Фатальная ошибка - Катценбах Джон - Страница 13

Хоуп считала, что слишком большая организованность препятствует свободе человека. Ей нравилось, когда в ее жизни возникал некоторый беспорядок, — в этом находил выход бунтарский дух, который, по ее мнению, был в какой-то мере ей присущ.

Она рассеянно погладила Потеряшку. Тот стукнул пару раз хвостом и блаженно закатил глаза. Она слышала, как Салли ходит наверху; затем отблеск света, падавший на лестницу из спальни, исчез.

Откинув голову на спинку дивана, Хоуп подумала, что в их отношениях наступил, пожалуй, даже более глубокий кризис, чем ей представлялось, хотя причина была ей неясна. Ей казалось, что весь последний год Салли пребывала в каком-то ином мире, ее мысли блуждали где-то далеко. Хоуп задумалась о том, может ли любовь пройти так же быстро, как она возникла между ними когда-то. Вздохнув, она переменила позу и переключилась с тревог, связанных со своей партнершей, на переживания по поводу Эшли.

Она плохо знала Скотта и за все пятнадцать лет говорила с ним всего раз пять-шесть, что было, как она сама признавала, довольно странно; информацию о нем она черпала в основном из разговоров с Салли и Эшли. Однако она не считала его человеком, способным сойти с катушек без серьезной причины, тем более из-за такой банальной вещи, как анонимное любовное письмо. Как тренеру и как школьному консультанту, ей приходилось видеть столько странных и чреватых опасностью связей, что она поневоле тревожилась.

Хоуп опять погладила Потеряшку, но пес почти не шевельнулся.

Она подумала, что было бы глупо относиться с подозрением ко всем мужчинам из-за своей сексуальной ориентации. Но, с другой стороны, она слишком хорошо знала, что вышедшая из-под контроля страсть может наделать много бед, особенно если речь идет о молодом человеке.

Она подняла глаза к потолку, словно пытаясь прочесть мысли Салли сквозь перекрытия и перегородки. Та с трудом засыпала в последнее время, а когда это ей наконец удавалось, она ерзала и переворачивалась с боку на бок, словно и сон не приносил ей покоя.

«Интересно, — подумала Хоуп, — не испытывает ли Эшли таких же проблем со сном?» Не мешало бы, наверное, это выяснить. Но как это сделать, было не совсем ясно.

Хоуп, конечно, не могла знать, что Скотта в данный момент волнует аналогичный вопрос.

Бостон умеет менять внешний вид, подобно хамелеону, причем делает это не так, как большинство других городов. Солнечным летним утром он бурлит энергией и идеями. Он весь — учение и образованность, история и надежность. В нем царит оживленная атмосфера, насыщенная возможностями. Но стоит пройтись по тем же улицам, когда в них заползает туман из гавани, под ногами снег вперемешку с грязью, а в воздухе леденящая промозглость, — и Бостон поворачивается к вам своей теневой стороной, становится холодным и скрипучим, резким и острым как бритва.

Я смотрел, как вечерние тени медленно пересекают Дартмут-стрит, и чувствовал поток теплого воздуха, поднимающегося от Чарльза. Сама река с этого места не была видна, но я знал, что она в двух кварталах от меня. Рядом была Ньюбери-стрит с ее модными лавками и высокохудожественными галереями, а также Музыкальный колледж Беркли, который наводнял окрестные улицы молодыми амбициозными музыкантами всевозможных направлений: многообещающими панк-рокерами, исполнителями народных песен, пианистами, мечтающими о сольных концертах. Длинные волосы, петушиные гребни, крашенные в разные цвета пряди. В тени переулка прислонился к стене бездомный, который что-то бормотал себе под нос, покачиваясь взад и вперед то ли на волнах доносящихся до него голосов, то ли в такт какой-то собственной страстной мольбе. Проезжавший мимо «БМВ» посигналил студентам, перебегавшим улицу на красный свет, и, взвизгнув тормозами, стал снова набирать скорость.

Я подумал, что уникальность Бостона заключается в его способности сочетать множество различных течений. В Бостоне можно быть кем угодно, и неудивительно, что Майкл О’Коннел прижился здесь.

