Ибн Сина Авиценна - Салдадзе Людмила Григорьевна - Страница 24

Лежит теперь его глиняная голова в траве, засыпаемая землей, около Орхонского камня, разбитого уйгурами, и только ветер читает слова, написанные Йоллыгом, оплывают они пылью, тиной, забвением.

Остались от всех этих неимоверных усилий лишь поспи, тягучие, надрывающее сердце, которые поют в Бухаре караханиды, потомки карлукских племен чигиль и ягма. И Ибн Сина мучительно вслушивается в них, ищет в горькой их правде ответ, на свои мысли, всматривается в один и тот же узор на попонах, поясах, сумах, ножнах, колчанах, настойчиво наносимый материнской руной, и вспоминает свою сказку из детства. Только теперь она звучит по-другому:

Солнце — Степь, родина, дом.

К солнцу летит гусь, на крыльях которого Алпамыш писал письмо из плена, — это душа Ката, Кутлуга, тоскующих в Китае, по Степи, душа всех тюркютов.

Красавица — Китай, дипломатия, ссорящая братьев.

Разбитое трещиной лицо — предавшие. Степь хан Жангар, дочь Тоньюкука По-бег.

Конь — традиция, дух предков, единственное, что может спасти.

Человек на коне с солнцем в руках — Ашина в Наньшаньских горах, подвиг трех юношей: Кутлуга, Тоньюкука и Кули-чура, подвиг Кюль-тегина и Йоллыга, который не на крыльях гуся, на камне — навечно на писал об истине, выстраданной его народом.

На Западе, в Согде, тюркюты ашина (династическая линия) продержались до первого Саманида Исмаила, народ же тюркютский почти весь исчез. Верховодил теперь всеми в Согде «десятистрельный тюркский народ», поочередно выделяющий из себя то каблуков, то дулу, то нушиби, то тюргеше.

Бухарские ашины шли от побочной династической линии. У Наршахи Ибн Сина читает: в 674-м году умер Бидун, который построил Арк и повесил на воротах Железную плиту со своим именем. Наршахи видел эту плиту в X веке. 15 лет после Бидуна правила его жена Кабадж, оставшаяся с малолетним сыном Тах-шадом. В ее правление и приходят первые арабы.

Она откупается от них, как может, сберегая Бухару.

Умерла а 689 г. «Каждый пожелал тогда захватить ее царство, — читает Ибн Сина у Наршахи. — Много было смут в Согде». А тут еще пришел знаменитый арабский полководец Кутайба, — не пограбить, а захватить Согд.

Кутайба взял Пайкенд, отбил тюргешей, словно надоедливых ос, посадил на трон (после 20-летннх мытарств) сына Кабал ж Тах-шада, Который за это принял ислам и сына своего назвал Кутай бой. И в первый раз пошли золотые караваны из Бухары в Багдад.

В 720, 724 годах Бухара восставала после смерти арабского полководца Кутайбы, читает Ибн Сина у Наршахи. Приходили тюргеши из Семиречья, поддержали согдийцев. Князь Пенджикента ашин Диваштич, теснимый арабами, поднялся в горы, захватив с собой архив своего княжества, но арабы достали непокоренного согдийца на горе Муг[47] и распяли его на щите.

В 734 году все же отложились от арабов Бухара, Самарканд, Чач и Фергана. Недаром еще Квинт Курций Руф сказал Александру Македонскому: «Ты мне назначаешь Согдиану?! Которая столько раз восставала и не только еще не покорена, но и вообще не может быть покоренной!»

Десятилетняя независимость от арабов дорого, однако, стоила Согду: было перебито почти все мужское население. Арабский полководец Наср ибн Сейяр ушел в Хорасан, чтобы набрать там новую армию из персов, пригнал ее в Согд — не столько для боев (воевать уже было не с кем), сколько для поддержания Народа: от персов и согдиек образовался новый этнос, новый народ — таджики[48].

Варахша… Село под Бухарой. Сколько раз в детстве проезжал мимо него маленький Хусайн с отцом. И отец говорил о тюркской крови, пролитой здесь. В 767 году арабы убили Кутайбу, сына Тах-шада, потом Кут-Сукана, второго его сына, и Буниата — третьего сына. Каждый из них пытался восстановить свободу Бухары. «сидел Буниат, — читает Ибн Сина у Наршахи, — в Варахше, своем дворце, и пил и гостями вино. С высоты он увидел быстро двигавшуюся по направлению к нему конницу. Он понял, что это воины халифа. Хотел принять мери: послать гонца за гвардией, что стояла под Бухарой, но… конница приблизилась, и все, ни слова не говоря, бросились на него с обнаженными саблями и убили». Дворец же сожгли[49].

