Средство от облысения - Нестерова Наталья Владимировна - Страница 17
- Предыдущая
- 17/43
- Следующая
– Будем делать рулет, – решила Алла. – Назовем его «Прохожий». Нет, Игорь обидится.
– «Отхожий», – уточнила Лена. – Посмотри, какого цвета фарш, его нельзя есть.
– Нормального цвета, государственного. Распластаем массу большим блином. Ногти у тебя – сила. Сколько стоят?
– Конкурсный образец, – сказала Лена, выковыривая фарш из-под искусственных ногтей. – На мне опыты ставили. А что в начинку?
– Посмотрим, что имеем. – Алла присела у раскрытой дверцы холодильника. – Так, каша гречневая, утренняя, годится. Что в баночке болтается? Горошек зеленый, идет. Лучку порежь. Мало получается. Заглянем в шкаф. Ты гляди, изюмчик, его туда же.
– Алла!.. – ужаснулась Лена. – Каша на молоке плюс горошек и изюм – от такой смеси у гостей в кишечнике случится революция! Они вздуются, как воздушные шарики!
– Ничего, не улетят. Сейчас в духовочке запечем. Заворачивай, заворачивай, не морщись. Потом на блюдо положим, вокруг огурчики, помидорчики – пальчики оближут. Я тебе гарантирую. Готово? Все, пошли общаться. Теперь главное не забыть, а то сгорит.
Стараниями Аллы Лена оказалась тесно усаженной на диван рядом с поэтом Шульгиным. Он был немногословен, только смотрел на Лену, как бы ожидая чего-то. «Надо стихи похвалить», – сообразила она.
– Мне очень понравилась ваша поэзия, – выдавила Лена, – так импрессионистично и…
Второе слово она забыла.
– Вы тонко понимаете, – зашептал в ответ поэт. – Предчувствую в вас тонкую душу. Ах, какой запах от вас исходит, он кружит мне голову.
Шульгин уткнулся ей носом в плечо и шумно засопел.
Лене стало неловко. «Моль ты, что ли, – подумала она, – нафталин тебя притягивает».
И осторожно отлепила от своего плеча мохнатую голову.
– С каких языков вы переводите? – спросила она.
– С удмуртского, нанайского, башкирского.
– Все их знаете? – поразилась Лена.
– Нет, конечно. Зачем? Есть подстрочники. Это вообще было в прошлые времена, когда издавали творчество малых народностей. Перевод как способ самовыражения меня не привлекает. Истинное вдохновение индивидуалистически рефлекторно.
– Да, конечно, – кивнула Лена, делая вид, что поняла мысль поэта.
Поэт Шульгин провожал Лену домой. Всю дорогу до метро и от, в вагоне, наклонившись к ее уху, он читал свои стихи. Лучше бы он этого не делал, так как у Лены от его поэзии разболелась голова, нахлынула тоска, воспоминания о том, как Володя читал ей в молодости Блока. Портрет поэта так и остался незаконченным… Лена шмыгнула носом – слезы подкатили.
– Боже! – Шульгин захватил ее руку и принялся осыпать поцелуями, быстро двигаясь от кисти к плечу. – Какое сопереживание! Какая тонкая душа!
Он уже вознамерился впиться ей в шею, но Лена вывернулась и облегченно заявила:
– Мы пришли, вот мой подъезд.
– Послушайте из моего раннего. Вы должны оценить!
И опять замолол рифмованную белиберду, открывая перед Леной дверь.
Шульгин надоел Лене смертельно. Своим творчеством он на корню задушил проклюнувшееся было у Лены чувство гордости за свой успех и забытое волнение, которое бывает на свидании с молодыми людьми.
«Из раннего» Шульгин дочитал на ее лестничной площадке.
– Замечательно, – сказала Лена устало. – Я провела чудесный вечер. Спасибо вам!
Поэт захватил ее руки.
– Вы не хотите пригласить меня на чашку чаю? Я еще вам почитаю.
Привести этого лохматого домой, где дети, и дальше слушать? А вдруг Володенька вернулся?
– Уже поздно, – сказала она торопливо. – Дети и муж уже, наверное, спят. Вернее, муж не спит, ждет меня.
– Как муж? – поразился поэт. – Алла сказала, что вы разведены..
– Она поторопилась. Мы помирились.
– Но помилуйте, – в голосе поэта звучало обиженное возмущение, – а что буду делать я?
– Поедете домой.
– На чем? Метро уже закрыто.
