Выбери любимый жанр

Брачный сезон или Эксперименты с женой - Николаев Константин Николаевич - Страница 13

Перейти на страницу:

Изменить размер шрифта:

– Мухрыги-ин! – опять позвал я.

Физкультурник наконец увидел меня.

– А.

– Выйди-ка, поговорить надо…

– Сено к лошади не ходит.

Пришлось войти в зал и, неловко перелезая через наваленные там и сям маты, подобраться к Мухрыгину.

Он стоял передо мной в своем неизменном адидасовском костюме и белых кроссовках. Его взгляд странно блуждал, никак не желая встречаться с моим. Что ж, ладно…

– Слушай, а ты не забыл прибить к кактусу деньги?

– Какие еще деньги? – не понял он.

– Мои. Те, что ты подло выкрал вчера ночью у беспомощного человека…

Нога физкультурника нервно заплясала по крашеному полу.

– Понимаешь, Васильич, – замялся владелец нервной ноги, – я ж не знал, что это ты… Побаловали с ребятами немного…

– Ни фига себе немного! – взвился я. – А это ты видел? – я ткнул ему в лицо склеенные скотчем очки.

– Да-а… – Мухрыгин сделал движение в сторону тренерской комнаты. – Так я тебе сейчас все отдам, Васильич, чего ты ерепенишься…

Суетливо развернувшись, я неловко ударил его в лицо. Вернее, собирался ударить в лицо. На самом деле получилось куда-то в плечо. В лучшем случае. Мухрыгин оказался в родной стихии.

– Ах ты, тля… – с этим воплем он ухватил меня поперек туловища и принялся возить по матам. В самый разгар нашего единоборства что-то хрустнуло.

– Очки! – крикнул я.

Физкультурник тотчас отпустил мое разгоряченное борьбой мешковатое тело.

– Ну вот, – смутился он и опустил руки. – Опять, что ли?

Две половинки грустно лежали на полу, уставив разрозненные дужки в потолок, как миниатюрные зенитки.

Глава 10

Медвежий угол

Деньги Мухрыгин мне так и не вернул. После инцидента с очками он, видимо, окончательно растерялся и, не дожидаясь развязки, ретировался. После уроков я зашел к нашему трудовику, и он долго колдовал над моими очками. Наконец старик выполз из своей каморки. В его заскорузлых пальцах красовалось то, во что превратились мои бедные очки.

Этот, с позволения сказать, предмет больше напоминал астролябию, сотворенную из подручных средств мастером-самоучкой где-нибудь в сибирской глубинке. Я водрузил очки на их законное место в районе поврежденной переносицы и сквозь отпечатки пальцев трудовика заглянул в мутное зеркало, висевшее на токарном станке. Ровно посередине мой нос пересекала ярко-синяя полоса изоленты. Сдержанно поблагодарив трудовика за услуги, я в расстроенных чувствах покинул школу. Было почти пять часов. До посещения Маши оставалось неполных два часа.

Кстати сказать, я не забыл поинтересоваться адресом хулигана Еписеева в классном журнале. Оказалось, что живет он у черта на рогах. Я и не подозревал, что в Москве существуют такие медвежьи углы. Чтобы добраться до обители Еписеевых, мне аккурат потребуется часа полтора-два. Я без происшествий проехался на троллейбусе до метро и погрузился под землю. Где-то на полдороге меня осенило: цветы! И что-нибудь к чаю.

Проверив наличность в карманах, я остался не совсем доволен. Из выданных Катькой средств в кармане шелестело совсем немного. Жаль, что схватку с Мухрыгиным так и не удалось довести до логического конца. Впрочем, на цветы и какие-нибудь завалящие конфеты мне и так должно хватить. Другое дело, что я останусь без пельменей.

Район, где размещалась Мария Антоновна со своим хулиганистым чадом, встретил меня не слишком гостеприимно. Вокруг теснились громады домов. Горизонта видно не было. Свет горел тускло. Зато неподалеку от станции метро продавались подмороженные цветы.

Я купил у бабки три каких-то заморыша блеклого цвета, которые она выдавала за японские хризантемы, а в ближайшем ларьке крошечную коробку конфет.

– С ликером, – почему-то добавил небритый продавец. – Если завязал, то в самый раз…

Теперь требовалось обнаружить жилище моего ученика. Дело это оказалось на редкость хитрым. Люди, которых я спрашивал в надежде взять правильный курс, настойчиво указывали в противоположные стороны. Пришлось прибегнуть к старому испытанному средству. Телефону-автомату.

