.

И вот после истории с "убийством" Бешеногопринца все перевернулось, как по волшебству. Теперь даже самые упорные недругиего семьи относились к Льюберту вполне доброжелательно, но главное - Льюсвидел, что теперь при встрече с ним никто больше не думает: "Вот идет сынпредателя". Впервые в жизни Льюберт ощутил себя не отщепенцем, а своимсреди своих, и какое-то время он был почти счастлив.