Вампиры и оборотни - Николаев Константин Николаевич - Страница 58

• Предыдущая
• 58/100
• Следующая

Судя по всему, пораженный ликантропией человек лишается своей индивидуальности; в «Размышлениях об Одичавшем Ребенке» Эйдриенн Рич отражает этот процесс деперсонализации, «растворения» личности:

…красный рот медленно закрылся.

Назад! Здесь совсем иной язык.

Назад! Здесь все говорит на одном языке.

А эти шрамы словно символы,

Но рождения или гибели —

Я уже не знаю…

Что характерно при ликантропии – это то, что человек, ощутив себя зверем и утратив свои прежние привычки, обнаруживает самые темные стороны своей души.

В английском языке слово werewolf (оборотень) возникло пятью столетиями раньше появления термина lуcanthrope. Эрнест Уикли в работе «О словах древних и современных» говорит, что слово wer[6] «отмечено во всех германских языках и родственно латинскому vir, гэльскому fear, уэльскому gwr и санскритскому vira». Первое использование на письме слова «оборотень» обнаружено в «Церковных уложениях» короля Кнута Великого (1017-1035):

«…Поэтому должны призываться пастыри на защиту людей от этого хищника – это епископы и священники, обязанные предохранять и ограждать свои паству мудрыми наставлениями, так чтобы безумно дерзкий оборотень не смог причинить большой вред и не покусал бы духовное стадо слишком сильно…»

Явно символичный, этот древнеанглийский оборотень имеет свой прообраз в Священном писании. Образ волка, нападающего на стадо, появляется в Нагорной проповеди Христа: «Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные» (Матфей, 7:15) и в «Слове Павла в Милете к пресвитерам из Ефеса»: «Ибо я знаю, по отшествии моем войдут к вам лютые волки, не щадящие стада» (Деяния, 20:29).

Вытеснение волка оборотнем указывает на то, что этот образ воспринимался как более близко связанный с дьяволом, чем это могли представить ассоциации, вызывавшиеся словом «волк» (обозначавшим тоже нечто хищное и страшное). В тексте «Церковных уложений» можно установить следующие образные соответствия:

овечье стадо = христианские прихожане, слабо защищенные от нападений сатанинских сил;

пастыри = епископы и священники, которые должны защищать свои «стада» от дьявольских происков;

оборотень = сатана и его воинство, вознамерившиеся разрушить веру «овечек» и обречь их на вечные муки.

В этих церковных законах нет и намека на то, что слово «оборотень» относится к человеку, чье состояние умопомрачения могло бы походить на ликантропичес-кую манию, хотя едва ли можно говорить хотя бы о зачатках психиатрии в те времена. Нет никакого похожего упоминания на это и в известных высказываниях о физических превращениях святого Августина:

«Широко известно, что посредством определенных колдовских заклинаний и дьявольской силы люди могут обращаться в волков… но при этом они не теряют человеческого рассудка и их ум по своему уровню не становится равноценным звериному. Это нужно понимать буквально так: дьявол не может создать какое-либо существо, но он способен создать видимость того, чего на самом деле не существует, так как ни заклинаниями, ни злыми силами нельзя ум и тело физически превратить в звериные… но человек в своих фантазиях и иллюзиях может казаться себе животным, ощущать себя четвероногим».

Появившееся в англосаксонских уложениях понятие «оборотень» знаменательно тем, что оно заменило собой библейского «волка». Дьявол известен тем, что вербует людей в союзники и слуги, зачисляя их в свое демоническое войско. Для этого же он пользуется и своей способностью превращать людей в оборотней: оборотничество – всего лишь дьявольское наваждение, но, испытывая такую духовную метаморфозу, человек начинает сотрудничать с ним. Епископов и священников предупреждают о скрытом, трудно распознаваемом превращении, несущем угрозу духовной жизни паствы.

В средние века использование духовной символики в Англии продолжается. В «Постижении символа веры Пахаря» (1394) в парафразе приведенной выше цитаты из Евангелия от Матфея говорится, что сатана есть особый источник зла, а оборотни – его слуги-невольники.

