Позвони в мою дверь - Нестерова Наталья Владимировна - Страница 8

• Предыдущая
• 8/74
• Следующая

— Мы растекаемся лужей, — говорил он на совещании, — вместо того чтобы стать хорошим озером.

Подвернулись попутные выгодные контракты с мебелью — организовали «Класс-мебель», «Класс-авто» тоже постепенно расширяется. Из тридцати пяти филиалов в тридцати чем только не занимаются: и медикаментами, и спортивным инвентарем. Осталось только памперсы производить.

— Или свиноферму открыть, — поддержал его Потапыч. — Звучит: «Класс-свинина». Нас в школе учили — экстенсивный путь плохо. Надо зреть и копать в корень. Ты, Юра, — он обратился к Ровенскому, — предлагаешь открыть учебный центр.

А зачем? Зачем садиться в последний поезд, когда первые уже давно ушли и набирают скорость? Конечно, прибыль это принесет, и деньги обернутся быстро. И покатим мы по утоптанной тропе, когда надо рубить свою просеку.

Но остальные их точку зрения не разделяли. В том числе и Ровенский. Журавль в небе — это красиво, синица в руках — надежно.

С Юрой Ровенским Петров учился в математическом интернате при МГУ. С тех пор они и дружили. Петров всегда был умнее Юры: быстрее и оригинальнее решал задачи в школе, больше книжек читал и разбирался в вещах, о которых Ровенский имел смутное представление. Производство наладить, коллектив сплотить и внушить трудовой энтузиазм у Петрова тоже получалось лучше. Но он безоговорочно признавал, что именно Юрка должен управлять фирмой. У Петрова не было бронированности и целеустремленности Ровенского.

Юра не шел по жизни, а пер как танк. Он не обращал внимания на то, что кого-то случайно задавил или обидел, не комплексовал по поводу друзей-неудачников. Я тебе предложил работу — ты не справился, чего же ты хочешь? Юра уволил секретаршу за то, что она выслала машину встречать его не в тот аэропорт, и Ровенский проторчал там лишний час. Леночка однажды подвесила петровский компьютер, и он два дня потратил, чтобы восстановить стертую информацию. Лене он задал перцу, но уволить ее ему даже в голову не пришло.

Все явно склонялись ко второму проекту. Ровенский посматривал на Петрова с удивлением — не ожидал, что тот легко сдастся. Петрову напрягаться было лень. То ли давала себя знать суматошная ночь, то ли вообще у него азарта поубавилось. Вначале карьера бизнесмена его отчаянно увлекала. От мысли: завтра делаю вот это — и у нас в кармане десять тысяч баксов, он хмелел как от вина. Но потом он уже столько раз задыхался победителем на финише, что прелесть новизны пропала, тужиться и доказывать свою правоту не хотелось.

Леночка и секретарша Ровенского принесли кофе.

— Подожди минуточку, — задержал Петров Лену.

Он взял листок и написал: «Позвони по моему домашнему телефону или последние цифры 23. Должна подойти Тамара Ивановна. Спроси: 1. Как дела? 2. Сцедила ли она Зине молоко? 3. Не надо ли чего-нибудь?»

Через несколько минут Лена вернулась и положила перед Петровым записку: «Тамара Ивановна просила передать: 1. Без советов от сопливых она обойдется. 2. Укол надо делать в девять вечера, к этому времени ты должен привезти лекарства. 3. Нет еды».

Утром, кроме молочных смесей, Петров купил пять видов детского питания, по три баночки каждого. Неужели близнецы пятнадцать банок слопали?

Ну и аппетиты!

Снова вошла Леночка, склонилась к Петрову, и мужские глаза дружно нацелились на ее ножки.

— Звонит педиатр, то есть детский врач, хочет с тобой поговорить. Что сказать? — прошептала Лена на ухо Петрову.

— Я на минутку. — Петров бросился к дверям.

Почему ему все время кажется, что с малышами произошло что-то ужасное?

Козлов был абсолютно спокоен, даже весел:

— Не знаю твоего домашнего телефона, соседкин тоже забыл записать. Как они там?

— Я уходил, все было нормально. Зубки прорезались. Представляешь, у одного на верхней челюсти, а у другого на нижней.

— Бывает. — Козлов записал телефоны и спросил:

— Ты молоко утром сцедил?

— Сцедил.

