Орден последней надежды. Тетралогия (СИ) - Родионов Андрей - Страница 22
- Предыдущая
- 22/315
- Следующая
Девушку я ждал недолго, красавица не стала томить воздыхателя ожиданием, а явилась ровно через десять минут после меня.
– Пойдем, – ухватила она за руку мягкими пальчиками.
– Куда это? – Я откровенно любовался девицей, она была чудо как хороша в лунном свете.
– Тут рядом есть один сарай, там нас никто не увидит и не услышит, – шепнула красотка.
Ну и как было ей отказать? Скажу одно: если бы Гектор не потратил столько сил на то, чтобы научить меня не раздумывая реагировать на опасность, я бы не вышел из того сарайчика. Девушка пропустила меня вперед, тут же коварно пихнув в спину так, что я буквально влетел в пресловутый амбар. Моментально обманщица захлопнула тяжелую дверь, громко лязгнула засовом. Пятеро дюжих парней, истомившихся в ожидании, не говоря худого слова, кинулись на меня. У них были окованные медью дубинки, острые ножи и кулаки, как дыни, у меня – пара кинжалов в рукавах и один на поясе. Я не мог не победить.
Драка вышла жаркой, но чересчур суматошной, через пару минут все закончилось. Двое убитых, трое раненых, я весь в ссадинах и синяках, но главное – жив, а пара глубоких порезов не в счет. Зашью сам на себе, чем я хуже Рембо? Легкая хромота через неделю пройдет, это меня ловко пнул в колено вон тот труп. Дружелюбно улыбнувшись коварной обольстительнице, что как приклеенная прижалась спиной к входной двери, я аккуратно собрал кинжалы и, припадая на правую ногу, направился к выходу. К чему слова, если и так понятно, что, вместо обещанной большой и чистой любви, она привела меня в какой?то местный притон на верную смерть.
– А ну, стой, – шипит девица.
– Что, надеешься, что я приму тебя на перевоспитание? – поражаюсь я.
– Да кто ты вообще такой? Откуда взялся на мою голову? – Девушка чуть не плачет от незаслуженной, по ее мнению, обиды.
– Доктор Лектор. – Я улыбаюсь краем рта, получается в меру иронично и остроумно, жаль, ей не понять.
Как ни странно, я в ней ошибаюсь, оказалось, что девица вполне способна уловить издевку. Я и заметить не успеваю, откуда та выхватывает нож, только красавица мигом оборачивается разъяренной фурией и с перекошенным от бешенства лицом прыгает на меня. Французы – сама галантность, но и русские не пальцем деланы. Хоть режь меня, не могу поднять руку на женщину. Я сбиваю ее ловким ударом ноги, тут же наступаю на руку, постепенно усиливая давление. Не потому, что я садист и обожаю разные увлекательные игры с кнутом, намордником и цепями, все гораздо проще: даже рухнув на пол амбара, девица не выпустила острый предмет, а оставлять такую фурию за спиной… Наконец, громко вскрикнув от боли, девушка разжимает пальцы.
– Так?то лучше, – назидательно говорю я, – а то взяли моду: чуть что, резать кого не попадя.
Девица шипит что?то ядовитое, хорошенький алый ротик гадко кривится, я предпочитаю не прислушиваться к брани. В конце концов, я ей не мама и не папа, чтобы мыть рот мылом за всякие грязные словечки. Я скидываю засов, беззаботно насвистывая, выхожу из чуть было не ставшего моей могилой сооружения.
Гектор задумчиво рассматривает меня сверху. Я с недоумением пялюсь на знакомую фигуру, пытаюсь встать, резкая боль с готовностью стегает по голове.
– Что такое? – шепчу я. – Откуда ты взялся, я же был… тут… по одному делу… – Я кидаю короткий взгляд, знает ли; понимаю: знает прекрасно.
– Ничего особенного, – хмыкает рыцарь. – Уходить из подобных мест рекомендуется особенно осторожно, расслабляться нельзя. Снаружи всегда дежурит один?два человека, аксиома. Тебя просто ждали на выходе, только высунул голову из дверей – огрели дубинкой. Если бы не захотели отомстить, убили бы на месте.
Я передергиваюсь. Еще неизвестно, что лучше. Взяли бы живьем, потом долго изгалялись, думать не хочу, на какие гнусности способны такие вот примитивные, жестокие личности. Если власти их ловят, то сразу за шею развешивают по деревьям, в назидание людям и из любви к животным, чтобы поголовье воронов не сокращалось.
– Плохо, что нам нельзя вмешиваться, сообщить в местную мэрию, – продолжает рыцарь. – Наша миссия, как ты, конечно, помнишь, тайная.
Я вздыхаю, слабо переспрашиваю:
– А ты, значит, все равно вмешался?
