Мы никогда не расставались - Лазарева Ирина Александровна - Страница 6

— С чего ты взяла, что я о нем думаю? — возразила Настя, но тут и вправду задумалась: а что ей за дело, действительно, до этого лейтенанта? Столкнулись, разошлись, мало ли таких встреч бывает в жизни. — Сейчас война, не до романов, — напомнила она Полине, а, может быть, самой себе.

— И-и, Настюха, война не война, а молодость всегда свое возьмет. А любовь, так та и вовсе не спрашивает, в какое время ей приходить, когда захочет, тогда и сведет с ума.

Настя внимательно посмотрела на Полину, уловив в ее голосе затаенную горечь:

— Поля, у тебя что-то случилось, я вижу. Не хочешь мне рассказать?

— Поздно что-то рассказывать. Теперь уже нечего. — Ее блестящие глаза подернулись влагой, губы сморщились, еще немного, и она бы расплакалась.

Настя сообразила, что за последними словами подруги кроется какая-то тайна. Взволновавшись своей догадкой, совсем было собралась подступить к Полине с расспросами, как вдруг в коридоре послышались шаги и оживленный разговор, прерываемый звучным смехом. Так могут смеяться мужчины в расцвете лет и здоровья, когда ни война, ни иные превратности судьбы или обстоятельств не в состоянии пошатнуть несокрушимого жизнелюбия и самоуверенности молодого человека.

Вслед за произведенным шумом явились обладатели громких голосов — старшие лейтенанты, одним из которых оказался тот самый Вазген, обсуждаемый девушками, вторым — его лучший друг Алексей Вересов. Девушки, пораженные столь неожиданным совпадением с темой их беседы, уставились на мужчин во все глаза.

Нельзя было не признать, что оба красивы, но не какой-то особенной соразмерностью черт, способной превратить мужское лицо в слащавый эталон красавчика, а тем именно, что составляет истинную привлекательность в молодых людях: гладкой здоровой кожей, живым блеском глаз, свежим цветом щек, белизной крепких зубов и яркостью губ. И тот и другой были почти одного роста, что называется, выше среднего, оба темноволосы, хотя Вересов был все же светлее. Да и глаза у него, как у всякого русского человека, не могли бы вместить в себя того полуночного мрака, какой присутствовал во взгляде южанина, а потому казались скорее золотистыми, чем карими. Трудно сказать, что роднило этих людей, разве что безудержная удаль и всепоглощающая любовь к морю и к своей профессии, во всем остальном они казались окружающим совершенно разными: Вазген был шумлив, порывист и временами неуправляем, из-за чего навлекал на себя нарекания со стороны начальства. Он, вероятно, мог бы подвергнуться серьезному наказанию, если бы его выходки не заканчивались всякий раз как хорошо спланированные и продуманные операции, приносящие неизменный успех. Хотя, кто знает, не рождались ли эти маневры мгновенно у него в голове и не являлись ли выражением военного таланта. Весь его облик свидетельствовал о прямодушии, решимости и избыточной силе.

Алексей, напротив, отличался выдержкой, хитрецой, осмотрительностью, был, проще говоря, себе на уме, что ничуть не умаляло его храбрости. Движения его были плавны и изящны, равно как и манера изъясняться; все это в сочетании с золотистыми глазами наводило на мысль о каком-нибудь хищнике из отряда кошачьих — медлительном, вкрадчивом и в то же время опасном.

Читатель, надеюсь, простит пристрастие автора к героям данного повествования и столь красочное описание двух мужчин, офицеров, каких были тысячи на войне, и были среди них, возможно, еще более достойные, отважные, умные, многие из них погибли, иные заслужили звезду героя, стояли насмерть, выказывали чудеса храбрости, осуществляли блестящие военные операции. Почти все они были молодыми людьми от двадцати пяти до тридцати со своими надеждами, мечтами, честолюбием, амбициями. Смельчаки, боевые командиры, они были цветом нации, тогда одной — советской, когда не задумывались русский ты, грузин, армянин или украинец. Всем им еще предстояло многое пережить — радости и горести, гибель товарищей, ранения, награды, и очень многим суждено было погибнуть, а выжившим испытать все тяготы войны.