— Не захлебнулся? — хохотнул Козлов и повесил трубку.

Петров достойно ответить не успел. Леночка смотрела на шефа с удивлением и любопытством.

— Если бы я тебе рассказал, — ухмыльнулся Петров, — ты бы неделю смеялась.

Зина пришла в себя от мокрого холода. До этого она пребывала в кошмарном горячем забытьи — превратилась в песчаного червя, двигалась по пустыне, зарывалась в раскаленные горы, населенные подземными чудовищами. И вот теперь ее вырвали наружу, голую и беззащитную. Она не узнавала комнату, в которой находилась, не знала женщину, которая склонилась над ней и обтирала мокрой салфеткой.

— Где я? — спросила Зина.

— Дома, где же еще, — ответила Тамара Ивановна.

«Дома» — хорошее спокойное слово, только оно не вяжется с Зиниными ощущениями. Ей нужно что-то вспомнить, что-то важное, о чем нельзя забывать. Она вспомнила.

— Дети! — Зина попыталась подняться. — Ванечка и Санечка.

— Лежи. — Тамара Ивановна придавила ее к подушке. — Все с твоими детьми в порядке. Спят чистые и накормленные. Зубки прорезались.

Зина закрыла глаза. Этой женщине можно верить, у нее такие сильные и ласковые руки. Что-то она говорит? Ругает Зину за то, что связалась с подлым мужиком. Нет, слов не понять, они размазываются. Как хорошо, что нет больше того горячего песка и безобразных чудовищ. Можно немного поспать. Вот он уже, сон. Красивая поляна с цветами. Ромашки. Мама плела им из ромашек веночки.

В аптеке Петров присвистнул, когда ему назвали стоимость лекарств и медикаментов, выписанных Козловым. Болеть нынче дорого. По дороге в кассу он увидел на витрине странный прибор — стеклянный граммофончик, сразу под ним углубление, на другом конце резиновая груша. «Для сцеживания молока», — прочитал Петров.

— Средства малой автоматизации, — пробормотал он и купил две штуки.

Детского питания теперь он приобрел семь видов и по десять баночек, запаянных в полиэтиленовую упаковку — больше ему было не унести.

Петров позвонил в соседскую дверь, не заходя к себе. Ему открыла насупленная и недовольная Тамара Ивановна.

— Как дела? — спросил Петров, пройдя за ней на кухню.

Тамара Ивановна не отвечала, молча разбирала лекарства.

Петров повторил свой вопрос, и она опять его проигнорировала.

— Я что-либо сделал не так? — Петрова стала раздражать эта игра в молчанку.

Тамара Ивановна вдруг развернулась и закричала:

— Ах ты, хрен моржовый! Ты до чего женщину довел? Она же впроголодь живет. Три картофелины нашла и пачку вермишели! Дети ее высосали всю, в чем только душа держится. А сам жируешь, как блин масленый блестишь! Где твоя совесть?

Петров онемел от этих упреков. Какого черта Козлов ничего не объяснил медсестре? Впроголодь живет… Фу ты, гадство какое! Он почувствовал щемящую жалость к девочке-женщине Зине и ее близнецам.

Он стал в ответ кричать на Тамару Ивановну: обиделся на несправедливые обвинения, да и жалость к нищим соседям ему была нужна как новый зуб мудрости.

— Что вы на меня орете? Я им кто? Муж? Отец?

Брат, сват? Я им никто! Сосед! Целые сутки занимаюсь их делами, ночь не спал — и здрасте! — я же виноват, что их папаша уплыл.

«Сейчас развернется и хлопнет дверью, — мелькнуло у него в голове. — Что я тогда буду делать?»

— Скажите четко, — он поубавил пыл, — какие именно продукты надо купить. Я съезжу в магазин.

На лице Тамары Ивановны отразилась целая гамма чувств. Во-первых, она не ожидала такого поворота вещей, и ей стало неловко за то, что обрушилась на неповинного человека, во-вторых, запас приготовленных оскорблений еще не исчерпался, и она как собачка после разбега должна была резко тормозить и сдерживать инерцию, в-третьих, она лихорадочно придумывала предлог, чтобы не извиняться. Предлог не заставил себя долго ждать — захныкали дети.

— Иду, иду, мои лапочки, — пропела Тамара Ивановна и отправилась в спальню.

• Предыдущая
• 8/74
• Следующая