Ибн Сина Авиценна - Салдадзе Людмила Григорьевна - Страница 6

— Извините, отец, — сказал он, склонившись перед стариком. — Я перебил вас.

— Бы хотите привести знаменитое рассуждение мутазилитов, считающееся безбожным? — кротко проговорил старик.

— Да.

— Я сделаю это за вас, чтобы показать красоту их логического мышления. Слушайте. Главное качество аллаха — знание, рассуждали мутазилиты. Значит, аллах заранее все предопределил в соответствии со своим знанием. И нет, выходит, в мире ничего такого, что надо было бы переделывать. Ведь если выкопаешь канал, а вода в него не входит из реки, значит, ты чего-то не знал и допустил ошибку? Аллах же знает все! Сотворенный им мир равен его знанию. Знание же — это он сам и есть. Значит, сотворенный им мир равен ему самому.

— Что же получается? — остановил старика Бурханиддин-махдум. — Сотворённое равно творцу!!! И вот эта жалкая ползущая у моих йог мокрица — бог!?

Толпа возмущенно загудела, поддерживая судью.

— Тогда никто этой их ереси не разглядел, — продолжает Бурханиддин. — Лишь через пятьсот лет теолог Ибн Таймия ужаснулся тому, что в положении еретиков были правоверные теологи, мутазилиты же считались инквизицией. Вот как дьявол все попутал! И вы хотите своими седыми волосами это защищать?!

— Я защищаю исток реки, из которой пил и Ибн Сина, — сказал слепой старик Муса-ходжа. — В споре теологов и мутазилитов — исток реки мусульманской философии, а значит, исток и философии Ибн Сины.

— Исток ереси! — взорвался Бурханиддин. — И слава аллаху, этих мутазилитов раскусили в 847 году, и все встало на свои места: мутазилитов, наконец-то, открыто объявили еретиками, а правоверных теологов — инквизицией.

— Но мутазилиты успели все же пропеть свой гимн! — с достоинством сказал старик. — Они настолько возвеличили разум, что даже враги взяли у них их оружие — логику, а Джувайни, современник Ибн Сины, учитель Газзали, не побоялся узаконить это даже своим авторитетом! И только на основе логики теологи, наконец, разобрались с Кораном: вечная, мол, абсолютная его суть и в боге, словесная же форма выражения — относительна к каждому определенному времени. Следовательно, допускается символико-аллегорическое толкование его, но не критика.

— Да, это так, — сказал судья. — Калам взял лотку — оружие своих врагов. Но этим оружием их и убил! Мутазилиты сгорели, словно тоненькая свечка в руках бога! И о каком их гимне можно говорить после того, как само время расправилось с ними?! — Бурханиддин встал и закрыл заседание.

Подведем итог спору слепого старика и судьи. Да, широкое распространение мутазилитами греческой философии и их тезис о познаваемости бога и Вселенной имели основополагающее значение для развития арабоязычной философии, породили деятельность общества энциклопедистов — «Братьев чистоты». Общество это успело издать около 50 трактатов, написанных на основе греческой философии Я соответствии с учением мутазилитов. Потом «Братья чистоты» стали преследоваться. На их трактатах, в тайном общении с ними, и воспитал себя отец Ибн Сины. Вот он — первый свет золотого яблока благородной и вечной сути Ибн Сины сквозь серебряный сосуд времени…

В Балхе было много последователей общества «Братьев чистоты». Собирались они по ночам, где-нибудь в развалинах читали рукописи при свете факелов в гудении ветра, постоянно дующего в этих местах. На рассвете возвращались вдоль плетёных заборов, поставленных пап пути ветра, гнавшего на поля песок. Ветер переворачивал огромные бронзовые котлы, сбивал с ног люден, крутил крылья первых в мире ветряных мельниц.

У двадцатилетнего Абдуллаха — отца Ибн Сины — была уже начальная степень посвящения: он научился жить, отказавшись от роскоши, женщин и лжи. У сорокалетнего Натили, старшего друга Абдуллаха и первого и будущем учителя Ибн Сины, была третья степень: он и обладал сильной волей и умел защищать учение от нападок врагов. Натили писал и трактаты. Так, дошедший и до нас единственный отрывок одного из них рассказывает, как он понимал совершенство. Различал три его ступени: первая — когда человек может создавать себе подобных, вторая — когда формируется мыслящая душа, и разум из возможного становится реальным, третья — когда понимаешь, как надо управлять собой, семьей и народом «Отец мой, — рассказывает в „Автобиографии“ Ибн Сина, — принадлежал к числу сборщиков налогов и амилей».

