Ибн Сина Авиценна - Салдадзе Людмила Григорьевна - Страница 17

С. Айни в книге «Бухара» посвятил Муса-ходже целую главу. Правда, рассказ в ней ведется от 1895 года, то есть за 25 лет до описываемых событий. Муса-ходже тогда было сорок. «По пятницам приходил в дом судьи Даниель-ходжи, где служил мой брат, Муса-ходжа, слепой от рождения, — пишет С. Айни. — Одет он был бедно, но опрятно. Чалма сияла белизной, правда, повязывай он ее не по правилам мулл — пышно, с нарочитой небрежностью, а туго, и она казалась маленькой…

Один из мулл спросил у слепца:

— Что сказал Ибн Сина по вопросу естественных наук?

Слепец прочел наизусть по-таджикски отрывки из „Даниш-намэ“ Ибн Сины, относящиеся к вопросу. Затем по-арабски подкрепил сказанное примерами из арабских сочинений этого учёного и вслед за этим все выдержки перевел на таджикский язык.

После этого один из мулл процитировал несколько арабских фраз из „Книги исцеления“ Ибн Сины (чувствовалось, что он заучил их намеренно для этого вечера). Мулла попросил слепца перевести и объяснить эти франк!. Когда мулла закончил, слепец сказал:

— Вы, брат, неправильно читали. Слова Ибн Сины исказили, по нескольку слое из фраз выбросили, Из-за этого слова великого ученого утратили смысл.

Мулла таи смутился, что, вспыхнув, покраснел. Слепец вдруг сказал:

— Ну вот, покраснели!

Спор продолжался, но никто не мог переспорить слепца. Говорили о стилистике и об изложении, касались законодательств и других наук, известных бухарцам того времени. Слепец уверенно отвечал на все вопросы и подкреплял свои ответы выдержками из различнейших книг, цитируй их наизусть».

На следующий день С. Айни пришел к слепому домой.

И услышал от него такой рассказ:

— «Да, я из рода джуйбарских ходжей. Часть их — крупные землевладельцы, другая часть — бедняки, которым ни ремеслом, ни паче того поденной работой заниматься никак нельзя: это позор для всего рода. Отец отдал меня чтецу Корина, чтобы ходил и по поминкам и собирал поминальные лепешки от родни покойников Так кормился и до 17 лет. А потом стал задумываться: „Неужели всю жизнь буду читать Коран и драться при дележе лепешек?“

Я нашел подходящего ученика, и мы с ним условились, что ежедневно по два часа он будет со мной заниматься. А я за это буду ему давать питание и одежду.

С ним я изучил арабскую грамматику.

После этого я занялся мусульманской философией, логикой, естествознанием. К тому времени в учителя себе я нашел бедного, но знающего муллу.

Ходил я и на занятия известных ученых, садился позади всех учеников и внимательно слушал. Интересовали меня логика, естествознание и философия.

Я полюбил сочинения Ибн Сины. Хорошо их усвоил. Многие из них запомнил наизусть, как Коран».

Итак, эмиру Алим-хану доложили, что Муса-ходжа — один из самых почитаемых людей Бухары. Алим-хан успокоился, но все же следующей ночью опять подошел двери комнаты Али и услышал голое крестьянина, обращающегося к Муса-ходже:

— Я хотел вас спросить, отец. Вот судья рассказывая, будто Ибн Сина, когда не мог понять трудную книгу, то ходил в мечеть…

— «… и, совершая там молитву, — начал говорить наизусть Муса-ходжа слова из „Автобиографии“ Ибн. Си вы, — взывал к творцу, пока он не открывал мне сокрытого…»

Вот, вот! Это место!

— «К вечеру, — продолжал Муса-ходжа, — я возвращался домой, ставил перед собой светильник и занимался чтением и писанием. А когда одолевал меня сои или ощущал я слабость, то выпивал кубок вина, чтобы вернулась ко мне моя сила. Затем же, когда мной одолевала дремота, мне снились эти вопросы и сущность многих из них прояснялась во сне. Я продолжал так учиться до тех пор, пока не укрепился во всех науках и не постиг я меру человеческих возможностей».

Значит, знания можно получать и с помощью сверхъестественных сил? — спросил Али.

— Но для этого ты должен обладать душой второй ступени!

— Как?!

Эмир Алим-хан отошел от двери: «Лишь бы о побеге не говорили или о том, как убить меня, и направился к Миллеру читать телеграммы.

Муса-ходжа, однако услышав его осторожные шаги замолчал. И только когда все стихло, повернул к Али слепые глаза.

