Уплотнение - Нестеренко Юрий Леонидович - Страница 2

• Предыдущая
• 2/4
• Следующая

— Рак? От плавания? — Ее трескотня все же вынудила меня превысить лимит слов. Не хватало еще оказаться на одном острове с сумасшедшей. — На паруснике?

— Нет, на атомоходе, — без удивления пояснила она. — Я же говорю, у нас случилась утечка радиации, вот мы и решили, что безопаснее будет взять плоты и отплыть от корабля подальше, пока не придет спасательный бриг. А ночью так случилось… плоты отнесло друг от друга и… вот. А вы как здесь оказались? Тоже потерпели аварию?

— Да, — не стал вдаваться в подробности я. Во всяком случае, в официальных отчетах, очевидно, значилось именно так.

— Давно?

Я снова пожал плечами. Часы с календарем были второй вещью, которую я с большим удовольствием разбил.

— Лет восемь назад, наверное, — предположил я наобум. На самом-то деле, конечно, больше.

— Восемь лет?! — Ее глаза округлились. — Видите, как здорово, что мы встретились! Теперь вас тоже заберут отсюда!

— Мне здесь нравится, — холодно осадил ее я, надеясь закрыть тему. Разумеется, эффект был противоположным: она воззрилась на меня с неподдельным интересом. Мне этот взгляд очень не понравился, ибо поначалу я подумал, что она разглядывает мои штаны — в конце концов, больше на мне рассматривать было нечего. Знающий человек (коим она, конечно, не выглядела, но кто может гарантировать…) еще вполне мог распознать в этих штанах остатки летного комбинезона военного образца. Но затем я понял, что ее интересуют вовсе не штаны. Она оценивающе оглядывала мое тело, и вот это мне понравилось еще меньше. Я сбежал за пять тысяч миль от людей вовсе не для того, чтобы сталкиваться с сексуальными домогательствами.

— Ладно, давайте знакомиться, — сказала она. — Анна Беатриса Инна Каталина Луиза Мишель Робин Френсис Юджин Ядвига.

Испанка, подумал я. Или, во всяком случае, из какой-то испаноязычной страны. Кажется, это там в ходу такие длинные имена, в особенности у аристократов. Хотя какие, конечно, сейчас аристократы… А может быть, сейчас-то как раз самое их возрождение. Несмотря на сохранившиеся атомоходы. Спасательный бриг, как я понял, все же парусник.

А по-английски говорит чисто, отметил я. И даже болеет за «Чикагских быков». Хотя… в этой ее манере тараторить точно было что-то латинское.

— А вы? — поторопила она меня.

— Тим, — просто сказал я. На фоне такой шикарной россыпи имен мое звучало бледно, но что поделать — мои родители уж точно не были испанскими грандами.

— Это-то ясно, — усмехнулась она. — А подробнее?

— Просто Тим, — пожал плечами я. Мою фамилию ей знать совершенно не обязательно. Если все еще существуют «Чикагские быки», то, вероятно, существуют и Соединенные Штаты. А по американским законам дезертирство не имеет срока давности.

Да и свою фамилию она тоже не назвала, если я, конечно, ничего не пропустил в этой скороговорке.

— Ладно, не хотите — не говорите, — милостиво разрешила она. — Но раз вы тут так долго живете, наверное, у вас есть дом? Почему бы нам не пойти туда? Честно говоря, после пяти дней дрейфа в этом резиновом пузыре я уже не могу смотреть на море. Да и интересно, как вы тут живете.

Показывать ей хижину мне тем более не хотелось, но, в конце концов, вариантов у меня было только два: убить ее или обходиться с ней настолько вежливо, чтобы, когда приплывут эти ее чертовы спасатели, она встретила их на берегу и ни словом не заикнулась обо мне. Первое было проще, но, будучи убийцей по образованию и прошлой своей профессии, я все же не одобряю умерщвлений без крайней необходимости.

Пока мы шагали через лес, она крутила головой по сторонам, ахала и восхищалась красотами. Я уделял ее болтовне не больше внимания, чем трескотне попугаев. Один раз, правда — еще когда мы только вступили под полог пальм, — она поинтересовалась, есть ли здесь крупные хищники, причем в ее голосе звучал не страх изнеженной городской девицы, впервые попавшей в джунгли, а скорее деловитый интерес опытного охотника. Мне даже показалось, что мой отрицательный ответ ее разочаровал. Но тут же она вновь принялась щебетать о цветочках лиан и крылышках бабочек.

Снаружи хижина выглядела так, как эта особа, очевидно, и ожидала — стены из толстого тростника, переплетенного лианами, окна без стекол, вход, завешенный самодельной циновкой; солнечных же батарей на крыше с земли не видно, так что особого удивления она не выказала и лишь восхитилась, как, должно быть, здорово жить в таком романтическом месте. После чего бесцеремонно шагнула внутрь, даже не подумав пропустить хозяина вперед.

