Крещендо (СИ) - "Старки" - Страница 22
- Предыдущая
- 22/35
- Следующая
Комментарий к 10.
========== 11. ==========
Май буквально выдернул меня из седла и потащил за куртку в дом. Зачем? Опасность! Как зовут его отца? Какое-то необычное сильное имя? Может, он от дури не сообразил, где я живу?
— Май! — жалобно кричу я, — это же твой дом! Мне к себе домой надо! Уже поздно! Май!
— Мышонок! Я чуть не кончил с тобой на сцене! Ты то, что надо! — не слышит меня Май, крутит моё тельце вокруг, пробираясь по темному коридору, весело заглядывая расширенными зрачками в лицо. Потом прижимает к стенке и безумно шепчет мне в губы: — Мышонок! Трахни меня! Трахни своей Лидочкой, чтоб её! Сыграй, чтоб я сдох от оргазма, чтоб я был счастлив! Только ты это можешь! Пойдем! — и тащит меня за куртку по лестнице, и тут я вспомнил!
— Герман Леонидович! Герма-а-ан Леонидович! По-мо-ги-те!
— Не Леонидович! Львович! Он ни хрена не умеет на скрипке! На хуя он тебе? Да и нет его! — Май опять прижимает меня к стенке и весело сипит в лицо: — Мы с тобой си-ро-ты! Твои на гастролях! Мои — кого-то ебут своими деньгами! Мы с тобой одной крови! Ты и я! Что ты мне сыграешь?
— Май! Ночь на дворе! Я устал, я не буду играть! Можно я уйду? — я стараюсь быть пожалобнее.
— Не-е-ет! Хочу! Пусть будет Григ, пусть будет Круг! (я вздрагиваю, Круг — это автор «Владимирского централа»?) Только порви меня! Чтобы внутри взорвалось! Хочу! — и вдруг переходит от форте к пиано, совсем тихо и страстно: — Хочу тебя, паршивца упрямого!
Тащит меня дальше, и я понимаю, что на третий этаж мне нельзя. Я начинаю заваливаться вниз, тянусь к перилам, чтобы уцепиться якорем и не унестись в этот наркотический шторм. Но перила далеко. А Май подхватывает меня на плечо животом, и мы, наоборот, стали подниматься ещё быстрее. Я стучу кулаками по его спине:
— Май! Остановись! Я не хочу! Мне страшно! Я не виноват, что ты придурок! Я не буду играть!
— Бу-у-удешь! — уже невесело говорит он и спускает меня в своей чёрно-серой комнате. — Мышонок! Ты только не удивляйся! Сыграй мне раздетым!
— Что-о-о-о?.. Ты совсем сбрендил? — я отступаю, выпучив глаза.
— Как тогда, в плавках! Это так… необычно! Со мной какая-то хуйня тогда случилась! И не может никак рассосаться! Пожалуйста, мышонок! — он тянет ко мне руки, гладит меня по голове, ушам, скулам.
— Май! Ты меня не слышишь? — ору я в ужасе. — Я не буду играть ни одетым, ни раздетым! Ты обкурился, ты не соображаешь, что делаешь, что говоришь! Отпусти меня!
— Ты опять выёбываешься? Знаешь, что меня это возбуждает? Ах ты, шалунишка! Снимай всё! — и хватает меня за пояс, судорожно расстегивает ремень.
— Май! Пожалуйста! Не надо! Я ничего не сделал, чтобы возбудить тебя! Ты обкурился! — пытаюсь помешать ему снять ремень, но он его ловко вытянул из петлиц. Хлестнул ремнем воздух и поймал меня ремнем за шею. Потащил к себе:
— Ты ничего не сделал? Я хоть и курил, но память у меня не отшибало! Ты уже две недели ебёшь мне мозг! Крутишь задницей! Заставляешь меня бегать за мышкой! Вытягиваешь свои губки, сверкаешь блядскими корейскими глазами! А твоё лицо, когда ты играешь? А твои пальчики? Пусть они будут на мне! Ты только и делал, что соблазнял меня! Окружил собой. Влез своей музыкой внутрь, всё там сломал! Но я не в обиде! — тараторит Май сначала в губы, потом в правый глаз, в лоб, в левый глаз, в ухо. Бродит своими безумными словами по моему лицу, улыбается.
— Май, поговорим завтра, я сыграю завтра! Я обещаю!
— Не ломайся! Сыграй! Сейчас я принесу тебе Лидочку!
— Не-е-ет! — я сцапываю его за черную хламиду, валю на себя, он не прикоснется к скрипке, это невозможно, он невменяем! - Не надо Лидочку! Ты же хочешь меня!
— Да… Тебя…
Он падает на меня, валит на пол, шарит по мне. Как страшно! Захватывает и прижимает эти чертовы бесценные и такие бесполезные руки, целует, рычит, жует губы, подбородок, всасывает кожу щёк. Из-под пластыря тут же полилась горячая струйка крови, чувствую свою соль на его губах. Чувствую его стояк, твердеющий в моё бедро. Как страшно! Я не хочу так!
