Русский экзорцист - Николаев Андрей - Страница 4

• Предыдущая
• 4/78
• Следующая

— …Спустись и покажись в стекле!

Открой врата, приди и зачни повелителя,

Что поведет нас по новому пути!

Жрица бросила диаграмму в центр треугольника и, сжав кулаки, запрокинула лицо. Даже под балахоном было видно, как по ее телу пробегает крупная дрожь.

Хранители, стоявшие позади нее широким полукругом, замерли, склонив головы в капюшонах и скрестив на груди руки. В наступившей тишине было слышно, как Рец шепчет латинские слова второго обряда. Несколько минут прошло в молчании. Чадили факелы, белые восковые свечи оплывали прозрачными слезами. Наконец затянувшееся ожидание наскучило. Один из хранителей откинул капюшон и насмешливо хмыкнул.

— Ну что, все как всегда? Тишина и спокойствие, — он взъерошил короткие рыжие волосы, — лично мне надоело. Детский сад какой-то.

Пламя свечей, стоящих по углам треугольника, чуть заметно дрогнуло.

— Вика, — позвал рыжий жрицу, — давай завязывать. Поехали лучше в какой-нибудь кабак.

Жрица резко выдохнула долго задерживаемый воздух, плечи ее опустились, пальцы разжались. Возбуждение оставляло ее.

Пламя свечей снова затрепетало, хотя застоявшийся воздух подземелья был по-прежнему неподвижен. Вика заметила это и протянула назад руку с раскрытой ладонью, призывая к вниманию.

Рец возвысил голос. Отразившись от каменных стен, эхо его последних слов заметалось по подземелью.

— … intelligibili, et sine omni ambiguitate.

— Рец, — не унимался рыжий, — кончай свою латинскую галиматью. Ничего не будет.

Внезапно Рец отшатнулся, будто от опалившего его пламени. Капюшон упал с его головы, лицо стало бледным, как у пролежавшего неделю в воде утопленника. Дико озираясь, он выставил вперед руки с рукописью, схватив ее за верхний и нижний края, и заметался в каменном круге, словно пытаясь оттолкнуть что-то страшное, пытавшееся проникнуть в круг.

Хранители замерли.

— Наширялся, что ли, — неуверенно предположил парень с хвостом на голове.

— Театр одного актера.

— Рец, что с тобой, — спросила одна из хранительниц.

— Подожди, — крикнула Вероника, — он кого-то видит.

Рец метался по кругу, обороняясь свитком от невидимых противников. Трясущиеся губы на белом бормотали слова обряда.

— …ecce personam exorcisatorus, in medio exorrcismi…

Рвущийся голос то понижался до шепота, то срывался на фальцет.

— …qui vocatur Octinomos, — прохрипев последние слова, он остановился в центре круга, набрал полную грудь воздуха и дунул на восток. Повернулся, дунул на север, потом на запад и юг. Замерев на месте с нелепо поднятым свитком, он уставился на что-то, видимое только ему. Белое лицо, обрамленное бородкой, подергивалось, глаза раскрывались все шире, вылезая из орбит.

— Бегите, — прохрипел он, — бегите отсюда. Меня обманули! Бегите все!

Факелы на стенах внезапно затрещали и зачадили. Красноватое пламя, приобретая яркость и мощь фотовспышки, стремительно заполняло подвал режущим, почти осязаемым светом.

— Бегите, — ревел Рец.

Вика замерла возле алтаря каменным изваянием. Люди крича и толкаясь бросились к двери. У них на глазах возникшая из воздуха кладка белых кирпичей замуровала выход. Дикий крик жрицы покрыл тяжелое дыхание людей. Вытянув руку, она кричала, как роженица.

Словно на негативе фотопленки, свет стал тьмой, а тьма светом. Лица и руки людей сделались черными, черные балахоны ослепительно белыми. Белые тени от черного пламени факелов прыгали по черным стенам. Черные искры, рассыпаясь бенгальскими огнями, гасли на земляном полу.

Материализуясь из пустоты, нелепые гротескные существа с изломанными сочащимися слизью телами заполняли подземелье. Серые, окутанные смрадным туманом фигуры, кривляясь перекошенными оскалами чудовищных лиц, обступали людей. Капавшая с кривых клыков слюна шипела на полу, оставляя глубокие впадины.

