Мы поем глухим - Андреева Наталья Вячеславовна - Страница 49

• Предыдущая
• 49/64
• Следующая

Вокруг был унылый пейзаж: затянутое тучами небо, которое в сумерках совершенно сливалось с землей, голые деревья, дрожащие на ветру, словно каторжники, бредущие в цепях по сибирскому тракту, и повсюду, куда ни глянь, только снег, снег и снег… А рядом с ней сидел мужчина, который поставил перед собой цель ее уничтожить, и морально и физически. Первое ему уже удалось.

Она попыталась собраться с силами. Единственное ее преимущество: он здесь чужой, он иностранец, в то время как она — российская подданная. Следовательно, закон на ее стороне. Хоть она и в немилости у государя, но все ж она дворянка, женщина благородного происхождения, кто бы и что бы ни говорил, вдова аристократа, графиня. Этот титул у нее никто не отнимет.

«„Шествую среди огня!“ — невольно вспомнила Александра девиз на своем гербе. — Поистине, этот огонь — он повсюду!»

Но надо все это вытерпеть. Как только они выберутся из этой глуши, защитники у красавицы графини обязательно найдутся. Надо лишь пережить эту ночь.

— О чем вы задумались, сударыня? — спросил Арман Рожер.

— О постели. Хоть и неудобной, но мне все равно. Я очень устала и хочу отдохнуть.

— Я тоже думаю об этом, — с усмешкой сказал он. — О вашей постели.

Александра посмотрела на него с неприязнью. У него есть какая-то тайна, и надо обязательно ее узнать. Должна же быть причина, по которой Арман Рожер так ее ненавидит?

…Почтовая станция, где они остановились на ночлег, была маленькой и убогой. Ужина им не предложили, хорошо, что Адель запаслась в дорогу провизией и вином. Жена почтового смотрителя нехотя раздула самовар и обрадовалась, лишь когда ей дали невиданную сумму: полтора рубля! Для лошадей тут же нашлось сено, а для постояльцев — чистые простыни.

— Я хочу лечь, сударь, — сказала Александра своему спутнику сразу после ужина.

— Это и мое желание, — кивнул Арман Рожер.

— Адель! — позвала она. — Идем!

Горничная помогла ей раздеться и уложила в неудобную холодную постель.

— Спокойной ночи, мадам, — пожелала Адель и исчезла.

Александра какое-то время прислушивалась, потом потушила свечу. Кровать была неудобной, простыни серые, за окном волком выл ветер. Но она предпочла бы условия в два раза хуже, лишь рядом не было месье Рожера.

Вдруг скрипнула дверь. Она натянула одеяло и замерла.

— Адель? Это ты? Можешь тоже ложиться, тебе надо отдохнуть.

— Я ждал этого приглашения…

Арман Рожер подошел к ее кровати и откинул одеяло. Она невольно вскрикнула.

— Что вы здесь делаете?! Уходите! Это моя комната! Где Адель?!

— Я ее отослал. Она расположилась на ночлег в другом месте… — он рванул ее рубашку, раздался сухой треск ткани. — Скажи мне, как ты уже говорила: Арман… Умоляй меня…

Его губы впились в ее шею.

— Тебе ведь нравится… — он грубо стал мять руками ее тело. — Я тебя ненавижу… Я хочу, чтобы ты кричала…

— Пошел вон! — она собрала все силы, ударила его коленом в пах и резко оттолкнула.

Он упал на пол и выругался. Она вскочила и схватила первое, что попалось под руку: подсвечник с погасшей свечой.

— Я размозжу тебе голову, только тронь! — звонко сказала Александра.

В темноте Арман Рожер не сразу смог подняться. Это дало ей время собраться с силами. Пока он возился на полу, Александра сжимала в руке подсвечник и готовилась в самом деле ударить им по голове этого мерзавца.

— Напрасно ты мне отказала, — сказал он, сумев наконец подняться. Падая, Арман Рожер довольно сильно ударился, да к тому же, поднимаясь, зацепился за стул. Он потер ноющее плечо и выругался. — И в самом деле, девка… Кто тебя этому научил? Один из любовников или денщик, с которым ты росла?

Александра, которая в темноте видела, как кошка, размахнулась и влепила ему пощечину. Арман Рожер охнул и схватился теперь уже за щеку.

