Убийство в состоянии аффекта - Незнанский Фридрих Евсеевич - Страница 36

• Предыдущая
• 36/59
• Следующая

Коробков чуть улыбнулся.

– Ну неужели вы думаете, что я так глуп? Конечно же в случае моей смерти документы будут обнародованы. Я об этом позаботился.

Гордеев помолчал, подыскивая аргументы, и продолжил:

– Я ваш адвокат... Моя задача – найти факты, которые оправдают вас в суде. Эти документы просто необходимо предъявить в суде... Кроме того, разве вас не смущает то, что сын премьер-министра занимается махинациями..? Ворует! Мелентьев свое получил. А Разумовский?

Коробков снова покачал головой.

– Нет. Эти документы останутся у меня. Они будут обнародованы только в случае моей смерти.

– Кем?

Коробков улыбнулся и встал.

Контролер у двери переминался с ноги на ногу и старательно делал вид, что его абсолютно не интересует разговор адвоката с подследственным. К сожалению, Юрий Петрович не придал этому значения...

Коробков кивнул, молча пожал руку Гордееву и вслед за контролером вышел в коридор.

Дверь, что вела в квартиру ювелира, можно было выбить разве что бронетранспортером.

Толщиной и тяжеловесностью она напоминала крышку древнеегипетского саркофага. На звонок Турецкого внутри саркофага послышался голос:

– Кто там?

– Я от Семена Семеновича Резника. Он вам только что звонил! – громко сказал Турецкий.

– Вы один?

– Да.

– Отойдите на шаг от двери, – последовал приказ.

«Важняк» подчинился ему, зная, что в этот момент его фигуру с ног до макушки изучают через глазок.

Затем послышался шум запоров и засовов. Дверь приоткрылась ровно настолько, чтобы впустить не очень толстого человека. Как только Турецкий прошмыгнул в темную прихожую, дверь за ним захлопнулась, и с металлическим звуком лязгнули замки.

Это не очень приятное ощущение – когда за тобой запирают дверь незнакомой квартиры. Чувствуешь себя словно бы пойманным...

– Покажите вашу книжечку, – сказала старуха с ярко-рыжими буклями.

Она взяла удостоверение и внимательно прочла.

– Проходите, товарищ Турецкий, – пригласила она.

«Важняк» удивился. Давно никто не обращался к нему «товарищ».

Старуха провела его по коридору и остановилась перед дверью кабинета. Постучала в нее. Громко крикнула:

– Илья, к тебе пришли.

И впустила Турецкого в кабинет.

Ювелир сидел в инвалидном кресле. Ноги его покрывало мохнатое одеяло. Турецкому показалось, что старик спал и только что был разбужен окриком жены.

Кабинет освещался старинной настольной лампой под колпаком из разноцветного стекла. То ли колпак давно не протирали от пыли, то ли лампочка была слабая, но в комнате царил желтоватый сумрак.

– Этот товарищ от Семы, – громко объявила старуха.

Ювелир посмотрел на Турецкого отсутствующим взглядом. У «важняка» даже мелькнуло подозрение, что дед под одеялом давно находится в глубочайшем маразме.

– Он принес показать тебе камни, Илья, – как маленькому, растолковала старуха.

Ювелир неожиданно приободрился. Взглянул на Турецкого с интересом.

– Я принесу вам чай, – отчеканила старуха и скрылась.

– Здравствуйте, – кивнул Турецкий, опускаясь в кресло рядом с ювелиром. – Мне нужно выяснить стоимость кое-каких украшений. А также кто их сделал, где, и вообще все, что можно о них выяснить.

– Покажите, – коротко ответил ювелир.

Голос у него был сиплый, слабый. Он говорил почти шепотом.

Турецкий пододвинул стул, вытащил узелок из пакета, положил на стул и развязал.

Ювелир некоторое время молча смотрел на сваленные грудой драгоценности. Затем протянул руку и взял одно кольцо. Дотянулся до ящика стола, достал из него линзу, похожую на черный стаканчик профессионального наперсточника. Воткнул линзу в глаз и замер неподвижно, разглядывая кольцо.

Турецкий затаил дыхание.

Наконец ювелир очнулся, поднялся из кресла, зашатался (Турецкий испугался, что дед сейчас рухнет на пол), но справился с дрожью в ногах. Дошел до выключателя на стене и включил верхний свет. Кабинет ярко осветила старинная ветвистая люстра, усыпанная хрустальными подвесками.

