Личный демон. Книга 1 (СИ) - Ципоркина Инесса Владимировна - Страница 35

Я замерзну насмерть, четко осознала Катя. От потери крови и переохлаждения стану трупом раньше, чем мы прибудем на место, где бы оно ни находилось, это место. Мне уже плохо, я едва держусь.

— Одеяло поправь, — деловито посоветовала Апрель.

Какое одеяло? Нет тут никакого одеяла! — хотела завопить Катерина, однако вспомнила чувство всепроникающего, мучительного холода — как оно просачивается в сон, когда ненароком скинешь одеяло и лежишь на сквозняке, свернувшись в зазябший клубок, сохраняя остатки тепла между животом и коленями. Катя представила себе: вот она, не просыпаясь, натягивает на себя что-то мягкое, большое, путающееся в ногах… Так же, как во сне, натягивание шло с трудом. Казалось, у «одеяла» есть собственная воля, поэтому оно вырывалось из слабой руки, цеплялось за что-то в немыслимом далеке, в сотнях километров от мерзнущего, скукоженного катиного тела. Катерина, надсаживаясь и пыхтя, тащила на себя это огромное, вяло сопротивляющееся нечто, обламывая хрупкие, но многочисленные препятствия, норовившие отнять у нее «одеяло». Точно раскрытый парашют через живую изгородь протаскивала. Пока возилась, согрелась и даже упарилась.

И в мир пришла весна. Сугробы серели и проседали, становясь грудами каменной соли на проталинах, от них поднимался пар, наполняя воздух истомой, голые ветки, хоть и не зазеленели, однако из почти мертвых превратились в почти живые, разбросав длинные синие тени, а хмурое небо поголубело. Даже стальное драконье тело согрелось и больше не напоминало на ощупь колотый лед.

— Так-то лучше, — заметила богиня безумия. — Весна все-таки.

И правда, обрадовалась Катерина. В реальном мире весна, май, Бельтейн. Почему же у меня внутри зима? И как давно у меня на душе — бесконечная зима? Разве я не могу сделать лето, знойное, но ласковое, любимое, как в детстве, со сверчками и бабочками, с цветами в высокой траве, с лимонной долькой луны в лиловом небе?

Не можешь, холодно ответил кто-то чужой и беспощадный, притаившийся у Кати в голове. Все, что ты можешь — чуть-чуть отогреть свой окоченевший внутренний мирок. Чтобы насмерть не замерзнуть. Но не более того. Душевного жара на ласковое лето у тебя недостанет, не такая уж ты теплая, Катерина.

И так эти слова показались Кате обидны — хоть плачь.

— Мам, он врет, — смущенно пробормотал Витька. — Папа тебе врал и он врет. Не слушай его. Ты хорошая. Мы тебя любим. Я тебя люблю.

Катерина шмыгнула носом и сосредоточилась. Беспощадный сидел в дальнем, темном углу сознания, завернутый в кокон упреков и сожалений. Катя представила, как берет эту тварь двумя пальцами, словно дохлую крысу и…

— Э! Э! — предупреждающе рявкнула Апрель. — Не время сейчас. Он нам еще нужен.

— А поподробнее нельзя? — не выдержала Катерина. Сколько можно морочить человеку голову? Почему не рассказать всё и сразу?

— Поверь, — мягко заговорила богиня безумия, — я знаю, как с вами, людьми, обращаться, что говорить, чего не говорить… Ты ведь не хочешь сойти с ума, верно?

Катя упрямо мотнула головой. Впрочем, сзади могло показаться, что она боязливо кивнула.

— Подлетаем! — миролюбиво загудел Виктор, явно пытаясь перевести разговор на менее щепетильные темы.

Внизу показались какие-то башенки, ротонды, флигели и крохотный пятачок воды — колодец? Поилка для скота? И только у самой земли Катерина поняла: это Каменная плотина, огромное пространство напротив дома Сабнака, застроенное коттеджами и небоскребами. Небоскребы с высоты драконьего полета казались башенками, а обширный пруд — поилкой. Через дорогу вздымались поддельно-готические бастионы в парше облезающей краски. Дворец демона гнилья в этом мире казался обветшалым и заброшенным, как будто его лет двести никто не арендовал. А владелец всей этой траченной роскоши сидел на краю пруда, свесив ноги в нечистую рыжую воду. Вид у него был потерянный.