Помимо духовных текстов оборотень появляется и в повествовательных произведениях. Напоминая о телесных превращениях, описанных в античных мифах (Гомер, Вергилий, Овидий, Петроний), эти произведения вновь обращаются к физическим метаморфозам. Однако оборотень в средневековых английских рассказах не выступает обобщенным олицетворением зла, как в античной мифологии [7], но изображается как беспомощная жертва семейных козней, обычно супружеской измены. При этом злоумышляющая жена (и ее любовник) служит фактором, стимулирующим трансформацию. Кельтское сказание об «Артуре и Горлагоне» (его латинская версия появилась в конце XIV века) тоже повествует о том, как женское предательство вызвало физическое превращение. Согласно Алфреду Натту, эти-мологически слово «Горлагон» означает «оборотень»: «Gorlagon – это метатеза от Gorgalon, происходящего от Gorgol = древнеуэльскому Guruol или Guorguol, слову, первый слог которого родствен латинскому vir и англосаксонскому wer».

У сэра Томаса Мэлори в «Смерти Артура» (1470) описывается похожая история, когда славный рыцарь был «предан своей женой, благодаря которой он стал оборотнем».

В одном из романов Гийома де Палерно (Франция, около 1350), переведенном на английский, испанский языки, принц превращается в оборотня своей жестокой мачехой. Одним из главных персонажей оборотень предстает и в средневековой поэме «Уильям и оборотень».

В средневековых повествованиях оборотень меняет тот облик, которым его наделяли в мифах Древней Греции и Рима и парафразах цитат из Священного писания, а также в протоколах церковных судов. Античные легенды говорят о нравственных переменах в людях, которые приводят их к превращению в зверей. Например, в «Метаморфозах» Овидия рассказывается история Ли-каона, нечестивого и жестокого царя Аркадии, который подал к трапезе посетившему его Юпитеру человечье мясо. Обнаружив его людоедство, разгневанный бог превратил Ликаона в то, что соответствовало его моральным наклонностям: в безумного, дикого человека-волка. Эти мифы являются реалистичным (хотя и символичным) отражением нравственных норм жизни людей тех времен. Оборотни в определениях церковных судов и Священном писании – это проявление дьявольских сил в человеческих жизнях. Но оборотни в средневековых рассказах – это, как правило, жертвы домашних заговоров. Такая разница в отношении к ним не может не озадачивать, хотя господствовавшее в те времена предубеждение против женщин, возможно, отчасти ее объясняет. Соответственно радикально отличается и воздействие образа оборотня на читателя. Если в античных мифах он служил впечатляющим предостережением против проявлений животных инстинктов и низменных наклонностей, а церковных и библейских оборотней следовало бояться из-за коварных происков дьявола, который ходит вокруг, «ища кого поглотить» (1-е Петра, 5:8), то оборотень из средневековых повествований вызывает жалость и сочувствие, так как в них он, изгнанный своими близкими и обезображенный, страдал, лишенный человеческой дружбы и любви.

Слова «ликантропия» и «ликантроп» впервые появились в английском языке в труде Реджинадда Скотта «Разоблачение колдовства» в 1584 году. Как явствует из этого названия, о ликантропии в XVT веке говорилось в связи с колдовством. Скотт, не профессиональный философ и не теолог, опираясь на мнение древних и утверждения современных ему медиков, отвергает идею телесного превращения. Сомневаясь в реальности дьявола и соответственно в его способности превращать человеческую плоть в звериную, Скотт говорит о страдающих ликантропией как о больных Lupina melancholia или Lupina insania. Он подвергает сомнению заявления людей, которые верят в заклинания и заговоры и сами охвачены «гневом и ненавистью» к ликантропам, критикует взгляды римско-католической церкви на демонов и колдовство и резко выступает против антиколдовской теории и практики великого французского законника Бодэна (в этот период истории английской лингвистики слова «оборотень» и «ликантроп» были, по-видимому, равнозначны).

• Предыдущая
• 58/100
• Следующая