Средство от облысения - Нестерова Наталья Владимировна - Страница 20

• Предыдущая
• 20/43
• Следующая

Володя пожал плечами.

– Я к своим заеду, – сказал он, – дочка звонила. Надо с ней позаниматься тригонометрией.

– Заночуешь у них?

– Вряд ли.

Володя помнил того Иванова. Славный парень, и жена его их пирожками угостила.

Вспомнил и почему усовершенствованные дроссели показались ему знакомыми. У них на заводе даже после перестройки, когда сократили массу народа, существовала должность инженера по новой технике. Занимал ее Стасик Голубков. Не сократили его, потому что Стасик – так его звали все – вечно кипел и обрызгивал всех своей бурной деятельностью.

Новинки науки и техники были его всепоглощающей страстью. Он регулярно собирал представителей младшего и среднего руководящего звена и обрушивал на них водопады информации, практически бесполезной и неприменимой на данном производстве. Собственно, внедрение новинок Стасика никогда не интересовало, главным был азарт коллекционера. Стасик оформлял стенды, писал плакаты, вещал по заводскому радио и вел рубрику в многотиражке. Стасика знала каждая уборщица, – начальству он казался полезным сотрудником.

Именно Стасик в очередном радиообращении к народу рассказывал о новых дросселях для ламп дневного света. Главное достоинство этих дросселей заключалось в том, что, подпортившись, они не гудели потревоженным пчелиным ульем, а просто отключали лампу.

Во время обеденного перерыва Володя отправился к Голубкову.

– Зачем тебе эти дроссели? – поинтересовался Стасик.

– Мне нужны не они, а человек, который их придумал. Пока не могу точно сформулировать зачем.

– Внедрением рацпредложений занимаюсь не я, а Котков из отдела главного технолога, – насторожился Стасик.

– Я ничего не внедряю. Откуда ты взял эту информацию?

– Думаешь, помню? Такой поток материалов, а я один, зашиваюсь. Просил выделить мне секретаршу, да куда там!

Способность увиливать от любой нагрузки, не связанной с его увлечением, была так же развита в Стасике, как и страсть коллекционера. Он ни разу в былые годы не отправился в подшефный колхоз, не трудился на овощебазе и не носил красных стягов на демонстрациях. Его можно было только запугать какой-нибудь большой работой и этим вынудить на другую, более мелкую.

– Мне интересно, какой процент из предложенных тобой усовершенствований внедрен именно на нашем предприятии? – спросил Володя. – Есть идея послушать тебя именно по этому поводу. Потому как последний раз ты надоел нам с нервущимися чулками и унитазами с автоматическим сливом.

Стасик соображал быстро.

– Я найду тебя до окончания рабочего дня, – пообещал он.

Автором новых дросселей оказался не Иванов, а некто П. С. Канарейкин. Володя и сам не знал, зачем ему понадобилось выяснять это.

Вечером он пришел в свой дом, и сердце болезненно заныло при виде знакомых стен.

Даже его тапочки стояли на прежнем месте под вешалкой. Но он прошагал к детям в туфлях. Перемены в облике жены ощутил, как вспышку яркого света, когда не, успеваешь рассмотреть источник, ослепивший тебя. Поэтому, спроси его конкретно, что изменилось в ней, он не смог бы ответить.

– Как тебе мама? – спросила Настя.

– Что мама? – сказал Володя глухо. – Давай свои примеры.

– Ну ты даешь, отец. Она же противогаз сняла.

– Какой еще противогаз? – не понял Володя.

– Из анекдота. Эх ты… – Дочь обреченно махнула рукой.

Лена готовила ужин на кухне и мучилась вопросом: рассказывать ли Володе о Петином хулиганстве в школе и о том, какое продолжение все, это получило дома.

Когда Лена порола сына, вернее, бегала с ремнем и воплями за ним по квартире, он вдруг начал выкрикивать информацию о Насте, которая заставила переключиться с его проблем на более серьезные. Это был излюбленный прием Петеньки: как только ему грозила расправа, он тут же выбалтывал секреты сестры, которые добывал подслушиванием и подглядыванием.

– А Настьку голой фотографируют! – кричал он. – Ванька Лобов фотографирует! Я знаю, где фотки лежат. Она их под матрасом прячет!

