Роковая красавица (Барыня уходит в табор, Нас связала судьба) - Туманова Анастасия - Страница 61
- Предыдущая
- 61/65
- Следующая
Утром они с сестрой готовились к отъезду. Варька украдкой увязывала вещи, складывала посуду, стараясь, чтобы эти сборы не заметила Макарьевна. Илья же сходил на Конную, на Таганку, раздал долги, договорился с братьями Деруновыми о том, чтобы забрать своих лошадей, стоящих на конюшне в Рогожской слободе. К счастью, никто из живодерских не увязался за ним. Сам он не стал заходить в Большой дом. Делать там было больше нечего, да и Митро мог заподозрить неладное.
Договорились уйти ночью, перед рассветом. Варька не плакала, но Илья не мог смотреть на ее бледное, расстроенное лицо. Ему самому было не лучше, и после полудня он, не выдержав, ушел из дома. Без цели бредя по Большой Садовой, он старался думать о таборе, о цыганах, о том, что начинается лето, что они поедут в Бессарабию менять коней… Но на душе по-прежнему скребли кошки.
Свернув на Тверскую, Илья вдруг вспомнил о Лизе. Вот и с ней вышло черт знает как. Не сегодня-завтра объявится муж, и опять ей мучиться с его завихреньями, и так до смерти, да еще кто кого переживет: у Баташева здоровье лошадиное. Только зиму и весну прожила баба счастливо. И ведь любила же его, Илью, дурака таборного… Ждала, мучилась, посылала Катьку, ревела ночами в подушку. В табор собиралась вслед за ним, а он бы даже Настю, цыганку, не посмел просить о таком. А вот Лизка пошла бы за ним куда угодно. Пусть и не знала, на что идет, не выдержала бы бродячей жизни, надорвалась бы, помогая лошадям выбираться из непролазной грязи, свалилась бы с лихорадкой после первого же дня с картами на базаре, замерзла бы ночью на холодной земле у погасших углей. Гаджи, купчиха, непривычная… смех и думать. Ей бы мужа хорошего да детей. А вместо этого полюбила таборного цыгана, у которого в голове только лошади да Настька…
Катьку Илья нашел в лавке на Полянке. Выслушав Илью, она обрадовалась, заверила, что Лизавета Матвеевна «на седьмые небеса от радости вознесется», и пообещала к ночи отпереть ворота. У Ильи немного отлегло от сердца. Он даже догадался забежать на Сухаревку и прикупить в лавке Симона-армянина золотое колечко с зеленым камешком. А то, в самом деле, что ж это – почти полгода лазит к бабе под одеяло и даже платочка ей не подарил. Не по-цыгански как-то. А теперь сам бог велел: не увидятся больше.
Илья не собирался говорить Лизе о своем отъезде из Москвы. Рассчитывал лишь быть с ней поласковее, чтобы та, вспоминая после о нем, не держала зла. А он, перед тем как выйти за ворота, скажет обо всем Катьке. Пусть передаст своей барыне. Бабе с бабой всегда легче договориться, да и ему спокойнее будет.
Варьке он не сказал, куда идет: лишь, пряча глаза, предупредил, что вернется ночью. Сестра только махнула рукой. До темноты Илья сидел в трактире на Ордынке, тянул вино, старался не очень пьянеть, но все же не уследил за собой и сейчас, стоя под фонарем, чувствовал, что его отчаянно ведет в сон. Не хватало только опозориться перед Лизкой напоследок. И где эта Катька проклятущая?
Катька оказалась легка на помине. Смазные ворота чуть слышно скрипнули, появилась рука.
– Сюда.
Илья скользнул в образовавшуюся щель. Прикрывая за собой створку ворот, он краем глаза успел заметить какое-то движение в конце темной улицы. Но Катька потянула его за рукав, и он тут же забыл об этом.
– Ни стыда ни совести у тебя, антихрист, нет… – привычно бурчала Катька, таща Илью за собой по темным коридорам. – Опять с пьяных глаз явился, вонища от тебя на весь дом, как будто не к благородной женщине идешь, а к мамзельке какой… И так Лизавета Матвевна через тебя снова наплакамшись и валерьянки напимшись. Право слово, никакого…
– Стой! – вдруг сказал Илья, останавливаясь. – Слышишь?
– Чего? – Катька тоже замерла. – Где? У нас?
Со двора донеслись приглушенные звуки. Илья напряг слух и отчетливо различил разговор и скрип колес.
– Это во дворе, – севшим голосом сказал он Катьке.
– Быть не может… – ахнула та. – Не ждали, ей-богу… Пойду гляну…
– Стой, дура! – прошипел Илья, впотьмах ловя ее за руку. Вдвоем они вернулись к темной лестнице на первый этаж. Теперь звуки стали еще явственней. Послышалось ржание лошадей, сонная ругань.
– Гос-по-ди-и… – простонала Катька. – Иван Архипыч с мужиками… Боже мой, барыню упредить… – И, прежде чем Илья успел ее остановить, метнулась по коридору в темноту.
Илья остался один. От страха взмокла рубаха на спине. Сохранить самообладание помогала лишь кромешная тьма вокруг: Илья понимал, что обнаружить его в таких потемках будет непросто. Но не век же здесь будет темно. Сейчас станут заносить мешки и вещи, запалят свечи, и куда он денется? Черт же принес Баташева… С самой Пасхи ждали, ждать устали – а он, не предупредив, среди ночи явился. Надо выбираться отсюда. Вот только как?
Прижимаясь спиной к теплым бревнам стены и прислушиваясь к нарастающему снаружи шуму, Илья перебрал в мыслях все возможные способы. Выбраться через «черную» дверь в сад и дернуть через забор, пусть и полуторасаженный, в переулки… Подняться к Лизке и из ее окна сигануть опять же в сад… Взобраться по лестнице на чердак и отсидеться там, покуда не утихнет… Но первый способ отпал сразу: пробравшись на ощупь к «черной» двери, Илья убедился, что она заперта. Вдобавок по галерее зашуршали старческие шаги, и Илья едва успел юркнуть под лестницу. Ни о чердаке, ни о Лизкиной спальне теперь уже нельзя было думать. Сжавшись в комок под скрипучими ступеньками, Илья увидел пробирающегося к двери Кузьмича.
– Ваше степенство, Иван Архипыч! – зашамкал он, поднимая свечу в дрожащей руке. – А уж мы не чаяли дождаться, кормилец! Слава богу, слава господу богу всемилостивому!
– Ладно, будет, Филька! – сурово сказал знакомый голос.
Илья увидел в пятне света массивную, взъерошенную фигуру Баташева. Отстранив старого приказчика, он пошел в дом, и лестница затряслась под его шагами. Едва сдерживая дрожь, Илья подумал о том, что бог все-таки есть. Приди он сегодня в Старомонетный хоть на пять минут раньше – накрыли бы его прямо у Лизки под одеялом.
Как выбираться из дома, Илья не знал. Двор был полон людей, а по их крикам, брани и тяжелым ударам мешков о землю было ясно, что мужики разгружают подводы. Путь в сад отрезан. Оставался лишь один способ: подождать, пока скроется луна, и в темноте перебежать через двор к воротам. Авось не сообразят в суматохе, кто такой. А сообразят – не догонят.
Сердце бухало, как чугунная баба, когда Илья приоткрыл тяжелую дверь. Проклятая луна сияла во всю мочь. Ее свет заливал широкий, перегороженный подводами двор, спины фыркающих лошадей, суетящихся мужиков. Стискивая стучащие зубы, Илья дождался небольшого облачка. И бесшумно выскользнул из-за двери, молясь: господи, пронеси…
Не пронесло. Через два шага его окликнули:
– Эй, парень, чего надо?
Илья, уже не прячась, бросился к открытым воротам. Сзади – удивленный возглас, топот ног, крики: «Держи, держи!» Оставалось добежать совсем немного – но кто-то повис на плечах, сбил на землю. «Эх, нож бы…» – отчаянно пожалел Илья, вскакивая на ноги и награждая этого «кого-то» ударом «поддышку». Двор взорвался руганью, воплями. Лежащий на земле мужик выл диким голосом. Отовсюду сбегались люди.
– Робя, да это цыган, кажись…
– Ах, харя черномазая! Красть сунулся?
– Держи его! Держите, черти! Как есть удерет!
– А-а, нечисть, кусается!
– За хозяином бегите! Да вяжите кромешника, вожжами вяжите!
«Убьют ведь», – подумал Илья, тщетно пытаясь выбиться из кольца мужиков. Спасало его пока лишь то, что, сгрудившись кучей, они мешали друг другу. Сзади кто-то, изловчившись, снова прыгнул ему на спину. Илья размахнулся было, но за плечи его схватили сразу четверо, и он понял, опуская руки, что это – все.
И вдруг отчаянно взвизгнули створки ворот. Несколько темных фигур ворвались во двор, и до Ильи донесся страшно знакомый, пронзительный голос:
– Чавалэ, чавалэ-э-э! Наших бьют!
Услышав это, Илья – откуда силы взялись? – рванулся из держащих его рук, прыгнул к воротам. Рядом рявкнуло по-цыгански с десяток голосов, луна вышла из-за облака, и в ее свете Илья увидел Митро и Ваньку Конакова, стоящих спина к спине и размахивающих цепями. По земле, молотя друг друга, прокатились визжащий по-поросячьи Кузьма и огромный мужик. У ворот шло настоящее побоище, в сцепившемся клубке Илья успел разглядеть лишь чью-то бороду и оскаленную, зверскую рожу Ефима Дерунова. Илья кинулся было на помощь, но страшный удар сзади оглушил его, свалил на землю. Кровь теплой волной хлынула на глаза, острая боль пронзила голову. «Господи, мама моя!» – взмолился Илья, неожиданно вспомнив давно умершую мать. Сквозь рубаху просочился ледяной холод земли, и луна над головой погасла.
- Предыдущая
- 61/65
- Следующая
