Ибн Сина Авиценна - Салдадзе Людмила Григорьевна - Страница 40

Через три часа снова в путь, пока есть вода. Масихи ждет звезд, чтобы сверить карту. И вдруг вышли к колодцу, которого совсем не должно было быть на этом пути! Ибн Сина обрадовался, стал сосать мокрый песок, распирающий кожаное ведро, поспешно вынутое из глубокой ямы. Масихи же и проводник, бледнея, переглянулись: „Неужели сбились? Или ветер передвинул бархан, и открылся этот старый неизвестный колодец?“

На закате встали лицом К солнцу. Небо перетекало в объятия земли, стирая горизонт. И как прикладывает мать платок к лицу измученного сына, так и небо вбирает в себя молитвы, вздохи, слезы, горестные мысли, раскаянья и неостывший гнев, чтобы к утру перетереть все и его в надежду. Некоторые молитвы оставляет нетронутыми, заслушавшись их. Это самые безнадежные и потому самые красивые молитвы… „Они жемчужным облаком стоят над молящимися, и на них садятся отдыхать Надежды, летящие к другим.

Ибн Сина и Масихи молились о Беруни…

— А откуда они знают друг друга — Масихи и Беруни? — спросили в толпе.

— Масихи встретился с Беруни давно, — отвечает судья, — может, в 995 году. „В дни, когда я расстался со своей родиной, — написал Беруни на страницах одного Своего труда, — и лишился счастья благородного служения ей, я встретил в Рее ученного, который стал для: меня всем: и учителем, и другом“. Эти слова одинаково золотят благородством и Масихи, и Ходженди, известного астронома, отогревшего своей дружбой Беруни. Благодарность философов — трактаты, которые они посвящают друг другу в дни разлук. В книге „Памятники минувших поколений“ Беруни говорит о трактатах, подаренных ему Масихи: „Они для меня занимают место падчериц, укрытых под Моей защитой, или почетных ожерелий“… Масихи, наверное, и способствовал знакомству Беруни и эмира Кабуса в Гургане, куда он сейчас вел через Каракумы Ибн Сину. Некоторые, Правда, считают, что Беруни вернулся от Кабуса на родину, в Гургандж, в 1012 году, как раз в то время, когда Ибн Сина и Масихи только покинули этот город. Если так, да еще прибавить сомнения по поводу встречи Ибн Сины и Беруни в 997 году в Бухаре, то получится, что они вообще никогда не встречались. Итак, Беруни, рассорившийся с Ибн Синой в переписке, не захотел переезжать в Гургандж, пока там находился этот заносчивый юнец.

— Так поссорились же они восемь лет назад! — сказали в толпе.

— И потом, через три года, Беруни так тепло написал о Хусайне в одном из своих трудов! Вы же сами рассказывали…

— Вы правы, — сказал Бурханиддин. — Великие души знают гнев, не злость. Гнев — гроза души, мгновенно перемалывает столкновение с несовершенством мира, не пропускает его во внутрь, оберегает свежесть души, живую искренность чувств. Злоба же ядовитой пылью оседает в душе и разъедает ее.

И все же Беруни в Гургандж не переехал, — это факт, хотя везирь Сухайли собрал там множество замечательных ученых. Почему? Потому, что там был Ибн Сина.

Кроме того, Беруни хорошо жилось в Гургане у Кабуса И он не хотел уходить от благополучия. Вы помните Кабуса? Когда-то он заступился за эмира Рея Фахр ад-давлю, за что был изгнан из Гургана.

Славу благородстве Кабуса затмевала еще и слава изысканного поэта-литератора. Вот одно из его стихотворений:

И Беруни о нем пишет: „Я одобрял у Кабуса его отрицательное отношение к декламированию хвалебных од ему в лицо“. А вот как Кабус сам говорит о себе: „Душа у меня — свободного мужа. Она презирает пользование насилием в качестве верховного животного и питает отвращение к остановке на привале у мутного источника“.

— Но все это было сказано и написано в изгнании! — сказали студенты, — то есть порождено страданиями, которые длились 18 лет… А вот когда Кабус снова пришел к власти, этот 60-летний, вконец измученный аристократ, — как раскрылся его характер?

