Мертвая зыбь - Никулин Лев Вениаминович - Страница 15

• Предыдущая
• 15/86
• Следующая

— Я не был в его положении и был далёк от двора.

— Я заговорил о Николае Михайловиче Потапове потому, что он сыграл некоторую роль в вашей жизни. Он посоветовал вам бросить саботажничать и идти честно работать, честно, как должен работать советский специалист. Хорошо же вы отплатили ему за добрый совет! Вы пошли к нам работать, но это была маскировка, вам под маской советского работника легче было творить контрреволюционное, чёрное дело… Но все это в прошлом. Мы верим, что вы теперь думаете по-другому и поняли смысл истинного патриотизма.

Дзержинский, видимо, устал. Он вытер платком лоб и говорил, уже не глядя на Якушева:

— Патриотизм… Ради чего десятки, сотни тысяч людей отдают свою жизнь, переносят тяжкие испытания, голод, болезни? Ради счастья, грядущего счастья своей родины. Но не только ради своей родины — ради счастья человечества. Я поляк, сын польского народа, но я интернационалист, я сражаюсь на баррикадах той страны, где развевается красное знамя единственной на нашей планете страны социализма. Наши враги называют меня фанатиком. Вы тоже считаете меня фанатиком?

Якушев вздрогнул. Именно об этом он подумал сейчас.

— Нет, мы не фанатики. Мы убеждены в том, что правы основоположники нашего учения: социалистическая революция победит. Мы боролись с сильным и хитрым, имеющим полицейский опыт врагом. Департамент полиции, отдельный корпус жандармов, эти наследники третьего отделения — бенкендорфов и Дубельтов, — были опасными врагами. Среди них были такие мастера провокаций, как Климович, Белецкий и другие. Кстати, первый ещё жив и состоит шефом разведки у Врангеля. Да, эти господа многое знали, но не всё. Они действовали очень тонко. Я это знаю по собственному опыту. Не сосчитать, сколько раз меня допрашивали. Царской полиции помогала германская, французская и английская тайная полиция, весь ещё не расшатанный государственный аппарат царизма. Годами держали революционеров в каторжных тюрьмах. Я говорю не о себе, хотя знаю, что такое царская каторга и что значит ходить, работать и спать в кандалах. Я знаю, глупцы говорят, будто бы я хочу мстить за мои прежние страдания. Это ложь. Мы вынуждены были карать смертью врагов революции. После разгрома Деникина отменили смертную казнь. Как ответили на это белые? Заговорами и убийствами. Мы принуждены были восстановить высшую меру наказания. Борется с врагами советской власти не только Чека. Борется с ними народ, весь народ. В этом наша сила.

Дзержинский продолжал со всей страстностью:

— Мы победили белогвардейцев и интервентов. Мы, революционный народ! Неужели после всех жертв, после всех страданий, испытаний этот народ отдаст власть, завоёванную с такими жертвами? Нет и нет!

Он подошёл к столу, взял папку, которую держал в начале разговора, и положил перед Якушевым:

— Здесь вы найдёте письма… Их очень много, я выбрал только те, что мы получили недавно. Люди нам пишут. Одни выражают сердечную благодарность за то, что мы по мере наших сил защищаем советский строй от притаившихся врагов, другие стремятся помочь нам в работе, предостеречь от ошибок, направить на верный путь… Это письма тружеников, рабочих, бедняков крестьян, учителей, пишут вдовы и матери красноармейцев, потерявшие родных на фронтах гражданской войны. Есть люди, которые своими глазами видели, как мучили, пытали, били шомполами, выжигали звезды на теле живых пленных красноармейцев… И кто это делал? Образованные господа офицеры, цвет, так сказать, царской гвардии… И вот об этих зверствах рассказывают в своих письмах свидетели, они понимают, что несёт с собой новый поход белых, новая интервенция или контрреволюционный мятеж.

Якушев молча брал письмо за письмом, на коричневой обёрточной бумаге, на обороте обоев, на клочках. Это были волнующие человеческие документы. Писали малограмотные люди, но в кривых строчках, в больших, старательно выписанных буквах, в каждом слове были искренность и выстраданная правда, сокровенные чувства народа.

