Средство от облысения - Нестерова Наталья Владимировна - Страница 15

• Предыдущая
• 15/43
• Следующая

Далее за текст бралась Алла. Выполняла указания, заменяла курсив литературно и цензурно безупречным текстом.

Так было и с последним романом. Но проклятый компьютер почему-то перенес на дискету вариант Родиона, а не причесанный текст Аллы.

Она же вела рукопись в издательстве, несла полную ответственность. Конечно, кроме редактора, еще многие работают с книгой. Но привыкшие ко всему сотрудники лишь пожали плечами. Сочли, что грязная брань – это специальный прием. Благо примеров в современной беллетристике имелось немало.

Главный просчет Аллы – не удосужилась заглянуть в рукопись перед сдачей в типографию. Навалились другие заботы, она и махнула рукой. Кроме того, старший корректор, опытная и надежная, как учебник русского языка, хотя и высказала решительное отвращение к такого рода заигрываниям с читателем, конкретных замечаний не сделала. Алла понимающе кивнула: мол, не для нас, эстетов, писано. И отнесла наборщице – вносить корректорскую правку.

Книга вышла. Любители жанра через каждые три-пять страниц могли любоваться курсивом.

«Воробей! Здесь надо… (зафигачить) сексуальную сцену. Пусть он… (восторженную) дамочку так… (отделает), покрутит на… (фаллосе), чтобы ей вся последующая жизнь грандиозным… (половым актом) мечталасъ».

"Воробей!.. (стащи) у Тургенева описание…

(деревенского), (розового) утра. Кажется, есть в… (гениальных) «Записках охотника».

«Воробей! Требуются… (трогательно-вздыхательные) чувства героини».

"Воробей!.. (опиши) женский костюм, в котором дорогая… (падшая женщина) идет на… (промысел).

И так далее.

В издательстве разразился дикий скандал.

Крайней, и справедливо, была редактор Алла Воробейчикова. Начальник топал ногами, брызгал на нее слюной, грозил судом и требованием покрыть все производственные расходы. Коллеги смотрели на Аллу как на безнравственного плагиатора.

– Кошмар! – согласилась Лена. – А что Родион? Очень переживает?

– Родион как раз потешается. Говорит, что коммерческой литературе, как публичной девке, даже сексуальные маньяки в кайф. Еще не вечер, подожди, кипятком мочиться от восторгов начнут.

Лена утешила подругу, сказала, что после увольнения поможет найти работу. Например, с Булкиным поговорит о необходимости принять еще одного сотрудника. Все равно Булкин не вникает в дела, оболванить его нетрудно.

Родион оказался прав. Скандал обернулся триумфом. Через несколько дней после выхода грязной книги распространители опустошили склад издательства, а читатели сметали книгу с прилавков. В прессе появились отзывы критиков, растолковывавших новаторский ход Тита Колодезного, который фамильярным обращением к читателю «Воробей!» призывает к сотворчеству, соавторству и полету фантазии. Курсивные вставки несут колоссальный заряд экспрессии, вроде пощечины по лицу, отпущенной не для оскорбления, а с целью заставить человека впасть в творческий экстаз.

Лена Соболева рецензии прочитала и полностью с ними не согласилась. Ей не хотелось, чтобы ее или Настю хлестали по лицу с какой угодно целью. Лена подозревала, что и автор бестселлера не рад вспыхнувшей шумихе. Она позвонила Родиону и сказала, что не надо расстраиваться, каждый может совершить ошибку с последствиями. Например, ее мама однажды дала им в дорогу вареную курицу, в которой находилась бацилла сальмонеллы. Они курицей угостили приятелей, случайно оказавшихся в соседнем купе. Отпуск семья Соболевых и еще четверо сотрапезников провели в одесской инфекционной больнице с подозрением на холеру. Об угрозе страшной болезни сообщили в Москву, их квартиры вскрыли и от потолка до пола залили хлоркой.

– Спасибо, Лена! – рассмеялся Родион. – Утешения принимаются с благодарностью.

Алле дали премию. Титу Колодезному повысили гонорарную ставку, опасаясь, что его переманят конкурирующие издательства. Так и случилось: Родиона засыпали предложениями, одно выгоднее другого. Просили в том же русле – боевик, курсив, матерщина.

Алла ликовала и рассуждала об экзистенциальном опыте русского народа, воплоговшемся в табуированной лексике. Но Родион наотрез отказался работать в предложенном направлении.

– Воробей! Я поганить русскую словесность не желаю!

– Ты не понимаешь! – возмущалась Алла, которой очень хотелось славы. – Завтра в издательстве найдут другого Тита Колодезного, он станет шлепать романы и пользоваться твоими лаврами!

– Флаг ему в руки! Я в знаменосцы похабщины не рвусь. Я могу писать пустоголовые детективы, могу в устной речи с близкими людьми подпустить словечко! Но ковать славу на матерщине! Охотников хватает. Завтра найдется какой-нибудь доморощенный маркиз де Сад, помноженный на Чикатило, и опишет, как приятно старперу насиловать младших школьниц. Будут книжку покупать? Взахлеб! Новым Набоковым назовут, «Лолиту» вспомнят. А его надо прилюдно, на площади, кастрировать – на глазах у поруганных детей и несчастных родителей.

– Родик! Но область литературы, экспрессия, заключенная…

– Заткнись и не рассказывай мне о литературе! Кому не хватает такой экспрессии, пусть ходит по общественным сортирам и на стенках читает. А мне не хватает хорошего ужина. Мы сегодня есть будем? Или опять в меню хрен с приветом?

Алла отправилась на кухню придумывать ужин. Ах, как бы ей хотелось самой подхватить взметнувшееся тиражами знамя Тита Колодезного! Но к сожалению, Алла была способна только описать женский туалет, осовременить русские пейзажи, сворованные у великих писателей XIX века, и – высший пилотаж – скомпоновать эротические сцены, взяв за основу любовные романы нескольких американских, плодовитых, как крольчихи, писательниц.

Она решила не торопить события. Вдруг Родион передумает? А пока организовать вечеринку. Убить двух зайцев: отметить новоявленный бестселлер и познакомить Лену с мужчиной, который способен вернуть подруге пошатнувшееся женское самоуважение.

– Художник Федот Сворыгин, – делилась Алла с Родионом за ужином, состоящим из быстрой в приготовлении и химической на вкус импортной лапши, – для Лены сложноват будет. Ей не понять его творческой манеры. Когда я рассказывала, что Федот рисует собак с вывернутыми внутренностями, она предложила вызвать к нему в мастерскую членов общества защиты животных.

– Федот, да не тот, – согласился Родион.

Тут же выразил сомнение:

– Воробей! Ты какую-то муру затеяла. Лена Соболева не по части амурных интрижек.

– Игорь Шульгин! – продолжала Алла, не вслушиваясь в комментарии. – Поэт и вообще импозантен, если не перепьет. Заворожит Лену стишками. Нужен именно человек творческий. Чтобы она увидела разницу между каменноголовым инженером и личностью одухотворенной.

– Языком молоть – не членом орудовать, – цинично напомнил Родион. – В прикладной сфере поэты технарям проигрывают. Скажем честно, в подметки не годятся.

– Пусть это будет не физическое совращение, а духовное, интеллектуальное! – мечтала Алла.

– Тут наши пострелы, – согласился Родион, – поспели. Поэты заморочили бабам голову на три века вперед, инженерам и не снилось.

• Предыдущая
• 15/43
• Следующая