Ювелир вернулся в кресло, вооружился огромнейшей лупой, которой можно было бы в солнечный день прожечь дыру в ковре, вновь ввинтил в глазницу черный стаканчик линзы и некоторое время изучал кольцо через два увеличительных стекла. Затем отложил драгоценность на стол, покрытый зеленым сукном, и перешел к следующей.

Поначалу Турецкий еще пытался задавать вопросы, но все они повисали в пустоте. Ювелир не реагировал. Он брал украшение за украшением, рассматривал и откладывал на сукно. Время от времени старик тяжко вздыхал, причмокивал или шамкал беззвучно ртом.

От нечего делать Турецкий принялся рассматривать фотографии, висящие в рамках под стеклом на стенах кабинета. Семейные фотографии на лоне природы и в интерьере фотостудии... Застывшие взгляды, корректные позы. Детишки в костюмчиках начала прошлого века, где мальчики были похожи на девочек. Групповые студенческие снимки на фоне памятников архитектуры и просто в обнимку... Мужчины во френчах, дамы в шляпках на одну бровь – это пошли тридцатые годы... Вот бравый смеющийся гражданин в белом костюме и галстуке-бабочке (как у Маяковского) поставил одну ногу на подножку черной «эмки» и машет рукой в объектив. Турецкий узнал в машущем хозяина кабинета. А вот странный снимок – правительственный ЗИС в профиль на фоне сосен и белого здания в глубине двора.

Не веря своим глазам, Турецкий привстал и едва не уткнулся носом в стекло фотографии.

– Это кто, Сталин? – спросил он.

– Иосиф Виссарионович, – не поворачивая головы, ответил ювелир.

– А эти кто?

– Это Ворошилов и Тухачевский с супругами. Снимок сделан за год до ареста Тухачевского.

– Вы всех их знали? – удивился Турецкий.

– Знал.

– А это кто? Неужели Берия?

– Да, – с гордостью ответил старик. – Сам Лаврентий Павлович.

– Вы и Берию знали?

– Я для него работал! – подняв указательный палец, сказал ювелир. – Когда решался религиозный вопрос, я возглавлял комиссию, которой руководил лично товарищ Берия. Все народное достояние из культовых заведений должно было перейти в государственную казну. Я руководил описью изымаемых драгоценных камней и золота. Это была тяжелейшая и ответственнейшая работа!

Рассказывая это, старый ювелир не испытывал никаких чувств, кроме гордости за хорошо выполненный приказ.

– А в конце сороковых годов открылась первая кремлевская мастерская по изготовлению ювелирных украшений. Бриллиантовую звезду генералиссимуса Сталина я делал вот этими руками!.. Да что говорить! Граф Алексей Толстой, автор романа «Петр Первый», меня упрашивал едва не на коленях, чтобы я его супруге к юбилею гранатовый гарнитур сделал. Жены красных командиров тоже... Многие ведь были из бывших, они в камнях хорошо разбирались. Приходят ко мне в мастерскую, лебезят, глазки закатывают: «Ах, Илья Ильич, голубчик, душка, мне бы к именинам колечко с камешком!..» А на Парижском салоне в 1957 году советское золото произвело сенсацию...

Ювелир все рассказывал и рассказывал, а Турецкий никак не мог его прервать. Наводящие вопросы пролетали мимо цели.

Старуха прикатила тележку с чаем и имбирным печеньем. Воспользовавшись паузой, Турецкий взял со стола диадему. Повертел в руках.

– Осторожнее, молодой человек! – ахнул ювелир. – Это высокохудожественная вещь! Малейшая царапина окажется губительной.

– Да? – удивился Турецкий.

Он подумал, что ювелира хватила бы кондрашка, узнай он, где хранились сокровища и как извлекались из тайника.

– Илья Ильич, а что вы можете сказать об этой диадеме?

– Что вас конкретно интересует?

– Например, где она сделана.

– Помилуйте, молодой человек! – Ювелир всплеснул руками, дивясь невежеству «важняка». – Это же Картье, это очевидно! Смотрите сами.

Он подвинул поближе лампу, всучил Турецкому линзу и со словами «ваше зрение получше моего» ткнул «важняка» носом в фирменное клеймо на обратной стороне диадемы.

• Предыдущая
• 36/59
• Следующая