Дзержинский сидел откинувшись, полузакрыв глаза. Потом протянул руку и взял часть писем.

— Слушайте, Александр Александрович! В своих показаниях вы откровенно рассказали о деятельности контрреволюционной организации, которой руководил ваш штаб, или Политический совет МОЦР, как вы его называли. В Петрограде, Киеве, Ростове-на-Дону, на Северном Кавказе этот совет организовывал террористов, диверсантов, шпионов, сторонников Врангеля, Николая Николаевича. Лично вам я не могу отказать в смелости и решительности, вы проявляли мужество отчаяния. Но никто не может быть героем, когда идёт против своего народа. Помнится, это сказал Виктор Гюго. Мужество, истинный героизм в том, чтобы идти с народом, с теми, кто защищает государство рабочих и крестьян… Вы в своих показаниях откровенно назвали тех, кого завербовали, сделали членами преступной монархической организации. Среди них есть люди, не окончательно погибшие для своей родины, люди, которые колеблются, сомневаются, задают себе вопрос: зачем мы связали свою судьбу с судьбой врагов революции? И что же, вы, Якушев, не чувствуете своей вины перед теми, кого вели на гибель, бросите их и вас не будет мучить совесть? Подумайте об этом. Вы должны помочь нам разобраться в том, кто из этих людей окончательно погиб и кто может ещё стать честным гражданином своей страны. Вот ваш долг. Не поздно ещё повлиять на тех, кого можно спасти, открыть им глаза, чтобы нам не пришлось их карать. Подумайте вот о чем: мы хотим не только карать, но и перевоспитывать тех, в ком есть крупица совести. Если вы сумеете убедить хоть одного из них стать честным советским гражданином, мы будем вам благодарны. Если вы поможете нам обезвредить неисправимого врага — это будет большой вашей заслугой. Вы писали в своих показаниях, что навсегда отказываетесь от политической деятельности. А я призываю вас к тому, чтобы вы вернулись к политической деятельности. Но не по ту, а по эту сторону баррикады. Вы сделали один шаг, надо сделать следующий. Я думаю, что вы поняли — нельзя оставаться нейтральным, между двух лагерей. Вы должны встать на защиту родины, активно оберегать её от злейших врагов, от интервентов, контрреволюционеров, террористов и шпионов. Вы должны бороться не на жизнь, а на смерть с вашими бывшими единомышленниками. Это значит, надо играть роль прежнего Якушева — монархиста, контрреволюционера, заговорщика — и в то же время вместе с нами обсуждать меры, как вскрыть заграничные связи монархистов, парализовать попытки МОЦР вредить народу, взять под контроль действия этих озверелых врагов родины. Вы понимаете, о чем я говорю?.. Знаю, вам трудно ответить сейчас, сию минуту. Было бы странным, если бы вы не обдумали это моё предложение. Мы ждём ответа… Это и есть тот второй путь, о котором я вам говорил в начале нашего разговора. Это выход из положения, в котором вы очутились.

На этом кончился разговор с Дзержинским. Он продолжался почти три часа. Якушев видел, чего стоил Дзержинскому этот разговор. Усталость проступала на его лице.

«На плечах этого человека лежит сверхчеловеческий труд», — подумал Якушев. Он знал, что Дзержинский совмещал работу в ОГПУ с деятельностью на транспорте. Недавно он вернулся из Сибири. Дзержинский возглавил комиссию по восстановлению сибирского транспорта. И это было особенно важно в 1922 году. «Железный Феликс» доложил Центральному Комитету партии о политическом положении в Сибири и о состоянии сибирского транспорта. Готовилась важная реформа управления путями сообщения. В то же время руководитель органов государственной безопасности нашёл возможным уделить три часа ему, Якушеву, надеясь превратить бывшего контрреволюционера в сторонника советской власти и активного борца с контрреволюцией. «Я нужен родине. И я должен служить ей честно, не так, как служил ей в прошлом», — решил Якушев.

• Предыдущая
• 15/86
• Следующая