В подвале стало тесно, как в общей могиле. На каждого человека приходилось по два чудовища. Они быстро отделили людей друг от друга. Крики прекратились, будто у всех разом отказали голосовые связки. Слышалось только тяжелое дыхание и шарканье ног по земляному полу. Рыжий парень провернулся на стопе, нанеся безупречный «ура-маваши» в голову подступавшего к нему чудовища. Нога вошла в осклизлую морду и завязла в ней, как в замазке. Два чудовищных существа, один со спины рыжего, другой спереди, стали смыкаться, сдавливая его тело, как подтаявшее масло в сэндвиче. Хрустнули связки в тазо-бедренном суставе, когда нога, все еще завязшая в морде чудовища, прижалась к голове парня. Существа, продолжая смыкаться, все сильнее сжимали его тело. Захрустели, как сухие ветки, сломанные ребра. Резко запахло выдавленными из тела фекалиями. Порванный в немом крике рот наполнился кровью. Стремясь соединиться, головы чудищ зажали голову несчастного, как в тиски. Громко захрустел раздавливаемый череп. Чудовища слились друг с другом. Было видно, как останки человека бьются в агонии внутри соединившихся тел, словно олень в проглотившей его анаконде.

Больше никто не посмел оказать сопротивления, но это не спасло оставшихся. В страшной тишине, нарушаемой треском костей и бульканьем выдавливаемой крови, чудовища сливались, погребая в себе людей и застывали студенистыми сталагмитами.

Затянувшаяся магниевая вспышка разом погасла, уступая место обычному свету факелов. Вероника застыла изваянием. Серый, как бетонная стена, Рец рванул ворот балахона и стал судорожно массировать горло, надеясь вернуть голос.

— Не выходи из круга, — наконец прохрипел он, — ни в коем случае не выходи из круга.

— Она не слышит тебя.

Эхом отдавшийся в подземелье шепот заставил его оглядеться.

— Кто здесь?

Два факела из пяти погасли, и тьма, воцарившаяся между ними, материализовалась в неясную фигуру.

— Ты вызывал меня.

Размытые очертания приобретали четкость. Так поднимающаяся из темной бездны океана акула на глазах замершего в страхе пловца превращается из неясного силуэта в кошмарное создание, встреча с которым несет неумолимую смерть.

Странной птичьей походкой обходя застывшие полупрозрачные сталагмиты, ставшие саркофагами членам секты, фигура, будто ныряя вперед при каждом шаге, приблизилась к каменному кругу, внутри которого стоял Рец. Бесформенная одежда не позволяла судить о том, что под ней скрывается. Казалось, даже в тени капюшона была пустота, тем не менее, шепот раздавался оттуда.

— Мы нужны друг другу. У тебя есть тело, но тело слабое, почти беззащитное. Я реален, у меня есть сила и знания, которые тебе никогда не откроются, но я почти бестелесен. Мы можем объединиться, — шепот был тих и шершав, как наждачная бумага. — Мы должны объединиться!

— Как они? — Рец показал на страшные скульптуры.

— Нет, ты останешься в своем обличье, ничего не изменится, только возможности, стократно возросшие возможности служить нашему Господину возвысят тебя над всеми.

— И возврата не будет, — прошептал Рец, то ли спрашивая, то ли утверждая.

— Что удерживает тебя? Кто-то, кто особенно дорог?

— Таких людей нет.

— Какие-то соблазны? Их у тебя не останется, все будет доступно.

— Я должен подумать.

— Время на раздумья кончилось.

— Что будет с ней, — Рец кивнул на стоявшую статуей Веронику.

— Она нужна тебе?

— Я не знаю, — задумчиво сказал Рец, — у нас с ней все в прошлом. К тому же она экзальтированна до невменяемости.

Двигаясь резкими изломанными шагами, фигура приблизилась к женщине.

— Прикажи ей выйти из круга.

Рец откашлялся.

— Вероника! Вика, все в порядке, подойди ко мне.

Жрица подалась вперед, словно падая, и, сделав два шага, вышла из круга.

— Она нужна тебе? — повторился вопрос.

Существо подтянуло рукав одежды. Длинные, сухие, как стебли полыни, пальцы скользнули в вырез балахона жрицы и резко рванули шелковую ткань. Балахон упал, как падает покрывало со скульптуры на открытии памятника. Женщина качнулась, никак не отреагировав на свою наготу. Казалось она не чувствует ни холода, ни стыда, только синеватая жилка билась на загорелой высокой шее, выдавая ее ужас.

• Предыдущая
• 4/78
• Следующая