Амили ведали статьями дохода государственной казны. Значит, отец Ибн Сины служил при дворе. Тогда становится понятной внезапно происшедшая с ним перемена: «Вскоре он переселился в Бухару (!), в дни достославного эмира, царя Востока, Нуха, сына Мансура, и пополнял там должность амиля в селении Хармайсан».

Балх во времена Ибн Сины — провинция. Даже более того, — «скучный город Саманидской держаны», — как писал о нем арабский географ того времени Макдиси. — Бухара же — столица, а бухарские эмиры — самые блистательные и соцветии эмиров халифата.

Сделаться казначейским чиновником в Бухаре!.. Едва ли здесь помогли рекомендательные письма. Скорее — случай.

Эмир Бухары Нух ибн Мансур мог прибыть в Балх для охоты на львов, смотра войск или отдыха в прохладных горных садах. Был где-то 978 год, потому что в 980-м уже родился Ибн Сина под Бухарой. Эмиру Нуху в то время — пятнадцать лет, Бухарой правили его мать и везирь Утби, о котором его враг, военачальник Симджури, сказал: «Он слишком молод для везиря». Значит понравиться Абдуллах мог скорее везирю, чем мальчику-государю, так как Утби наверняка собирал вокруг себя умных и честных людей, раз уж имел могущественных врагов.

И вот 28-летний Абдуллах — может быть, ровесник Утби — едет в Бухару.

Что он берет с собой? Воспоминания… И еще куст знаменитых балхских красных роз, которые цветут только на родной земле и гибнут, если их пересадить в чужую землю. Но Абдуллах надеется, что они расцветут и на бухарской земле, как расцветет там и его жизнь.

Вот уже позади горные ущелья и перевалы, что в Байсунских горах. Позади последний и главный из них — «Железные ворота», единственный проход из Хорасана, где расположен Балх, в древний Согд, получивший с приходом арабов название Мавераннахр, где расположена Бухара, Об этих воротах писал еще китайский истории Сыма Цянь в I веке до н. э. Много в них вошло людей, навьюченных заботами, горем, надеждой… В 978 году в них вошла судьба Ибн Сины.

Абдуллах зажил счастливо в Бухаре, вернее, в селении Хармайсан, Сила державы — в ее казне: войско-то оплачиваемое, из чужих! И как велико бывало значение срочных денег! В столице их не соберешь, столица умеет их только тратить. Селения же — единственный спасительный резерв. Взбунтовались войска, два часа скачет гонец в село, два часа летит стрелою обратно I с деньгами! — и эмир, осажденный во дворце, спасен. Снова войска, накормленные золотом, любят его, снова пьют с ним вино. А при Абдуллахе взаимоотношения между Ребенком-эмиром и сильными строптивыми военачальниками сложились особенно трагически. И покатилась Саманидская держава в накат. Двадцать лет ей осталось существовать, но она пока не знает об этом. По-прежнему держит открытыми двери мира, хотя в них давно уже вошла смерть и незаметно присела у трона.

Все это крестьянин Али и народ услышали от Бурханиддина в первый день суда. После вечерней молитвы заседание закрылось. Площадь Регистан опустела, из деревья с боем обрушились тучи птиц, ища место, где бы пристроить Ланки И переночевать.

Содержался Али в Арке (где жил эмир) — в маленькой комнатке, устланной коврами. К нему были приставлены слуги, которые, внося еду, кланялись. Из одежды Али дали шелковый халат и шелковую чалму.

Мимо широкого проема двери то и дело сновали чиновники. Эмир проезжал на коне медленно, словно берег тишину — знак сильной власти. Конь, сдерживаемый его мощной рукой, благородно ступал по гулким мраморным плитам. Али слышал, как эмир останавливался перед дверью в приемный двор, тяжело сходил с коня. Один раз Али не выдержал и поднял глаза. Эмир задумчиво смотрел на него, обмякнув в седле. Потом чуть поклонился.] Алый тёплый дым захлестнул сердце, И Исчез свет. Али упал, А открыл глаза: перед ним сидел весь в пламени] человек.