— Я вижу, ты еще не имел дело с русскими женщинами, — спокойно сказала она. — Да, рука у меня тяжелая. Помни это. И в следующий раз, когда захочешь войти в мою комнату, изволь прежде стучаться!

— Вы, сударыня, очень пожалеете о том, что было сегодня, — сказал Арман Рожер, перед тем как уйти. — Я вам только одно скажу: вы никогда не выйдете замуж за барона Редлиха.

Вскоре после того, как за ним закрылась дверь, в комнату почти неслышно вошла Адель. Александра ничего ей не сказала. Молча легла, укрылась одеялом и попыталась уснуть. Впереди был еще долгий путь. Очень долгий.

Екатерина Григорьевна счастливо улыбалась: только что она въехала в Париж! В отличие от ее холодной родины, здесь даже в самом начале марта уже чувствовалась весна. Снега не было и в помине, и Кэтти с улыбкой вспоминала, как выехала из дома под завывания ветра и ежилась в карете, глядя на осыпанное изморосью стекло. Теперь соболий салоп был упакован в багаж, с глаз долой, сама Кэтти мечтала о шляпке, об элегантной шляпке, с перьями и кружевами. А еще о платье. О светлом платье, с пышными рукавами, стянутыми понизу зелеными лентами, с юбкой, украшенной такими же зелеными воланами, точь-в-точь такое платье, какое Кэтти приглядела на картинке в журнале, присланном из Парижа. Втайне она рассматривала эти платья, мысленно примеряя их на себя. Она знала, что зеленый цвет идет ей больше всего, и потому мысленно уже выбрала и платье, и шляпку.

Вот уже год, как она почти не выходила из дома. Ей казалось, что над ней смеется весь свет! Обманутая жена, соломенная вдова, чей муж убил на дуэли законного супруга своей давней любовницы и сбежал за границу от гнева государя. Да как такое можно простить? Как с этим можно выйти из дома? Ловить на себе сочувствующие взгляды, а то и слышать откровенные насмешки! И это имея огромное состояние! Которое она неустанно приумножала, чтобы забыться. Теперь за глаза ее звали «самоварная вдова», из-за ее фабрики по производству самоваров, которая стала вдруг неимоверно прибыльной. «Кэтти — Медный Самовар». Господи, да почему ж медный-то?! из-за того, что она рыжая, с лицом, усыпанным веснушками?!

Однако ж это не помешало ей заполучить самого завидного в обеих столицах мужа! Если бы только он не был так влюблен в эту выскочку, в графиню Ланину. Это она разбила сердце Екатерине Григорьевне! А Сережа только игрушка в ее руках!

И вот Екатерина Григорьевна ехала в Париж, где, как ей сказали, видели его, этого ветреного красавца, который по-прежнему занимается тем, что разбивает женские сердца.

Порою Кэтти ненавидела его так, что готова была растерзать, разорить, убить, сгноить в тюрьме, на каторге. Она проклинала тот день, когда согласилась выйти за него замуж. Но потом вдруг вспоминала его синие глаза, такие, какими они бывали, когда муж хотел от нее что-то получить. Обволакивающий взгляд, вкрадчивый голос и ласковые руки. Вспоминала те немногие ночи, которые они провели вместе. Его сильное тело, тело античного бога, обезображенное шрамом от пули. Но это только добавляло ему мужественности. Ей тут же становилось жарко, когда она об этом думала, сердце начинало бешено стучать, и она открывала окошко кареты и звонко кричала кучеру:

— Погоняй, голубчик! Погоняй!..

…Париж встретил ее ласково: солнышком и легким освежающим ветерком. Кэтти подумала, что это добрый знак и велела везти себя в лучшую гостиницу. Едва в комнаты занесли ее багаж, она села за бюро, сообщить барону Редлиху о своем приезде. Отправив посыльного к барону, Кэтти занялась своим туалетом, хотя и не собиралась сегодня делать визиты. Перебрав свои платья, она сочла, что все они дурны и велела горничной:

— Маша! Одеваться!

— Да куда ж вы, барыня, собрались? — проворчала та. — Отдохнули бы с дороги-то.

Кэтти весело рассмеялась и приказ свой не отменила. Она словно бы очнулась от долгой спячки. Весна и парижский воздух дурманили ее, отчего-то хотелось петь, хотелось носиться по модным лавкам, делая покупки, порою бессмысленные. Кончилось тем, что в одной из лавок она купила канарейку.

• Предыдущая
• 49/64
• Следующая