– На такси.
– На такси у меня нет денег.
Лена ссудила поэту деньги, которые он принял с видом оскорбленного достоинства, и, не прощаясь, стал спускаться по лестнице.
– Сам дурак, – пробормотала Лена, входя в квартиру, – прохожий в прихожей.
Володи дома не было. Лена тяжело вздохнула и отправилась в ванную смывать макияж.
Из зеркала на нее смотрело чужое, замученное, вульгарно декорированное лицо. Зачем все это? Глупости какие. Что она с собой наделала? Как теперь Володя на нее посмотрит? Что подумает? Он ее любит такой, какой она есть в натуральном виде. Или уже не любит? Хотелось плакать, но еще больше спать.
ОТКРОЙТЕ, МИЛИЦИЯ!
Наряд милиции забрал Володю из ДЭЗа (по старой терминологии – ЖЭКа) в районе Чистых прудов, где он расспрашивал об Иванове, живущем на улице Мясницкой. Сотрудницы ДЭЗа сразу настороженно отнеслись к его расспросам об Иванове, его комплекции и сережках жены Иванова.
– Зачем вам? – спрашивала техник-смотритель, удивительно похожая на Лену.
Володю это сходство коробило.
– Я должен Иванову большую сумму, – врал он, морщась. – У меня есть деньги, но я не знаю, когда он бывает дома, да и вообще, тот ли это Иванов.
– Подождите, – велела Ленин двойник и выскочила из комнаты.
Вернулась она умиротворенная, слегка злорадная и почему-то предложила Володе попить чайку.
– Мне некогда, – сказал он, – если вы не можете мне помочь, я лучше уйду.
– Нет-нет, – замахала руками двойник, – подождите, я сейчас документы подниму.
Две другие сотрудницы искоса рассматривали Володю, но, как только он поднимал на них глаза, тут же утыкались в бумаги и принимались лихорадочно их листать.
Когда в комнату вошли старшина и рядовой милиции, женщины дружно испустили вздох облегчения.
– Где наводчик? – спросил старшина.
– Вот он. – Женщины, как по команде указали пальцем на Володю.
– А ну, пошли! – велел ему старшина.
– Как это пошли? – возмутился Володя. – За что?
– В отделении разберемся, пошли, я сказал.
– Никуда я не пойду!
Володя не только пошел, но засеменил быстро, потешно и на цыпочках: рядовой профессионально оторвал его от стула, захватив сзади рубашку на вороте и придушив, потом поддернул брюки на спине вверх, и они болезненно передавили промежность. Володя чуть не скулил от боли, чертыхался и размахивал руками, пока его спускали в столь унизительном виде по лестнице и заталкивали в милицейский «уазик».
Бессонную ночь он провел в камере предварительного заключения в обществе хулиганов, воров и дебоширов. На допрос Володю вызвали только в полдень следующего дня.
– Следователь Егор Егорович Иванов, – представился очень низкого росточка мужчина одних с Володей лет.
Услышав фамилию, Володя вздрогнул.
– Ага, вот и мне интересно, – ухмыльнулся следователь, – почему все Ивановы? Что за специализация такая?
Он рассматривал список, конфискованный у Володи при задержании. Затем пододвинул к себе бланк протокола и стал спрашивать:
– Фамилия? Имя? Отчество? Год, место рождения? Адрес?
– По которому прописан или по которому живу в настоящее время? – уточнил Володя.
– Все запишем, и по тем, что промышляешь, тоже.
– Послушайте, это недоразумение. Никакой я не вор и не наводчик.
– А кто?
– Рогоносец.
– В каком смысле? – не понял следователь Иванов.
– В прямом, то есть в фигуральном. В этом списке любовник моей жены.
Следователю послышалось «любовники».
Он вытаращил глаза и вытянулся на три сантиметра.
– Во! Все? Зациклилась на Ивановых?
– Надеюсь, что только один, – хмуро ответил Володя.
Когда он закончил рассказывать свою печальную историю, следователь расхохотался.
– Ну, мужик, ты даешь! Мы сегодня все утро телефоны обрываем, звоним по городам и весям, народ отправили по адресам, которые ты вычеркнул. Ни одной зацепки. Умора! А он любовника вычисляет! Не обижайся, что я смеюсь. Представляешь, серийный грабитель, который чистит только Ивановых? Давай знакомиться. Как тебя, Володя? А я Егор.
- Предыдущая
- 17/43
- Следующая