Выбери любимый жанр

Брачный сезон или Эксперименты с женой - Николаев Константин Николаевич - Страница 53

Перейти на страницу:

Изменить размер шрифта:

Мария ничего не замечала. Даже говорила она мало. А если говорила, то все больше о том, что нам надо бы, что мы обязаны были или что нам, к большому сожалению, никогда не придется купить. Поначалу меня беспокоили такие разговоры, но я взял себя в руки и решил, что наша семейная жизнь расставит все по местам. Действительно, ведь у женщины столько хлопот перед свадьбой! С моими проблемами и не сравнить! Тем более что проблем почти и не было.

В моей квартире продолжала жить мадам Рыбкина. Она то и дело нетерпеливо спрашивала, скоро ли свадьба. Я неизменно называл сроки, а Светлана заявляла:

– Господи! Скорее бы уже! Все соки ты из меня выпьешь, пока женишься…

Какие это, интересно, соки? Хотя, понятно какие. Иногда, возвращаясь из похода по магазинам, я встречался на лестнице с вежливым бородатым господином в кожаном пальто. Он справлялся о моем самочувствии, словно приходился мне заботливым родственником. Через минуту с улицы доносился рев «БМВ».

Мадам Еписеевой пришлось сказать, что квартиру я сдал за назначенную сумму пожилой иностранке. Хотя Светка («по дружбе», как заявляла она) платила гораздо меньше. Почти ничего.

– Но я же плачу не за целую квартиру! – удивленно говорила она. – А только за угол…

Мне приходилось изворачиваться и скрывать от Марии, что я получаю деньги еще и за курс преферанса в гимназии.

Зато на работе дела обстояли – тьфу, тьфу, тьфу – лучше некуда. Игорь относился ко мне, как к брату, и постоянно зазывал в ресторан. Но мне было некогда.

В школе появилось множество новых людей, а я учил гимназистов (человек шесть разнокалиберных мальчишек), как правильно писать слова «дезавуировать», «обналичка», «лизинг», «клиринг и «мониторинг». Родители моих учеников платили хорошо, так что было над чем биться. Мадам Еписеева была вполне довольна.

Изредка я позванивал и Катьке. Но как только принимался отчитываться об очередных приобретениях (а о чем еще было рассказывать?), она почему-то всякий раз говорила:

– Слушай, Васильев, ты извини, но я в запарке. Завтра нужно сдавать ведомость (или – завтра нужно подводить баланс), а у меня там еще и конь не валялся, травку не мял!

Развела, понимаешь ли, табун! Человека выслушать уже некогда! О том, что моя фамилия должна вскоре измениться, я мадам Колосовой не говорил. Стеснялся. Еще засмеет, пожалуй…

Наконец до нашей свадьбы остался один день. Я знал, что этот последний день мужчина проводит обычно в кругу друзей, за вином и скабрезными разговорами. Кажется, это называется «мальчишник». Но с кем проводить этот мальчишник мне?

С Ленькой Тимирязьевым? Тогда вечер точно будет загублен на прослушивание мумуя и вкушение прасада.

С Виталькой Рыбкиным? Но это будет сплошное пьянство и алкоголизм. А наутро мне надо выглядеть свежим!

Я же хотел провести последний день своей холостой жизни в душевной обстановке. Получалось, что на мальчишник мне некого пригласить, кроме Катьки Колосовой. Да и «пригласить» – сильно сказано. В моей квартире постоянно торчала Светлана со своим бородатым директором.

С отчаяния я позвонил лучшей подруге.

– Кэт, – заплакал я, – только не говори, что у тебя завтра отчет или баланс. Потому что у меня завтра свадьба.

Катька молчала.

– Давай встретимся, а? Это ведь последний день моей холостой жизни.

– Ладно, – смилостивилась Кэт, – приезжай. Только не смей даже заикаться о своей Еписеихе.

Ревнует! Что ж, оно понятно. Женщины, они все такие. Что там говорить, если даже покойная бабушка говаривала мне в детстве:

– Запомни, Сенечка, я никогда не смогу полюбить твою будущую жену, будь она хоть Мерилин Монро и Индира Ганди в одном лице, потому что я слишком сильно люблю тебя!