Отпускает мои руки, лезет под рубашку, начинает её сдирать с меня. Вцепляюсь ему в волосы, рву, он зашипел: «Сссссука!» — но продолжает уничтожать рубашку. Я изгибаюсь и выворачиваюсь что есть мочи. Май, добравшись до моей голой груди и живота, погружает свое лицо туда, кусает, лижет. Я вцепляюсь в его плечи, спину, раздираю ногтями кожу, не вижу, но чувствую кровь, ей запахло. Моя из щеки, его со спины — мы с тобой одной крови! Ты и я! «Ссссука, тссссс, не остановишшшшшь!» — вновь шипит ублюдок. Лезет к джинсам, там нет ремня, терзает пуговицу, вырывает с мясом, начинает стягивать штаны, причем сразу с плавками! Нет, я не дамся! Пинаюсь, пяткой не получается, коленом, слабо, но пинаюсь. Хватаю его за руки, вонзаюсь в кожу, не даю стянуть джинсу. «Ссссволочччь! Убери когти!» — опять змеиный свист. Резко сбрасывает мои руки, подкидывает за джинсы и вытряхивает из штанов, я ударяюсь головой об пол. Вместе со штанами слетают туфли. Май прихватывает носки, вытаскивает из них мои ноги. Но достаю его голой пяткой в челюсть, он взвыл. Переворачиваюсь, бегу от него на коленках, но схвачен за щиколотку. Он тащит меня по паласу, блин так недолго стереть в хлам и живот и член с яйцами, больно!
Перехватывает за живот, приподнимает, пинаю, он меня роняет, я опять пытаюсь убежать, но куда?.. Опять цапает за ногу разворачивает и тащит на себя уже на спине, пинаю его свободной ногой, в лицо! Май падает на меня спиной! На грудь! «Вес среднего танка до 70 тонн», — вспыхивают в голове очень нужные сведения. Но теперь я могу достать его лицо! Впиваюсь в эту красоту ногтями! Я не мышь! Я кошак! Получи от меня, извращенец! И тут уже никакого сипа. Он заорал! Развернулся на мне и всей ладонью с размаха влепил мне пощёчину! То ли шея треснула, то ли челюсть вывихнута! Обожгло! А потом ррраз, и левой рукой, висевший на «соплях» пластырь отлетел в стенку.
Дёргает меня за плечи на себя и смотрит исполосованным лицом в меня, злоба хлынула из синих глаз! Глаза не чёрные? Он уже в сознании? Это плохо или хорошо? Плохо, понимаю я из того, что он начинает выкрикивать:
— Ты сссука! Что ты сделал со мной? Как ты это сделал? — и удар в грудь, а-а-а-п, дышать трудно. — Две недели! Две недели! И я в крошку! Ты, блядь, сломал меня! — тащит вверх за подмышки, швыряет в стенку, стукаюсь затылком, вокруг поплыло. — Сссука! Каждый день только о нём, только с ним! Дрочу, не сплю! Как ты это сделал? — удар в живот, и я начинаю оседать вниз, но сильная рука хватает за шею, поднимая, душит. — Ненавижу тебя, сссучонок! Кто тебе позволил внутрь меня влезть! Как ты это смог? Со мной так нельзя! Либо я трахну тебя, либо убью тебя и тогда избавлюсь от этого!
— Убей… — хриплю я из-под его пальцев, — скорее… а то больно.
— Нет! — резко отпускает меня, и я, голый, истерзанный, валюсь на него. Он подхватывает и на матрац. Я не вижу, что он делает, я кашляю, я не могу остановить слёзы и сопли… Шум в ушах, через который слышу его слова: — Неужели всё так безнадежно? Неужели у меня ничего не получится?
— Я ненавижу тебя! — кашляю я в него. — Я боюсь тебя! Ты ублюдок!
— Ты не можешь меня ненавидеть! Это неправильно! За что?
— За всё!
— Уходи, — совсем тихо сказал он, с лица его капают кровавые слёзы.
Я отползаю от него, сгребаю в кучу одежду, ползу к лестнице. Потом я останавливаюсь, поворачиваюсь:
— Отдай мне скрипку!
Он отрицательно мотает головой, смотрит в пол. Сидит на коленках около матраца, согнулся, руки сжимают пах. С подбородка свисает красная капля.
***
Как я добирался домой, плохо помню. Половину пути бежал по подмёрзшим пустым улицам, потом рядом остановилась машина. Из неё выглянул знакомый дядька. Тот самый, что отдал конверт в клубе.
— Эй! Скрипач? Что-то случилось?
Я киваю.
— Вырвался? Сбежал?
Я киваю.
— Молодец! Садись, довезу!
Я залезаю в машину, меня трясёт. Мужчина вздыхает. Достаёт из бара между креслами маленькую бутылочку и подаёт её мне.
- Предыдущая
- 22/35
- Следующая