— Как растет дерево, растет гора, так растет и человек, — продолжал он. — Понимаешь? По учению исмаилитов душа человека сначала — словно темный лес, столько в ней ненависти, злобы, невежества и лжи. Потом, будто по лестнице, душа поднимается на вторую ступень — это когда она начинает сама себя ощущать. Тогда в ней просыпаются воздержание, труд и справедливость. Во» здесь и был Ибн Сина в юности. И потому после труди, равному страданию, нисходило на него озарение. Третья ступень — душа вдохновенная. Она полна знаний, веры, понимания и любви. Через такую душу Вселенная может разговаривать с людьми. Четвертая ступень — это душа пророков, когда в ней есть совершенное терпение, совершенная справедливость, всепрощение и любовь.

— Что ж, — грустно сказал Али, — моя душа на первой ступени.

Он и на суде так сказал. А судьи удивились:

— При чем тут душа?

В При том, что мне еще далеко идти.

— Куда?

— Я и сам не знаю. Но куда-то же я должен идти.

— Вот она — божественная воля! — радостно воскликнул Бурханиддин. — Вы идете к нам! От безбожия Ибн Сины к праведности истинного мусульманина. Разве вы не чувствуете, как зарождается в глубине вашей души стыд? Разве вы не чувствуете, как он прогоняет равнодушие? То равнодушие, что уравняло святую волю эмира со стихами еретика! А ведь вы знаете Ибн Сану всего лишь подростком. И то как он уже вас отвратил! Вы не знаете еще его юность. Юность дьявола. В 16 лет вместо того, чтобы любить девушек, пить с друзьями вино, наслаждаться природой, красивыми песнями, он сидел, как мышь в норе, и грыз старую, затхлую, заплесневевшую от времени книгу — «Метафизику» Аристотеля, штурмовал главную вершину еретической науки. Вот — Бурханиддин открыл «Автобиографию». — «Я прочел „Метафизику“ сорок раз, — начал он пересказывать слова Ибн Сины, — и выучил наизусть, но при всем этом так и не понял ни ее, ни цель, ею преследуемую».

Муллы засмеялись.

— Да, — задумчиво проговорил Бурханиддин, — то, что не благословлено аллахом, не входит в ум человеческий. Смотрим дальше. «Я отчаялся и сказал себе. „Это Книга, к пониманию которой нет пути!“ Если бы он здесь Остановился! Давал же ему аллах возможность вернуться на праведный путь! Показал ничтожество человеческих знаний!.. Нет же… Продолжаю: „Однажды, перед заходом солнца, я был на базаре в рядах переплетчиков. Один книготорговец, громко расхваливая какую-то книгу, предложил ее мне, но я решительно отказался, таи как был убежден, что от этой книги нет пользы“».

Благословенные слова! Вот что могло бы стать началом его выздоровления! Если бы он тогда ушел! Ведь книготорговец — ангел был, посланный свыше. Он искушал его, проверял: насколько в нем еще сохранилась вера? Поэтому и говорил: «Купи книгу. Продам задешево, всего за три дирхема». И Хусайн купил! Небось, услышь он золотую цену, прошел бы мимо. Но нет, искушение как раз и состояло в этих трех серебряных монетках!

… Хусайн, 16-летний Хусайн Ибн Сина, идет по базару измученный бессонными ночами. Али видит его. ВОТ од проходит мимо сверстников, громко смеющихся грызущих орехи. Не Замечает красавиц рабынь, заглядывающихся на него, не слышит песен нищего поэта. И вдруг этот торговец… Он идет навстречу Хусайну с книгой на голове, а сзади полыхает закат. Не книгу, а Солнце он пес. «О целях „Метафизики“ называлась книга. Автором ее был Фараби.

— „Я вернулся домой, пишет Ибн Сина в „Автобиографии“, и поспешил прочесть ее, и тотчас же раскрылись для меня цели непонятой мной книги“…

Бурханиддин закрыл рукопись и положил ее на ковер.

— В ту ночь, когда Хусайн сидел над книгой, они сидели вместе: 1380-летний Аристотель, 126-летний Фараби и 16-летний Ибн Сина. Вот кик прилипчива ересь!.. Кошка, если изгадит ковер, и в сто лет его не выветришь.

— А кто он такой, этот Фараби? — спросили из толпы.

— По преданию, служил сторожем в одном из садов Дамаска, — начал говорить судья Даниель-ходжа. — Когда впервые открыл „Метафизику“ Аристотеля, тоже поначалу ничего не понял. И пошел к философу Абу Башру, под руководством которого люди изучали, как пишет ибн Халликан, искусство логики[36]. Правда, после Абу Башра Фараби учился еще у одного философа-христианина и Харране, куда ушел, оставив свой багдадский сад. Он — тюрк, сын военачальника, начал путь в науку еще в миленьком селеньице Весидж, где родился, — это на Сырдарье. Прошел за знаниями в своих длинных тюркских одеждах всю Среднюю Азию, Иран, Ирак в Сирию. Ах если бы такие рвения да на служение богу!