Халиф, наконец, решил покончить с ашинами, отнял у них все земли, весь доход. Царствование же на троне стал считать службой и платил им за это деньги. Тая длилось до 874 года, до прихода Исмаила Самани.

«Время Саманидов, — пишет академик А. Семенов, — было время, подобное которому редко повторяется в течение культурно-исторической жизни народа. Этот размах человеческой мысли, просветленный обширными познаниями в современных той эпохе науках, произвели Ибн Сина, Фирдоуси, Беруни».

Мы расстались с Саманидами на их потомке Бахраме Чубине, женившемся на дочери главного тюркютского хана Юн Йоллыга, сыне Шету, и поселившемся жить в Балхе (племя «гар-рга-пур» — «сын вороны»). Когда два льва — Иран и Византия боролись за господство в мире, они не заметили арабов, вышедших из Аравийской, пустыни с новой религией — исламом. Одним ударом Сасанидский Иран был погублен в 651-м году. Но оставалась надежда на последнего иранского царя Йездигерда III, избежавшего плена. Он унес с собой корону, царскую печать и сокровища Афрасиаба: пояс, корону, серьги Сиявуша, которые захватил в Пайкенде, под Бухарой, Бахрам Чубин у сына убитого им Савэ.

Если из-за этих сокровищ поссорились шах Ирана и лучший его полководец, то можно представить, как разгорелись глаза у наместника Мерва Махуя Сури, к которому пришел Йездигерд III? Не решаясь напасть на стражу царя. Сури тайно позвал нушибийского вождя Бижан-тархана, кочевавшего у Балха. Бижан-тархан разбил ставку Йездигерда III, но Йездигерд спасся, прешёл на мельницу около Мерва, где его, по преданию, сонного убил мельник.

Сури стал обладателем сокровищ Афрасиаба, иранской короны В печати. Взял Балх, Герат и пошел в Согд, на Бухару, но тут тюркют Хеллу, правнук Савэ, разбил его, мстя за Йездигерда: Йездигерд и Хеллу — праправнуки Истеми: прадед Йездигерда — Хосров Ануширван был женат на дочери Истеми.

Итак, арабы прервали культурные традиции Ирана: вот тут-то в начинается шиитское движение, под знаменем которого персы стремились вернуть свое былое господство возродить свою былую культуру. Халиф Сулайман[50] сказал: «Удивляюсь я этим персам. Он и царствовали тысячу лет и ни одного часа не нуждались в нас. Мы царствуем сто лет и ни одного часа не можем обойтись без них!» А вот еще одно высказывание — англичанина Линдера, XX век: «Персы постоянно, — снова поднимаясь после эпохи притеснения, спасая, таким образом, свою национальную сущность, — переносили на своих победителей — греков, арабов, турков, монголов — значительную часть собственного духа и создавали для себя после разрушения новые культурные условия. Даже свою политическую самостоятельность они несколько раз возвращали себе после больших промежутков».

Как же на этот раз произошло возрождение традиций персидской культуры и персидской государственности?

Первое, что удалось персам, — это стать визирями и министрами у аббасидских халифов. Бармакиды — потомственные жрецы буддийского храма Наубехар в Балхе — уговорили Хейзурану, мать наследников халифского престола, задушить подушкой старшего сына, чтобы к власти пришел младший — Харун ар-Рашид, знаменитый впоследствии халиф. При нем персы поставили регентом Яхъя Бармака, бывшего фактическим халифом около десяти лет. Бармакиды возродили сасанидскую государственность. Но погибло это начинание самым неожиданным образом: у Джафара, сына Яхъи Бармака, жена того на сестре Харуна, родились двое детей, а Харун в свое время поставил молодоженам условие: «Можете только смотреть друг на друга, так как моя сестра — царевна, ты, Джафар, — всего лишь сын моего слуги». Через несколько лет Харун узнал, что у царевны и Джафара есть дети. Весь вечер он провел с Джафаром, ласково простился с ним, прижал его голову к груди, а потом эту голову по тайному его приказу отрубили. Но персы успели уже заявить о себе.