Бабушка на сносях - Нестерова Наталья Владимировна - Страница 55

• Предыдущая
• 55/73
• Следующая

— Тебе будет удобно на диване? Нет, лучше в кресло, я пододвину.

Он склонился, перенося кресло, и с лысины Игоря упало несколько длинных прядей. У него прическа, которую называют «внутренним займом», когда с одной стороны отращивают длинные волосы и укладывают их поперек головы, закрывая плешь. Сейчас редко такое встретишь. На лысых мода. Даже имеющие отличную шевелюру мужчины стригутся чуть не под нолик.

На «внутренний займ» я обратила внимание еще на вокзале. Ветер подхватывал прилизанные волосы, и они развевались в воздухе. Наверное, лысина у Игоря появилась давно, как и наивный способ ее маскировки. Выработалась привычка рукой ощупать голову, водрузить волосы на место и прибить их приглаживающим движением. Жест напоминал потешное детское самолюбование: гладит себя человек по голове и только не приговаривает:

«Хороший! Хороший мальчик!»

Фигура у него не мальчиковая, а, прямо сказать, бабья: широкие бедра и расплывшийся по талии живот, широким валиком нависающий над брючным ремнем..

Мы с Игорем ровесники. Но принять этот факт мое сознание отказывалось. Не могла я быть такой же старой, потрепанной, молью побитой, как он!

Не комплиментом, а констатацией истины восприняла его восклицания:

— Ты почти не изменилась, Кира! Такая же красавица!

И вместо того, чтобы поблагодарить за добрые слова, я согласно кивнула и предложила помощь в сервировке стола.

— Нет! Что ты! — замахал руками Игорь. — Все сам! Столько дней только и думаю, чем тебя угостить, какое меню предложить.

Меню состояло из вареной колбасы и сыра, порезанных полукругами и уложенных солнышком на тарелке. Банки шпрот на блюдечке. Грибов маринованных и соленых — по плошке (вот это здорово!). Квашеной капусты с клюквой и двух бутербродов с красной икрой. Меня заинтересовало: купил ли он банку икры и решил ограничиться двумя порциями, остатки ли это прежнего подношения, например благодарных родителей директору школы. Не продают же в Алапаевске икру чайными ложками! Не угадала!

— Бутерброды купил в ресторане, — сообщил Игорь. — Надеюсь, свежие.

— Спасибо! Очень трогательно! — поблагодарила я.

И мысленно призвала себя укротить столичный снобизм, прекратить выставлять отрицательные отметки человеку, от которого зависело мое существование.

— На горячее котлеты с картошкой и торт. То есть торт к чаю, конечно!

— Великолепно! — с пылким, хотя и совершенно неискренним энтузиазмом откликнулась я. — Очень люблю картошку.

— Горячее сразу принести или позже?

— Лучше сразу.

Он ушел на кухню и вернулся с двумя большими тарелками. На одной лежали четыре котлетки, на второй курилась парком пирамида вареного картофеля. Отлично! Картошка и грибочки — мне есть чем полакомиться.

— Выпьем, Кира? — Игорь достал из серванта рюмки, поставил на стол бутылку. — Коньяк! Пять звездочек!

— Вообще-то я не пью…

— Чуточку! За встречу! Хоть пригуби!

— Хорошо! Садись уже, пожалуйста. Все прекрасно! Давай праздновать! , Игорь пригладил волосы, которые на сей раз были в полном порядке, и сел в кресло на противоположной стороне журнального столика.

— Дорогая Кира! — начал он пафосно и трогательно. — Многие годы я мечтал об этой встрече! Не надеялся, но мечтал! И вот мы встретились, ты приехала!

У него заблестели глаза от навернувшихся слез.

Игорь сбился, разводя руками в стороны, подыскивал слова.

— Давай выпьем! — пришла я на помощь. — За встречу! Негаданную и, дай бог, счастливую!

Пригубив рюмку, я поставила ее на стол. Игорь свою осушил. Не успела я разжевать и проглотить первый кусочек картошки, а Игорь снова наполнил рюмки, мне капнул, себе доверху. По тому, как он опрокидывал спиртное в рот, как торопился со следующей порцией, можно было судить, что выпить он не дурак.

— Дорогая Кира! — Он поднял рюмку. — Сегодня самый счастливый день в моей жизни! Он наступил! Ты здесь! Ты ко мне приехала! За тебя!

Мою единственную и, не побоюсь этого слова, великую любовь!