Гектор ухмыляется:
– Сначала хотел проследить, куда это ты направился, не дождавшись меня. Затем стало любопытно, выпутаешься ли сам. Ну а когда запахло жареным, я не мог не вмешаться.
– Спасибо, – шепчу я.
– Забудь, – легко отзывается рыцарь, – в аду угольями сочтемся.
– Надеешься прямо туда? – От удивления голова перестает болеть, как бабка пошептала.
– Там посмотрим. Часок у тебя еще есть, чтобы окончательно прийти в себя, ну а потом – в путь?дорогу.
Ревущее пламя иссушающим жаром пыхает прямо в лицо, а я все никак не могу согреться. Насквозь промокший плащ исходит густым паром, медленно высыхая, а на тяжелом, грубой ковки шампуре вращается небольшой поросенок, распространяя по всему трактиру чарующий запах. Слюни не то что текут, они льются ручьем, падают водопадом прямо в пустой желудок, но того на мякине не проведешь, настойчиво требует мяса. Такое впечатление, что в желудке завелись зубы, с такой силой он терзает меня изнутри, еще чуть?чуть, и разорвет на части.
– Пива? – с немалым изумлением переспрашивает озадаченный Гектор. – Какого к черту пива, ты что, проклятый англичанин?
– Нет, – твердо признаюсь я, – просто пиво очень люблю.
– В такую погоду надо пить только вино, разогретое и с пряностями!
Рыцарь сует мне в озябшую ладонь громадную кружку, исходящую паром. Я с опаской глотаю обжигающую жидкость, тут же начинаю прогреваться изнутри. Незаметно для себя выхлебываю всю кружку, с облегчением отставляю в сторону: наконец?то согрелся. Возвращаюсь за стол, с тоской оглядываясь на пылающий очаг. Но делать нечего, если огонь никуда не денется, то поросенок, которого только что бухнул на стол слуга, долго не протянет. Больно азартно горят глаза у моего спутника, для него поджаренный зверек – на пять минут трудов. Если не поспею, останется глодать кости.
Вообще?то я люблю дождь, особенно если сижу в теплом помещении, а он льет себе снаружи. Таким образом наша любовь проявляется на расстоянии, и чем оно между нами больше, тем мои теплые чувства к дождю сильнее. Раньше я и не задумывался, каково это – жить под защитой цивилизации. Непонятно? Объясню на пальцах. В двадцать первом веке мы привыкли передвигаться по ровной поверхности в легкой обуви. Положа руку на сердце, кто из нас много ходит? Автомобилисты – те вообще крайний случай, даже в ближайший киоск за сигаретами выбираются только на «железном друге». Пешеходы ничуть не лучше, тоже ходят крайне мало, причем все по асфальту. Да, пробежки в кроссовках по парку для здоровья – это замечательно. А ведь под тонким слоем асфальта прячется земля, глина, песок.
Ямы и холмы, разбитые грязные дороги – вот что такое пятнадцатый век. А уж если приключился дождь, так хоть всех святых выноси. Грязюка просто непролазная. А так как никто не знает, когда собственно пройдет ливень, мгновенно размывающий все дороги, то все время приходится носить тяжелую обувь, что гарантированно не пропустит воду хотя бы в первые пару часов. И подметки у нее толстые: попадет под ногу острый камень – и не почувствуешь.
Поверьте испытавшему на себе: невеликое удовольствие тащиться по глубокой грязи в насквозь промокшей обуви. Лошадь… Кто сказал – лошадь? Лошадь, уважаемый, денег стоит, и немалых. Частенько приходится слезать с нее, болезной, и вести за собой в поводу. Поскользнется в глубокой грязи, сломает или вывихнет ногу – пиши пропало. Придется убить, чтобы бедное животное не мучилось. Тогда снимай седло и клади себе на спину, это вещь достаточно дорогая, чтобы бросать вместе с мертвой лошадью. Так что, если не углядел за верным скакуном, приходится топать на своих двоих до ближайшего лошадиного барышника. А седло – увесистая штука, спину натирает на раз?два, потому – берегите лошадей.
С вечера лошадь принято расседлывать и чистить, внимательно осматривать копыта, не дай бог, животное захромает. Ее надлежит любить, холить и лелеять. А кроме того, в густых кустах по обочинам обычно сидит достаточное количество желающих покататься именно на вашей лошади, а потому всадник, как пионер, должен быть всегда готов силой доказать права на четвероногого друга. Нет здесь и электричества, а потому вечерние развлечения резко ограничены, спать приходится ложиться рано, чтобы так же рано вставать. Бананы, фейхоа и прочие излишества остались в будущем, и вряд ли удастся еще раз попробовать ананас. Да и черт с ними. Я ловлю себя на мысли, что мне все равно здесь нравится.
- Предыдущая
- 22/315
- Следующая
