Знак Z: Зорро в книгах и на экране - Шарый Андрей Васильевич - Страница 1

• 1/42
• Следующая

Его сердцу неведом страх. Его клинок не знает жалости к негодяям.

Его душа исполнена благородства. Знак его подвигов — росчерк шпаги в виде литеры Z. Его зовут Zorro, человек-лисица. Герой серии романов и новелл писателя Джонстона Маккалли стал персонажем десятков художественных фильмов и многочисленных сериалов и вот уже почти столетие вызывает симпатию — или восторг — у зрителей и читателей. При свете дня — утонченный аристократ, безвольный и жеманный дон Диего Вега, ночью он превращается в неуловимого Зорро, отважного защитника нищих и угнетенных от произвола жадного губернатора, жестокого команданте, продажного судьи. Он желанный гость в хижинах бедняков, его рукопожатием гордятся честные кабальеро, он — объект восхищения красавиц-сеньорит. Он непобедим и бессмертен, потому что черный цвет его плаща и маски — это цвет торжества Добра.

(© Andrew Cooper / Columbia / Spyglass / Bureau L. A. Collection / Corbis / РФГ.)

Испанская традиция точнее других в христианском мире моделирует принципы образцовой мужественности, выстраивает систему мифологии героического характера со всеми его достоинствами, слабостями и комплексами. География всемирной массовой культуры сложилась так, что одна из самых известных в мире испанских по сути своей историй выдумана американцем, посвящена Америке, рассказана в типично американском жанре — вестерне. Уточню: область Америки, о которой идет речь, — Калифорния; время действия — испанский колониальный и мексиканский периоды истории штата; суть общественного конфликта, оформляющего сюжет, — завоевание территорий, дележ земель, социальное неравенство.

Кодекс поведения испанского дворянина, в основе которого лежат почитание родителей и Церкви, безукоризненные представления о чести, галантность по отношению к дамам, великодушие по отношению к слабым, презрение по отношению к смерти, смешивает реальность, мораль и романтику в очень взрывоопасных пропорциях, а это создает идеальное пространство приключения. Осваивать такое пространство — словно читать учебник по науке взросления. Легенда о Зорро точно инициирует мужественность, легко переводит подростков в класс взрослых, потому и не теряет своего значения. Фольклорист Владимир Пропп не зря рассматривал сказку как разновидность ритуала инициации, посвятительный обряд, знаменующий переход на новую ступень развития.

Не случайно всемирная слава Зорро (слава сказки о Зорро) сопровождается относительной безвестностью создателя этого образа. Автор опубликованного в 1919 году бульварного романа «Проклятие Капистрано» Джонстон Маккалли словно оттолкнул от себя художественный текст, уготовив герою жизнь вечную, а самому себе — забвение. В историях о Зорро выведена формула идеального благородства; ее пафос клиширован от первой до последней строки, следовательно, важным является только символ, функция, но не подлинные личности ее персонажей и создателя. Ценность имеет буква Z, а не имя смельчака, скрывающегося под маской; выдуманный герой, в свою очередь, значимее автора-выдумщика. Поэтому дискуссия о том, хороший ли писатель сочинил книгу о Зорро, беспредметна. По сравнению с книжной традицией Джеймса Бонда или библиотекой приключений вождей краснокожих литературная основа легенды о Зорро бедновата. По сути-то, все выросло из одного романа, ведь более поздние произведения того же Маккалли — лишь слабые интерпретации его первой книги о доне Диего Веге. Талант этого автора, выходит, кроется в способности уловить и обобщить общественные ожидания сразу нескольких эпох (многим ли писателям это дано?), а не в особом даровании рассказчика, метафоричности стиля, изяществе пера.

Штука в том, что притягательность образа Зорро — в его безыскусности. Он проще других великих героев массовой культуры, он сам стоит во главе шеренги таких же всесильных простаков вроде Бэтмена, Супермена и Одинокого Рейнджера. В фигуре Зорро нет зловещей загадки и двойного дна любимого сюрреалистами Фантомаса, в нем нет сложной философии и загробной эстетики Дракулы. Отсюда моножанровость линии кино: о Зорро снимают почти исключительно вестерны с комическими или мелодраматическими интонациями. Но отсюда же и невероятная востребованность образа. Ведь у каждого поколения зрителей на протяжении всего XX века — свой великий кинематографический Зорро: Дуглас Фербенкс (первая половина двадцатых годов) — Тайрон Пауэр (начало сороковых) — Гай Уильямс (конец пятидесятых) — Ален Делон (середина семидесятых) — Антонио Бандерас (конец девяностых — двухтысячные). Как французские анархисты, Зорро предпочитает action directe, выбирает прямое действие. Чтобы наказать зло и восстановить справедливость, ему достаточно нацепить шляпу, плащ и маску. Результат известен заранее, поэтому другой, более сложной идеологии не требуется. Может, и по этим причинам Зорро, весьма фрагментарно представленный в советском культурном обороте, был тем не менее одним из любимых героев нашего детства?

Вокруг фигуры Зорро сконцентрирован неповторимый романтический флер. Калифорнийский разбойник со звучным именем и отменным фирменным Z-стилем избыточно благороден, даже его оружие возмездия — не бердан, не какая-нибудь дубина народной войны, не дикарские лук со стрелами, а элегантный клинок, звенящая отвагой и мужеством холодная сталь. Если бы королевские мушкетеры родились на два столетия позже, они наверняка примкнули бы к армии Зорро. Если бы Денис Давыдов знал о существовании Зорро, он тут же принял бы его в свой партизанский отряд. Вернее, вместе с поручиком Ржевским он бы уступил место командира этому великолепному во всех отношениях черному всаднику.

Боец такого отряда никогда не нанесет удара в спину даже врагу.

Несколько солдат коротают ненастный февральский вечер в таверне местечка Ла-Рейна-де-Лос-Анхелес. Ближе всех к огню устраивается сержант Педро Гонсалес, убежденный, что «человек должен заботиться о себе больше, чем об остальных». Желающих поспорить не находится, ведь этот детина ловко управляется со шпагой. Гонсалес хвастается своей удалью и готовностью сразиться с неуловимым разбойником Зорро, за голову которого сам губернатор Калифорнии обещал награду. Этого Зорро называют «проклятием Капистрано», самой большой католической миссии в Калифорнии. Но Зорро ведет себя странно для разбойника с большой дороги: он никого не убивает, а «грабит только чиновников, которые обворовывают бедных, наказывает только негодяев, издевающихся над индейцами».

В таверну заходит дон Диего Вега, двадцатичетырехлетний единственный сын местного землевладельца, хозяина большой асиенды и дома в Лос-Анхелесе[1]. Этого невысокого молодого человека, мягкого, спокойного и апатичного, «который зевает десятки раз на дню», не интересуют молодецкие развлечения и симпатичные сеньориты. «Казалось, он вообще не любил действовать. Он носил шпагу, только если этого требовали приличия, он был вежлив с женщинами, но никому не отдавал предпочтения». Диего говорит о себе так: «У меня нет репутации человека, который, как безумец, скачет на лошади с риском сломать себе шею, дерется из-за пустяка с первым встречным, играет на гитаре под окном любой красивой девушки». Сержант Гонсалес добродушно, но снисходительно называет Диего другом — еще и потому, что тот щедро оплачивает солдатские попойки. Диего рекомендует воздержаться от оскорблений в адрес Зорро. Тщетно: сержант обещает убить разбойника и в деталях рассказать о своем подвиге дону Диего.

• 1/42
• Следующая