Я поднесла рюмку ко рту и поставила на стол, Игорь выпил до дна. Незадержавшийся третий тост тоже начинался с «дорогая Кира» и прославлял чувства, которое мы (теперь уже почему-то вместе) пронесли через годы.

От коньяка или волнения привыкший к низкой температуре Игорь раскраснелся. Ему было не холодно в одной рубашке. А я начинала постепенно коченеть. Ноги леденели. Если в квартире и было шестнадцать градусов, то на уровне потолка, а по полу отчаянно сквозило. Я уже шмыгала носом, который четко сигнализировал о подготовке к простуде. Только ее сейчас не хватало!

— Игорь! — попросила я. — Не мог бы ты мне дать что-нибудь теплое на ноги? И заодно свитер или кофту?

— Ты замерзла? — удивился он.

— Очень! — призналась я. — Боюсь простудиться.

— Странно, но ведь у меня топят! Ты уверена, что тебе холодно?

— Абсолютно! Зуб на зуб не попадает!

— И окна на зиму у меня тщательно заклеены…

Он сидел и рассуждал, вместо того чтобы подняться и выполнить мою просьбу! Тогда я удивилась, а позже поняла: это стойкая черта характера.

Как говорит мой сын, системный сдвиг по фазе.

На любую просьбу, пусть самую незначительную, на микроскопическую жертву с его стороны Игорь отвечает долгим и тщательным разбором поступившего запроса. Чаще всего просьба удовлетворяется, превращаясь в его великодушное одолжение.

Но следующий раз хорошенько подумаешь, прежде чем просить.

Великая любовь вовсе не отрицает прижимистое занудство — и то и другое отлично сосуществуют в одном человеке.

Наконец, я получила валенки и толстый шерстяной свитер. Жить стало веселее. В комиксах иногда рисуют мечты героев — в виде облачка над головой и картинки в нем. У собаки в облачке косточка, у рыбака громадная рыбина на крючке… Если бы имелся способ увидеть мое облачко в данный момент, то в нем крутился бы целый мультфильм. Вот я стою под горячим душем, потом закутываюсь в толстый махровый халат, иду в свою комнату, забираюсь под невесомое, но очень теплое пуховое одеяло, включаю лампу, беру книгу, мурлыкаю от удовольствия. Одна, в тепле и уюте!

После четвертого или пятого тоста, когда в бутылке почти не осталось коньяка, Игорь от слов любви перешел к ее физическому выражению.

— Кира, дорогая!

Он вскочил, подошел ко мне, склонился и обнял. Мой подбородок оказался на плече Игоря. В зеркало серванта я видела половину его туловища со спины — ноги и широкий зад. От Игоря пахло дешевым одеколоном. «Шипр» или «Тройной»? В детстве на основе этих одеколонов и гусиного жира мне делали компрессы, когда болела бронхитом.

Запах детских горячечных болезней! Как я ненавидела этот запах! Им несло из открытых дверей мужского зала в парикмахерской. «Мама, — спрашивала я, — зачем мужчины позволяют, чтобы от них пахло компрессами?»

После объятий пришел черед поцелуям. Игорь лобызал мою шею, двигался по кругу. «Бедный, — пожалела я, — наверное, очень неудобно стоять на прямых ногах, согнувшись! Хоть бы присел, еще радикулит заработает!»

Волосы у Игоря растрепались: «внутренний займ» покинул лысину и свалился длинными прядями на ухо.

Что делать, я не знала. Но долго этого выдержать не могла — точно. Игорь взял в руки мое лицо, прижался губами к моим губам.

О, горе мне! Цылодобово!

«Один, два, три…» — мысленно отсчитывала я секунды пытки. На счете «семь» застонала — не от страсти, естественно, от отвращения. Прежде всего — к себе самой. Игорь совершенно не правильно понял мою реакцию и усилил пыл по обсасыванию моих сомкнутых губ.

— Подожди! — Двумя руками я уперлась в его плечи и оттолкнула. — Игорь! Нам надо поговорить. Сядь, пожалуйста!

— Кирочка моя дорогая! — проговорил Игорь и с удовольствием подчинился.

Именно с удовольствием! Или с облегчением?

То ли спина устала, то ли… Да! Не так уж велика была его страсть не в платонической, а в эротической части. Пусть мой сексуальный опыт невелик.

Но я отлично знаю: возбужденный и влюбленный мужчина, да еще под хмельком, без клея намертво приклеивается, отодрать его от себя можно только с кожей.

• Предыдущая
• 55/73
• Следующая