Здесь ее ожидали некоторые сюрпризы. Во-первых, кресло. Оно не было плетеным или срубленным из пальмового дерева; это было катапультное кресло истребителя-бомбардировщика. Стол, правда, мне пришлось изготовить своими силами, но его скатерть (я уже говорил — я консерватор) была выкроена из красно-белого парашютного шелка (как, кстати, и моя простыня). Ну и наконец, вделанная в стену приборная панель (точнее, резервная секция таковой, со стрелочными индикаторами, в основном не потребляющими электричества).

— Барометрический высотомер, — произнесла она, остановившись у стены и глядя на круглый циферблат. — Как интересно. Он работает?

— Я использую его в качестве барометра, — смущенно пояснил я, совершенно сбитый с толку глубиной ее познаний. — Видите, высота ниже нуля — давление повышено, так что будет ясно и тепло…

— Вижу. — Она обернулась ко мне. — Значит, это был не корабль, а самолет. И вы его пилотировали. Это же не пассажирское кресло.

— Ну, в общем, да. А какое это, собственно, имеет значение?

— А радиооборудование, значит, разбилось.

— Да, я ведь уже сказал вам… — Я поймал себя на мысли, что теперь уже я начинаю тараторить, а она говорит короткими рублеными фразами. Ч-черт… — А откуда вообще вы все это знаете? Про самолеты…

— Был кое-какой опыт, — усмехнулась она.

Опыт? У нее? Невозможно! Ей максимум двадцать пять, когда последние самолеты поднялись в воздух, она еще в куклы играла… Может, отец был летчиком и рассказывал дочке про приборы? Или это компьютерные симуляторы? Хотя вряд ли при глобальном дефиците энергии они могут позволить себе тратить электричество на игрушки…

— У вас там все еще есть авиация? — спросил я.

— В основном дирижабли с двигателями на спирту, — качнула головой она. — Аэропланы тоже есть, но мало, и мощность у них не ахти. И еще беспилотные ракеты на твердом топливе, ну это, понятно, у военных… Погодьте, так это был взаправдавшний риактивный самалет? — до нее наконец дошло. И, видимо, так ее впечатлило, что интонация вновь изменилась; куда-то пропала даже правильная речь. — Бинзинавый?

— Керосиновый, — вынужден был признать я. — Один из последних.

— Так эта… эта же… вы тут не восемь лет, а все пятнадцать! Ат-па-ад! — заключила она. — Когда вы вернетесь…

— Я не собираюсь возвращаться в Штаты, — жестко произнес я, следя за каждым ее движением. После всех этих перепадов я бы не удивился, если бы она извлекла из кармана жетон и наручники.

— Так вы из Мексики?

Мексики? При чем тут… Ах да. Я и забыл, что официальное название нашего южного соседа — Estados Unidos Mexicanos. В мире, из которого я бежал, лишь одна страна имела право зваться Соединенными Штатами…

— Нет, я про Соединенные Штаты Америки.

— А, это, — она скорчила пренебрежительную гримаску, — они же давно распались. Впрочем, конечно, вы же не знаете…

Я почувствовал немалое облегчение, но тут же подозрительно спросил:

— А сами вы откуда?

— Чикагско-Монреальская Конфедерация, — ответила она без запинки и поколупала пальчиком приборную панель. — Ведь это не была авария, так? Все эти приборы не пострадали, посадка была мягкой. Вы прилетели сюда специально. Угнали самолет и…

— Ну, не совсем угнал, но… В общем, да. — Я решил, что запираться дальше бессмысленно. — Вы-то были ребенком и, может, уже не помните, что тогда творилось. Когда выяснилось, что мировые оценки запасов нефти были завышены, а физики так и не успели довести термояд до промышленной применимости… Большинство людей, правда, по тупости своей верили, что и на этот раз как-нибудь обойдется. Но я — то знал, что к чему, я читал прогнозы экспертов еще до того, как их начали секретить. Даже массовое строительство электростанций, которое тогда начали многие страны, не спасло бы. Во-первых, не успели бы, такие стройки тянутся годами, а нефти оставалось на считаные месяцы. А во-вторых, все равно их суммарная мощность была в несколько раз меньше той, что потребляли одни лишь автомобили. А ведь нефть — это не только топливо. Это многие материалы, без которых была немыслима повседневная жизнь, это асфальт для дорог… Вся наша цивилизация держалась на нефти. Расчеты показывали, что при возврате к углю и пару эффективность сельского хозяйства упадет в 10 раз. Значит, несколько процентов фермеров уже не смогут кормить всех остальных, и 90% человечества просто вымрет от голода. Фактически даже больше — ведь даже при нефти целые народы жили впроголодь, планета задыхалась под бременем десяти миллиардов, которые все продолжали плодиться… И, конечно, эти миллиарды не стали бы умирать молча. Должна была начаться великая война за выживание, война всех против всех, зубами и когтями, не оставляющая камня на камне… — Тут я вспомнил, что передо мной стоит живое опровержение этих слов, и добавил: — То, что вам удалось сохранить цивилизацию с радио, атомоходами и ракетами, — настоящее чудо! Я только не пойму как. Какая-то революция в пищевой промышленности?

• Предыдущая
• 2/4
• Следующая