Насчет «голой» Петя преувеличил, но снимки действительно привели Лену в ужас. Ее красавица дочь фигурировала на них с оголенными плечами, и дальше книзу открывалась грудь почти до кульминационных участков. Эти самые участки были прикрыты какой-то шелковой тканью. На других фотографиях Настя стояла спиной, слегка развернув лицо к зрителям, и тут объектив захватывал ее спину гораздо ниже той линии, где должна была находиться полоска лифчика.

В первые минуты, как и в школе после сообщения Марии Гавриловны, Лену сковало оцепенение. Мысли, одна хуже другой, хороводом кружились в голове, а тело одеревенело. Но к приходу дочери наступила вторая фаза – активного воспитания.

– Как ты могла? – кричала Лена на дочь. – Ни капли стыда! В шестнадцать лет таскаешься голой перед парнями. Я думала, ты порядочная девушка, а ты развратница. Может, на панель пойдешь?

– Замолчи! – топала ногами Настя. – Ты ничего не понимаешь! Кто тебе позволил рыскать в моих вещах? Шпионишь?

– Нету у тебя своих вещей! Это все мое, на мои деньги куплено. У тебя только дурь одна своя. Ни капли гордости! Я в твои годы стеснялась туфли на каблуках надеть, а ты голая выплясываешь!

– Ну да, видела я твои платья! То, в котором ты к тете Алле ходила, очень скромное. И ни перед кем я голая не выплясываю. Что ты, обзываешься? Хоть бы что-нибудь понимала в искусстве!

– В искусстве? Эта мерзость, по-твоему, искусство?

Лена рвала снимки на клочки и швыряла ими в дочь.

Потом они обе рыдали – Лена на кухне, а Настя в своей комнате.

Лене казалось, что мир сорвался с места и катится в пропасть. Муж бросил, себя изуродовала, Петя срамные книги читает, Настя нагишом позирует. Да за такие удары судьбы какое может быть вознаграждение? Миллион в лотерею выиграет? Не нужен ей миллион! Заберите его себе! А ей верните прежнюю семью!

Настя тоже лила слезы в обиде на мир. Никто ее не понимает, не любит, не ценит. Многие девчонки уже по-настоящему целуются, а она что, убогая? Косухи не будет, опять гулять в старом свитере идти! За последний месяц ни одной новой фенечки не купила!

Петя курсировал от мамы к сестре, как мог успокаивал, то есть говорил одинаковый текст: «Ты, того... хватит, воще!» Но они не слушали, рыдали, точно им по всем предметам в конце четверти двойки выставили. Тогда Петя изменил тактику. Прибежал к сестре и выкрикнул:

– Там мама себе горло ножом режет!

Рванул на кухню и завопил:

– Настя вешается!

Плакальщицы ринулись навстречу друг другу и столкнулись в гостиной. В один голос завопили:

– Ну, Петька!

Потом они еще немного похлюпали, уже обнявшись.

– Ты пойми, – говорила Лена, – каково мне было увидеть тебя обнаженной.

– Мамочка, у меня все было одето или прикрыто.

– Неужели ты с ним, с этим Ваней, уже… Как подумаю, мне просто нехорошо.

– Клянусь тебе, папой клянусь, что нет. У нас с ним исключительно деловые отношения.

Он собирается поступать на фотожурналистику. Я ему нравлюсь как модель, чисто профессиональный интерес.

– Ой, не верится мне, что «чисто».

– Мама, я, наверное, такая же отсталая, как ты. Не могу на это решиться без сумасшедшей любви. Как только у меня случится такая любовь, как у вас с папой, я тебе обязательно скажу. Ты не волнуйся за меня,.

– Ну да, как у нас с папой, – всхлипнула Лена. – Хоть бы один поезд в метро неудобно остановился, хоть бы один чулок за две недели порвался! Полный город луж, а меня никто не обливает, ни один документ не потерялся и ни одной тарелки не разбилось. За что судьба ко мне изменилась?

– Мамочка, все будет хорошо. Ну куда наш папа денется? Конечно же он вернется. С Петькой тоже все в порядке – переходный возраст: А у меня вообще все замечательно, вот только двойку по химии исправить.

Лена решила не посвящать Володю в эти события. Тем более, что за ужином, на который его уговорили остаться дети, он разговаривал только с ними. Правда, в какой-то момент перед чаем Петя и Настя вышмыгнули из кухни и родители остались одни.

• Предыдущая
• 20/43
• Следующая