Мадам Еписеева уважала народные традиции (она даже дала мне рукописный листок, где по пунктам было расписано, как должен вести себя жених в день свадьбы) и предоставила мне полную свободу в последний день моей жизни. Я имею в виду, холостой жизни… Я облачился в свой свадебный костюм и отправился к Кэт. Бабочку нацепить не решился. В душе моей плескалось умиление. Как же давно я не видел свою любимую… подругу. Металлическая дверь распахнулась на мои шаги. Я проскользнул в чистенькую прихожую, где на стенах висели стильные черно-белые картинки, и остолбенел. Передо мной стояла Мерилин Монро и Индира Ганди в одном флаконе. Такую смогла бы полюбить даже моя ревнивая бабушка!

Халата с иероглифом на спине как не бывало. Катька уверенно высилась на высоченных шпильках. Шпильки переходили в умопомрачительно длинные ноги. Далее следовали коротенькая черная юбка и белоснежная блузка. На высокой груди поблескивала тоненькая цепочка. Венчало все это великолепие очаровательное лицо, обрамленное ворохом золотистых локонов. Я остолбенел. «Мой любимый цвет, мой любимый размер», – как говаривал ослик Иа-Иа.

Романтический флер несколько развеялся, когда нимфа произнесла Катькиным голосом:

– Что это на тебе за лапсердак? Васильев, тебе не приходило в голову, что в этом наряде ты похож на буржуина из «Мальчиша-Кибальчиша»? Это ж надо додуматься – натянуть на такие ляжки полосатые брюки!

Я дернулся и хотел было пройтись по поводу Катькиной внешности, но не смог выдавить ни слова. Что уж тут скажешь…

– Ну что стоишь-то, верста коломенская? – спросила Катька. – Проходи в комнату. Давай праздновать твой мальчишник. Или как там вы его называете?

Я прошел в комнату и с наслаждением вдохнул уютный и знакомый запах Катькиного жилища. На журнальном столике стоял букет мелких цветочков, бутылка вина, сухое печенье… Я присовокупил к этому натюрморту шампанское и уселся на диван. Не хватало только треска поленьев в камине и кресла-качалки.

Кэт уселась напротив меня и, зная мои недостатки, принялась вкручивать штопор в бутылку. Завершив эту операцию, она взялась за шампанское. Пробка хлопнула пистолетным выстрелом и с глухим стуком ударилась в потолок. Я вздрогнул, за воротник посыпалась штукатурка.

Ухватившись за тяжелую бутылку, я разлил шипучку по бокалам. Кэт взяла бокал, наблюдая, как поднимаются и лопаются у поверхности пузырьки, и бросила туда кусочек шоколада. Коричневая плитка несколько секунд полежала на дне, а потом начала суматошно сновать вверх-вниз. Катька внимательно следила за этими передвижениями. Ее густые ресницы были неподвижны.

– Ну что, мы так и будем молчать? – спросила она, оторвавшись наконец от бокала. – Может, повеселимся для порядка?

– Что ж… – промямлил я.

– Ладно, я скажу тост, – ее темные глаза сверкнули. – Мы с тобой, Сенечка, знакомы много лет, и я знаю тебя как облупленного… И вот… – она судорожно сглотнула, – ты женишься. Не ожидала, что это так скоро произойдет. Словом, счастья тебе! Почему бы тебе наконец не стать счастливым, дурак!

Одним махом Кэт опрокинула бокал и грохнула его об пол. У меня на глаза навернулись слезы. Наверное, шампанское в нос ударило.

– Спасибо тебе, Катя! – тихо сказал я и вежливо добавил: – Ты тоже когда-нибудь встретишь свою судьбу, и я еще погуляю на твоей свадьбе! Кстати, и ты приходи ко мне завтра. Свидетельницей будешь…

Мадам Колосова как-то странно посмотрела мне в подбородок и сдавленно произнесла:

– Ну уж нет. От этого ты меня избавь, пожалуйста.

Черт! Я увлекся альтруизмом и совсем забыл, что о свадьбе ни слова! А я так надеялся, что она будет свидетельницей. Придется теперь звать Витальку Рыбкина. Можно, конечно, и Леньку попросить, да ведь он заявится со своей Саирой. Какой из него теперь свидетель? На эту роль требуется существо бойкое.

Я плеснул еще шампанского и взялся за свой бокал. Надо было срочно поднимать Катьке настроение.

– Дорогая Катя! Спасибо тебе за то, что ты у меня есть. Я очень надеюсь, что даже когда я буду в положении, – тут Катька захохотала, и я поправился, – в смысле, семейном положении, между нами все останется по-прежнему. Желаю тебе, чтобы ты всегда оставалась моей лучшей подругой.

– Ну-ну! – усмехнулась мадам Колосова, выпила, подлила себе вина и закурила тоненькую сигаретку.