– Арсений Кириллович, вы уже? – обрадовалась Маша, когда я, потратив несколько жетонов, наконец дозвонился.

– В каком-то смысле, – туманно ответил я. – Только вот, уже ли – это еще вопрос…

– Ну что вы, добраться очень просто. Я всегда хожу этой дорогой.

«Сочувствую», – хотел сказать я, но Маша уже объясняла, как до них добраться:

– Сначала дойдете до угла и увидите там помойку. Только вы к ней не идите, а поворачивайте направо. Там должны быть гаражи. Вы их огибаете – но ни в коем случае не пытайтесь пройти насквозь – и упираетесь прямо в стену дома. Как только уперлись – разворачивайтесь и берите чуть левее. Вдалеке вы увидите огонек. Это ребята ящики жгут. Но вы на огонек внимания не обращайте, а ныряйте в подъезд. Там еще надпись… Ну… матом… Володька написал, – на том конце провода, кажется, немного смутились. – А под этой надписью вы увидите меня. Я вас встречать выйду…

Несмотря на туманность, эта схема оказалась на редкость точной. Особенно та ее часть, где говорилось о том, чтобы я ни в коем случае не приближался к помойке, гаражам и «огоньку». Кто знает, что могло произойти, если бы не эти заботливые ремарки.

Проплутав около четверти часа, я очутился у нужного подъезда. Там, под нецензурной надписью, нетерпеливо топталась Мария Антоновна. В руке у нее мерцал электрический фонарик.

Я хотел вручить мадам Еписеевой цветы и конфеты, но она быстро сказала:

– Не сейчас.

Мы начали восхождение. Лифт не работал.

– Ребята балуются, – пояснила Маша. К счастью, восхождение завершилось на четвертом этаже.

Луч фонарика то и дело выхватывал из темноты зловещие надписи, в избытке украшавшие стены. Мне запомнилась одна:

Лёка, я тебя убью!

Я поежился. В кромешной тьме мы поднимались все выше и выше. Я уже начал было раскаиваться, что принял приглашение мадам Еписеевой и ввязался во всю эту авантюру, но внезапно впереди замерцал огонек.

– Арсений Кириллович, вы здесь? – позвала Мария Антоновна.

– Здесь! – гаркнул я.

– Идите на свет. Я дверь открыла.

Я последовал здравому совету. И не ошибся. Через минуту я уже стоял в тесной прихожей, половину которой занимал огромный черный мотоцикл.

– Вот здесь, значит, вы и живете, – сказал я только для того, чтобы не молчать, и стянул пальто.

– Здесь, – согласилась Маша и водрузила мое пальто на мотоциклетный рог.

Потоптавшись на месте, я сунулся было в ближайшую дверь с изображенным на ней черепом и костями.

– Не сюда! – поправила меня мадам Еписеева. – Это детская. А нам в залу…

Мы протиснулись по узкому коридорчику и проникли в другую комнату. В центре красовался огромный стол, уставленный всевозможными баночками, салатницами и тарелочками. Спиртного не было. (Ах, дурак, вместо конфет лучше бы вина купил!) Зато посередине стола высился стеклянный кувшин с непонятной желтой жидкостью.

– Я сама из облепихи гоню, – похвасталась Мария Антоновна, заметив мой растерянный взгляд.

– Сколько ж там градусов?

– А мне говорили, что вы не пьете…

– Ни капли, – пришлось согласиться мне.

Этот ответ почему-то взволновал Марию. Она тихонько вздохнула и благодарно улыбнулась:

– Я так и знала. Вы ж учитель. Я ведь с мужем именно из-за этого самого развелась. Из-за водки… Такой уж он был зверюга, что не приведи господь. Вылитый Володька.

Я с сомнением оглядел стены комнаты. Синтетический ковер, бра, часы… Так, постойте, а это что же такое? Над двуспальной кроватью, где Мария Антоновна, явно в одиночестве, проводила ночи, висел портрет симпатичного мужика в летной фуражке. На зверюгу – да и на Володьку – он похож не был. Мадам Еписеева уловила этот мой взгляд и с готовностью объяснила:

– Вы, наверное, думаете, что это и есть мой муж? Нет, этого я из журнала вырезала и отдала увеличить. А Володьке сказала, что это его папа. Был, мол, летчиком. Разбился на испытаниях. Насмерть. Даже могилы не осталось…