Увидев Катю, Сабнак приободрился и даже сделал попытку привстать. И сразу же стройная, подчеркнуто женственная ножка уперлась ему в загривок. Из воздуха соткался силуэт Мурмур в бриджах и сапогах для верховой езды, в жокейской шапочке. С огромным сапсаном на толстой кожаной перчатке.

— А ты изрядную силу набрала, — пропела (пропел?) Мурмур, изучая Катерину взглядом немигающим и злобным, как у ее сокола. — Проглотила ты его, что ли, ненормальная?

— Не отвечай, — быстро шепнула Кате Апрель.

— Вижу, — лицо Мурмур озарилось белозубой улыбкой, до странности похожей на гримасу, — ты и вправду ненормальная. С кем поведешься, женщина, с кем поведешься.

— Скверно то, что они купили за свои души! Если бы они только знали! — звучно произнесла Катерина, припомнив давний мучительный сон, переполненный непонятыми подсказками. — А Харут и Марут ничего не хотят мне передать? Агалиарепт? Буэр? Не хотят? Ты уверен? Ведь если они найдут способ поговорить со мной…

Мурмур пискнул. То есть пискнула. Это был жалкий, отвратительный звук, вырывающийся из горла в тот самый момент, когда ты входишь в роль непобедимой амазонки — и вдруг слышишь о смерти своей золотой рыбки. Или о крушении своей финансовой империи. Или о том, что выглядишь старше своего возраста. После эдакого «пи-и» никто уже не верит: броня крепка и танки твои быстры. Остается только бежать.

Что ангел-предатель и сделал — исчез. Лишь воздух задрожал и потек там, где стоял недавно работорговец Мурмур, гордо попирая раба своего Сабнака.

— Как ты? — Апрель, соскользнув с витькиной спины, подбежала к демону гнилья и присела перед ним на корточки. — Где ты сейчас?

Сабнак поднял голову и Катя издали увидела, как сверкнул на солнце перламутровой белизной «рыбий глаз» вроде ее собственного, поврежденного огнем. Демон глядел на Катерину в упор.

— Найди его и убей. — Голос у Сабнака был такой, точно говорит он… со дна котла. — Потом найди меня и тоже убей. Обещаешь?

— Обещаю, — хотела твердо кивнуть Катя, а вместо этого закрыла лицо ладонями и плотно сомкнула пальцы, удерживая неуместные слезы. Отвернулась вслепую и побрела по краю пруда, стараясь не свалиться в воду. Слезы и что-то еще, горячее и липкое, текло по ее рукам и капало с локтей на землю. Катерине было невыносимо стыдно за нелепую, бабскую, истерическую выходку, она бы охотней сквозь землю провалилась, чем рыдать, будто любительница слезливых сериалов! Но не могла удержаться.

— Тяни, тяни-и-и-и! — неожиданно раздался бешеный вопль Апрель. Поплакать не дает, подумала Катя. Все время орет. Летели — орала, сели — опять орет. Оглянулась — и застыла на месте.

Апрель и Витька, ухватив всеми руками, лапами, только что не зубами тело Сабнака, волокли его прочь от пруда. Тело громогласно подвывало и скребло по земле голыми ногами, перепачканными и, как Катерине показалось, обожженными до мяса. А поверхность пруда, знакомого Кате с детства, умеренно рыбного, облюбованного рыбаками, утками и матерями семейства, бурлило, словно вскипающий грязевой гейзер. Грязь подбиралась к катиным ногам, а она все стояла и смотрела. Потом осторожно сделала шаг. Назад.

— Отойди от нганга, отойди! — заорали уже втроем Апрель, Виктор и Сабнак. И только тут Катерина поняла: вот он, котел про́клятых духов. Не в Африке и не на Карибах — здесь, в городе ее детства, в паре кварталов от ее дома. И почему-то он, нганга, крайне заинтересован катиной персоной. Просто до невозможности заинтересован.

— Мама Лу, — тихо, но твердо произнесла Катерина, — ты уверена, что мне надо назад, а не вперед?

— Я не знаю, Кэт, — непривычно робким голосом ответила богиня безумия, мгновенно оказавшись рядом.

И тут Катя поняла самое страшное: боги тоже не знают!

Демон гнилья заплакал. Это всегда неожиданно, когда мужчина начинает плакать.

Молодые люди, давно вышедшие из тинейджерского возраста, плачут, как подростки, тонко хныча и кривя рот. Взрослые мужчины рыдают, как маленькие дети, трясясь всем телом, растирая кулаками глаза и повторяя, будто заедающая пластинка, одну и ту же фразу. Вот и Сабнак твердил: