Чистовик - Лукьяненко Сергей Васильевич - Страница 40

• Предыдущая
• 40/66
• Следующая

Я покрутил нить. Мне нужен какой-то прочный металлический предмет, через который можно ее пропустить. Какое-нибудь кольцо. И потом, держась за это кольцо… Нет, это ничего не даст. Нить должна как-то перегибаться, чтобы трение тормозило мой спуск. Кольцо слишком просто.

А если два кольца? Два кольца, два конца… Гвоздика посередине нам не надо, а нужно что-то вроде восьмерки, сквозь которую будет пропущена нить.

Я повертел автомат. Вот одно кольцо — скоба, прикрывающая спусковой крючок. А вот, допустим, второе: круглый прицел.

Если я пропущу нить вот так, а потом еще так, сам возьмусь за ствол и приклад, то держаться будет удобно. А что станет с нитью?

Я продел нить и проделал эксперимент на том же выступе, предварительно сняв магазин и проверив затвор. Автомат держал нить намертво. Я болтался, держась за ствол и приклад, — довольно удобно. Но никуда не двигался.

А если теперь чуть-чуть наклонить автомат? Чтобы трение ослабло?

Автомат начал медленно проскальзывать по нити. Через мгновение мои колени коснулись скалы.

Меня начала колотить дрожь. Я понял, что спуск возможен. Теоретически.

Если на катушке хватит нити. Если не развяжется узел и не обкрошится скала. Если нить не порвется. Если я удержу автомат. Если нить не запутается в процессе спуска. Если… если… если…

За ночь я этих «если» наберу целый мешок. И нипочем не рискну спускаться.

Значит, у меня есть час, пока не стемнеет.

Дальше я старался действовать, не раздумывая.

Пропустил нить через «кольца» на автомате. Свободный конец завязал на выступе скалы, показавшемся максимально удобным — внизу на нем шел проточенный водой желобок, нить соскользнуть не могла.

Потом подошел к краю обрыва и, широко размахнувшись, отправил катушку вниз. Некоторое время я следил за ее падением, потом она исчезла из глаз.

Надеюсь, размоталась до конца.

Надеюсь, нити хватило.

Держась за автомат и позволяя ему проскальзывать по нити, я подполз к краю скалы. Спустил вниз ноги. Сердце часто бухало в груди.

Ой, мамочка, что же я делаю-то? Я псих, точно псих, камикадзе ненормальный, самоубийца, мазохист, идиот для премии Дарвина…

Собравшись с духом, я сполз по скале еще на несколько сантиметров. И еще. И еще.

Все. Мой вес приходился на нить. Ну и чуть-чуть на скалу, к которой я прижимался. Водяные брызги облаком стояли в воздухе.

Надо спускаться…

Я наклонил автомат, следя, чтобы нить не касалась пальцев. И плавно заскользил вниз.

Первый десяток метров все шло настолько хорошо, что меня даже немного отпустило напряжение. Импровизированный блок — не знаю, как бы его назвали настоящие альпинисты, — ровно и небыстро скользил вниз по нити. Будто паук, болтающийся на своей паутинке, я спускался вдоль дробящейся стены воды.

А потом спуск ускорился. Нет, все было по-прежнему, только моя конструкция почему-то стала держать нить гораздо слабее. Я выровнял автомат, надеясь, что остановлюсь. Нет. Спуск затормозился, снова стал приемлемым по скорости, но я продолжал двигаться.

Вода! Вот о чем я не подумал. Нить намокла, и сила трения, без того невысокая у тонкой нити, упала. Меня выручало лишь то, что нить еще терлась о ствол автомата.

Я стал притормаживать о скалу ногами, но это вызвало несколько сильных рывков, и я испугался уже за крепость нити. Статические нагрузки она держит, а вот рывки может и не выдержать.

Оставалось надеяться только на то, что спуск, все больше напоминающий падение, все же не приобретет убийственной скорости.

Последние метры я преодолевал уже совсем быстро, руки налились тяжестью, пальцы едва не разгибались. До поверхности моря, бьющегося о скалы, оставалось совсем немного. Метров десять. Ну, пятнадцать.

И вот тут я увидел болтающуюся под ногами катушку. Нити все-таки не хватило.