Однако не будем опережать события: теперь привлекательные девичьи лица обратили мысли молодых людей в совершенно иное русло.

Офицеры смерили девушек в высшей степени одобрительными взглядами, как смотрят обычно мужчины, неизменно расположенные к женскому полу.

После чего Вересов пропел:

— А мы к вам, девицы-красавицы. Полиночка, не имею чести знать твою подругу. Представь нас, окажи любезность.

Далее последовал ритуал с расшаркиванием и целованием ручек, отчего застенчивая Настя стала прямо сама не своя — несносный Вазген так и впился в нее своими разбойными глазами, будто в первый раз увидел женщину. Настя, однако, решила проявить твердость духа, памятуя о предупреждениях Полины и ветрености отважного лейтенанта. Хотя она менялась поминутно в лице, все же старалась держаться с возможной холодностью. Но не тут-то было!

— А ведь мы с вами где-то встречались, — заявил этот пират таким тоном, что хоть из дому беги!

К счастью, Полина вовремя прервала опасный разговор. Поскольку мужчины так и не сообщили о цели своего визита, — скорее всего, забыли, отвлекшись на женское общество, — Полина предложила им выпить чаю, на что они согласились с поспешной готовностью. Недолго думая, расселись за стареньким канцелярским столом. В комнате топилась буржуйка, на ней всегда наготове попыхивал чайник, сквозь неплотно прикрытую дверцу пробивались веселые язычки пламени; легкий запах дыма и березовых поленьев, сложенных горкой у печки, заполнял воздух мирным домашним уютом.

— Вы позволите, я закурю? — Вазген достал мятую пачку папирос, продолжая разглядывать Настю со смущающей ее настойчивостью.

— Давно тебя не видела, — обратилась Полина к Вазгену. Она держалась с ним вполне свободно на правах старой подруги. — Что с тобой сегодня? Ты прямо светишься.

— Его представили к награде, Полиночка, — подал голос Вересов. — Он участвовал в выполнении очень важного задания и даже был назначен ответственным гидрографом.

— Какого задания, если не секрет? Или это военная тайна?

— Теперь уже нет, — ответил Вазген, — только пусть Алеша расскажет, не стану же я сам себя хвалить? А, Леш, давай распиши меня как можно красочнее, специально для девушек, у тебя это здорово получится.

Такое предложение показалось друзьям невероятно смешным, и они снова от души расхохотались.

— Нет, с вами положительно нельзя разговаривать серьезно, — рассердилась Полина, — а между тем я спрашиваю об очень серьезных вещах. К награде просто так не представляют.

— Мы прокладывали по дну озера кабель связи, — сказал Вазген. — Хорошо, попробую рассказать, только романтики в этом мало. Вам, девушкам, подавай что-нибудь возвышенное, героическое, а тут, представьте, огромные катушки с десятками километров намотанного бронированного кабеля. Погрузили их на баржу, которую тянул буксир. Мы, гидрографы, предварительно промерили глубины, взяли пробы грунта, обозначили трассу вехами. Кабель погружали в воду, скорость прокладки 4–5 километров в час. Ну как, продолжать? — улыбнулся он. — Это была многодневная, тяжелая работа, теперь Ленинградский фронт имеет связь со Ставкой Верховного Главнокомандующего, а это самое главное.

Он не рассказал о том, как налетели «юнкерсы» и забросали суда бомбами, как мотало кабелепрокладчик и сопровождающие суда, людей швыряло и окатывало холодной водой, были раненые, но корабли уцелели. Прицельному бомбометанию мешал огонь зенитных средств тральщиков и «морских охотников». Вазген всегда был спокоен, когда рядом находился МО Вересова, его верного друга, который сидел сейчас молча и лишь изредка вскидывал веки, роняя в сторону собеседников золотые искры из глаз.

— А все-таки, где бы я мог вас видеть? — снова обратился к Насте Ароян.

Она решила, что рано или поздно он все равно вспомнит, а поскольку, как нам известно, изворачиваться она не любила, то и ответила с подкупающей прямотой:

— По моей вине вы вымокли, помните, там, на переправе.