— Ну, не знаю. По-моему, характер не меняется. Каким создал его бог, таким он в будет всю жизнь. Характер — это судьба, — проговорил растерянно Бурханиддин.

— Кабус стал в последние годы жизни неистовствовать в убиении и переходе всех границ в пролитии крови“, — сказал, выходя вперёд, один из студентов. — Я говорю это по рукописи Якута. Кабус не знал иного средства подчинения и проведения своей политики, кроме рубки голов и умерщвления душ. Это стало распространяться и на более близких, и на самых доверенных лиц из его войска и свиты».

— Ну, Якут — историк XIII века, а Кабус жил в XI, — сказал Даниель-ходжа.

— Хорошо. «Кабус стал человеком, весьма склонным и убийству. Никому не мог простить проступка. Злой А сделался человек», — пишет его — внук! — упорствовал студент.

— А что может звать внук о деде? Это же две разные планеты! — сказал Бурханиддин-махдум. — Вот если бы Кабусе этого периода сказал Беруни, я бы еще поверил, — Беруни сказал о Кабусе этого периода тремя строками, — сказал слепой Муса-ходжа:

— А может, это вовсе даже и не о Кабусе сказано!

— У Якута есть запись, полностью подтверждающая слова Беруни, — проговорил Муса-ходжа. — Вот, слушайте. «Явилось у Кабуса желание заставить Беруни общаться исключительно лишь со своей персоной и навсегда связать его со своим двором, а За это будет, мол, Беруни иметь право повеления с беспрекословным подчинением всем, кого охватывает власть Кабуса. Но Беруни отверг это и не повиновался ему».

— Не понимаю, а что вы все напали на Кабуса? — проговорил раздраженно Бурханиддин-махдум. — не так уж хорошо жилось у него Беруни, как вы говорите, — сказал Муса-ходжа. — Не из-за ссоры С Семнадцатилетним юношей, происшедшей восемь лет назад, сорокалетний Беруни, совершенно одинокий, терпел такого тирана и не возвращался на родину в Гургандж.

— А в чем же тогда причина?

— Мамун и — отец Мамуна И убил в 996 году хорезм-шаха из древней династии Афригов за то, что тот пригрел Симджури — военачальника бухарского эмира Нуха, — продолжил Муса-ходжа. — Беруни-сирота воспитывался у племянника этого хорезм-шаха — ученого Ибн Ирака.

А всех, кто имел хоть какое-нибудь отношение к хорезм-шаху, Мамун и преследовал. Ибн Ирак — математик, астроном, философ — не получил приглашения везиря Сухайли в Гургандж даже тогда, когда на трон сел сын Мамуна и — эмир Али. Мы ничего не слышим об Ибн Ираке в этот период, а ведь ученые «были тогда редки, как красная сера»… Но в Гургандже, наверное, жил Масихи, ловя малейшую возможность вызволить от Кабуса Беруни. Он и уехал, я думаю, из родного города с этой целью. Но вот в 1009 году умирает эмир Али. На престоле его брат — 19-летний Абулаббас Мамун. А что это за эмир? Беруни позже скажет: «Выехал однажды Абулаббас Мамун из дворца выпить вина. Подъехав к моему дому, велел меня позвать, Я опоздал… Он уже довел коня до моего дежурного помещения и собирался спуститься наземь… Я облобызал землю и всячески заклинал его не сходить с коня. Он ответил: „Не будь существующих законов в бренном мире, не мне бы тебя звать, ибо высоко знание, а не я…“»

В толпе раздались восхищенные голоса.

— Историк Махмуда Абулфазл Байхаки, — продолжает Муса-ходжа, — сохранил нам и другие его слова: «Мой помысел — книга и чтение ее, возлюбленная и любование ею, благородный человек и забота о нем»…

Усилилось восхищение в народе.

— Сразу же по восшествии на престол Мамуна.

Масихи, наверное, и передал Беруни с каким-нибудь караваном письмо: «Приезжай!»

«И вот так быстро наступал конец счастью, — думает Али. — Письмо Махмуда, привезённое „чудом эпохи“ Микаилом, стерло его. Соберутся ли они когда-нибудь. Я опять вместе: Беруни, Масихи, Ибн Сина?»