Автомат я из рук не выпустил. Так со всего размаху катушка и налетела на кольцо прицела. Нить тонко тренькнула и порвалась, а я, кувыркаясь, полетел вниз — успев лишь в последний момент оттолкнуться от скалы.

Небо, скалы, водопад — все закрутилось в дьявольской карусели. Я описал, наверное, три полных сальто, после чего по чистой случайности вошел в воду «солдатиком». Будь рядом спортивное жюри — мне бы поставили неплохой балл. Хотя, наверное, оштрафовали бы за отчаянный вопль, сопровождавший меня весь полет, летящий отдельно автомат и сорванный при ударе о воду ботинок с левой ноги.

Меня утащило куда-то очень глубоко. К падению добавилась бурлящая от водопада вода. Я буквально заставил себя открыть глаза, благо вода здесь была не слишком соленой, и стал плыть на свет — вверх. Уши болели, ужасно хотелось вдохнуть — я вошел в воду на выдохе. Но я греб, превозмогая удушье. Не может быть, чтобы это был конец. К чему тогда все? Мой бунт, погони, ледяные пустыни Януса, немыслимый спуск…

Я выплыл исключительно на этой мысли — «не может быть, чтобы это был конец…». Хотя, если уж честно, миллиарды людей в свое время успели подумать эту мысль — перед тем, как конец все-таки наступил…

Но я выплыл.

Открыл рот и издал достойное продолжение того вопля, с которым летел вниз. Молотя руками по воде, часто дышал. Ругался матом. Отплывал подальше от грохочущего водопада.

Обнаружив, что остался в одном ботинке, снял и выбросил второй. Тут же заметил первый, плавающий по поверхности, но было поздно — его правый брат почему-то камнем пошел на дно.

В первую секунду мне показалось, что отвесные скалы вырастают прямо из моря. Но потом я заметил маленький клочок берега, созданный когда-то осыпавшимися со скалы камнями. Поплыл к нему, выполз на скалы и застыл в позе датской Русалочки, подобрав под себя за неимением рыбьего хвоста ноги и пытаясь отдышаться.

Получилось! Всему назло — получилось!

Настоящий герой — из тех, что перегрызают цепи, плевком сбивают вертолеты и играючи управляются с десятком-другим врагов, — должен делать все это спокойно, хладнокровно и совершенно безэмоционально. То есть — походить на актера Шварценеггера, недаром в этих ролях и прославившегося. А вот если в реальной жизни спецназовец будет орать, терзаться, ругаться, красочно описывать последствия своего гнева — как персонажи другого хорошего актера, Брюса Уиллиса, — то через пару лет подвигов герой схватит от постоянных стрессов инфаркт и будет остаток дней прогуливаться по паркам, кормя пшеном голубей.

Я, наверное, на роль правильного героя не гожусь.

Сидя на морском берегу, я это понял со всей очевидностью. Мне было страшно, даже страшнее, чем при спуске. Меня колотило мелкой дрожью, и не от холода — вода оказалась теплой, а от мыслей о том, как могла и даже должна была закончиться моя авантюра.

Немного утешало то, что человек с более богатым воображением вообще бы сейчас в штаны наложил.

А какой-нибудь фантазер-профессионал вроде фантаста Мельникова сделал бы это еще до спуска…

Хорошо им, фантастам! У их героев оказался бы под рукой весь набор снаряжения, от нормальной веревки до профессиональной «восьмерки». Или карманный одноразовый антиграв. Или пропеллер, как у Карлсона, — натянул штанишки с моторчиком и лети себе, помахивая рукой, на глазах восхищенных малышей.

А тут авантюра чистой воды, экспромт, отчаянная выходка попавшего в ловушку профана… И то, расскажи о ней сотне-другой людей — математик раскритиковал бы меня за плохие расчеты, физик — за то, что не учел коэффициент трения, скалолаз — за то, что положился на руки, а не сделал хотя бы петли из поясного и автоматного ремней…

Вас бы на мое место, умники! Когда чувствуешь, что с каждой секундой утекает решимость спуститься, когда понимаешь — еще пять минут, и останешься куковать на скале, как отец Федор из «Двенадцати стульев»…

Дав мысленный отпор гипотетическим критикам, я слегка расслабился. Разделся и выжал мокрую одежду. Ночью будет холодно, бриза с берега ожидать не стоит, я сижу под клифом высотой сто семнадцать метров…

• Предыдущая
• 40/66
• Следующая