Я знал его еще недостаточно, но чувствовал, что кое-что начинаю в нем понимать.

То же самое, конечно, можно было сказать и об Эшли.

Эшли не находила в себе сил подняться с постели до самого полудня, пока комната не наполнилась солнечным светом и успокаивающим уличным шумом. Несколько мгновений она смотрела в окно, словно хотела убедиться, что начинается обычный день, который не принесет никаких неприятностей. Она провожала взглядом людей, проходивших мимо ее дома. Эшли не знала никого из них, и вместе с тем они выглядели знакомо, их нетрудно было отнести к той или иной категории. Бизнесмен. Студент. Официантка. Все целеустремленно спешили по своим делам. В мире, отделенном от нее оконным стеклом, были цель и смысл.

Эшли ощущала себя в этом мире одиноким островом. Она вдруг пожалела, что рядом с ней нет близкой подруги, что она не снимает квартиру на двоих с какой-нибудь девушкой. В Бостоне у нее было много приятельниц, но ни одной подруги, которая села бы с другой стороны кровати с чашкой чая, готовая по любому поводу посмеяться вместе с ней, поплакать, выразить сочувствие. А главное, не было никого, с кем она могла бы поделиться своими проблемами, особенно такими, как Майкл О’Коннел. У нее была добрая сотня друзей, но ни одного настоящего друга. Эшли подошла к письменному столу, где рядом с ноутбуком были навалены журналы и книги по истории искусства, ее собственные незаконченные работы и компакт-диски. Порывшись в этом хаосе, она нашла клочок бумаги с цифрами.

Затем, сделав глубокий вдох, набрала номер телефона Майкла О’Коннела.

Он снял трубку после второго гудка:

— Да?

— Майкл, это Эшли.

Она помолчала. Следовало бы заранее продумать, что она будет говорить, сочинить яркие, убедительные фразы и веские заявления. Она же вместо этого позволила эмоциям овладеть ею.

— Не звони мне больше, я не хочу этого! — выпалила она.

Он ничего не ответил.

— Когда ты позвонил сегодня, я еще спала. Ты напугал меня до смерти.

Она ожидала, что он извинится или, по крайней мере, объяснит свой звонок. Однако никаких извинений и объяснений не последовало.

— Пожалуйста, Майкл. — Это прозвучало так, будто она просила его о большом одолжении.

Он молчал.

— Послушай, — продолжала она, запинаясь, — в конце концов, это была всего одна ночь. Мы развлекались, выпили, и дело зашло дальше, чем следовало. Я не хочу сказать, что сожалею об этом, но боюсь, что ввела тебя в заблуждение и ты неправильно меня понял. Давай расстанемся друзьями и пойдем каждый своей дорогой.

Эшли слышала, как О’Коннел дышит на другом конце провода, но он по-прежнему хранил молчание. Она продолжала говорить, сознавая, что ее слова звучат все более беспомощно и жалко:

— И поэтому не пиши мне больше писем — тем более таких, какое ты прислал на прошлой неделе. Это ведь ты его написал, да? Больше некому. Я знаю, что у тебя много дел и забот, я тоже закрутилась с работой и диссертацией, и у меня просто нет никакой возможности поддерживать серьезные отношения. Тебе это должно быть понятно. Мне не до того. Я хочу сказать, что мы оба очень загружены и у меня сейчас нет времени на это, да и у тебя, я уверена, тоже. Ты согласен?

Вопрос повис в воздухе, растворившись в его молчании. Она решила воспринять это как знак согласия:

— Майкл, я искренне благодарна тебе, что ты выслушал меня. И я желаю тебе всего наилучшего, правда желаю. Может быть, в будущем мы еще встретимся и узнаем друг друга лучше. Но не сейчас, ладно? Прости, если я разочаровала тебя. Но если ты действительно любишь меня, как ты говоришь, тогда ты поймешь, что сейчас я не могу ничем себя связывать, мне надо заниматься своими делами. Бог его знает, что нас ждет в будущем, но сейчас я просто не могу, понимаешь? Давай расстанемся по-хорошему, ладно?

Она по-прежнему слышала, как он дышит в трубку. Ровно, ритмично. Вдох-выдох.