Мир-Кольцо - Нивен Ларри - Страница 2

• Предыдущая
• 2/76
• Следующая

С научными данными о кукольниках, об их торговой империи, о контактах с людьми и, наконец, о неожиданном исчезновении были перемешаны воспоминания о вкусе первой в жизни сигареты, об ударах неловкими пальцами в клавиатуру пишущей машинки; всплыли списки слов интерволда, которые нужно было заучить наизусть, звучание и вкус английского языка, неуверенность и разочарования молодости. Впервые он узнал о кукольниках на лекции по истории, а потом забыл о них на целые сто восемьдесят лет. Просто невероятно, сколько всего может вместить человеческий мозг!

— Я останусь здесь, если хочешь, — сказал он.

— Нет. Мы должны встретиться ближе.

Под гладкой кожей кукольника нервно перекатились мышцы. Дверь открылась, и Луис Ву вошел в комнату.

Кукольник отступил на несколько шагов.

Луис сел в кресло, заботясь скорее о психическом комфорте кукольника, чем о своем удобстве. Сидя, он выглядел менее опасным. Кресло было такое же, как и везде, с массажем, подстраивающееся под фигуру, но только под человеческую. В воздухе чувствовался слабый, почти приятный запах — что-то среднее между аптекой и лавкой пряностей.

Чужак присел на подогнутую заднюю ногу.

— Ты удивлен, зачем я затащил тебя сюда. Потребуется долгое объяснение. Что ты знаешь о моем виде?

— С тех пор, как я учился в школе, прошло много лет… Когда-то у вас была настоящая торговая империя, правда? То, что мы называем «известным космосом», составляло только малую ее часть.

Известно, что вы торговали с триноками, а мы сами столкнулись с ними только двадцать лет назад.

— Да, мы имели с ними дела. В основном, через роботов, насколько я помню.

— У вас была империя, существовавшая непрерывно по крайней мере несколько тысяч лет и протянувшаяся на сотни световых лет. А потом вы исчезли, оставили все, что имели. Почему?

— Разве об этом уже забыли? Мы бежали от взрыва ядра Галактики!

— Да, я знаю. — Луис вспомнил даже, что цепная реакция Новых была открыта именно кукольниками. — Но почему теперь Звезды ядра превратились в Новые десять тысяч лет назад. Их свет доберется сюда не раньше, чем через двадцать тысяч лет.

— У людей не должно быть столько свободы, — ответил кукольник. — Вы обязательно сделаете себе плохо. Вы не видите опасности? Идущее со светом излучение превратит эту часть Галактики в пустыню!

— Двадцать тысяч лет — это прорва времени.

— Гибель и через двадцать тысяч лет останется гибелью. Мой вид бежал в направлении Магеллановых Облаков. Часть из нас осталась на тот случай, если миграции кукольников будет угрожать какая-нибудь опасность. Теперь это случилось.

— Да? А что это за опасность?

— Пока я не могу ответить на этот вопрос. Но взгляни вот сюда, — кукольник взял лежащий на столе предмет, и Луис, который все время гадал, где у кукольника руки, увидел, что вместо рук он использует губы.

«И очень хорошо использует», — подумал он, когда кукольник подал ему предмет, который оказался голограммой. Большие, словно резиновые, губы кукольника на несколько дюймов выступали за зубы. Они были сухими, как человеческие пальцы, и окружены маленькими выростами. За сточенными плоскими зубами травоядного Луис заметил подвижный язык.

Он взглянул на-голограмму.

Поначалу он просто не понял, что это такое, но продолжал терпеливо всматриваться, ожидая, пока образ сложится в осмысленное целое. Небольшой ярко-белый диск, похожий на солнце класса С0, К9 или К8, перечеркнутый ровной черной полосой. Но это не могло быть солнцем. Частично скрытая за ним, четко отделяясь от черного фона, виднелась полоса необычайно чистой голубизны. Полоса была идеально ровной, с острыми краями из твердого материала, явно искусственной и более широкой, чем белый кружок.

— Похоже на звезду, окруженную обручем, — сказал Луис. — Что это, собственно, такое?

— Можешь оставить это себе, если хочешь. Теперь я могу открыть тебе причину, по которой затащил тебя сюда. Я предлагаю создать исследовательский отряд, состоящий из четырех членов, включая тебя и меня.

— И что мы будем исследовать?

— Этого я пока сказать не могу.

— Не шути. Нужно быть идиотом, чтобы решиться на то, о чем ничего не знаешь.

— Всего наилучшего по случаю двухсотого дня рождения, — сказал кукольник.

— Спасибо, — ответил несколько удивленный Луис.

— Почему ты ушел со своего приема?

— Это не твое дело.

— Мое. Прости меня, Луис Ву. Почему ты ушел со своего приема?

— Я просто подумал, что двадцать четыре часа — маловато, чтобы как следует отметить двухсотый день рождения. Вот я и продлил себе этот день, убегая от полуночи. Как чужак, ты не в состоянии это понять.

— Ты был упоен радостью этого дня?

— Ну, не совсем. Пожалуй, нет… Даже наверняка. Хотя сам прием был очень хорош.

Начался он вчера, сразу после полуночи. Почему бы и нет? Его друзья были раскиданы по всем часовым поясам, и не было никаких причин терять хотя бы одну-единственную минуту. По всему дому были расставлены мини-спальни для короткого, но глубокого сна. Тех, кто не хотел терять время на сон, ждали возбуждающие средства, одни — с интересным побочным действием, другие — без.

На прием явились и те, кого Луис не видел самое малое сто лет, и те, с кем он виделся ежедневно. Некоторые из них когда-то, очень давно, были его смертельными врагами. Были женщины, которых он никак не мог вспомнить и удивлялся теперь, сколько раз за эти годы у него менялся вкус.

Как и следовало ожидать, одно представление гостей заняло несколько часов. Ох, уж этот список фамилий, и все нужно было запомнить. Слишком много друзей стали совершенно чужими.

За несколько минут до новой полуночи Луис Ву вошел в трансферную кабину, набрал код и исчез.

— Мне стало смертельно скучно, — признался он. — «…Луис, расскажи нам о своем последнем Отрыве!», «Как ты можешь быть так одинок, Луис?», «Как хорошо, что ты пригласил тринокского посла», «Мы так долго тебя не видели, Луис!», «Эй, Луис, знаешь сколько нужно джинксов, чтобы покрасить небоскреб?», «Ну, сколько?», «Что сколько?», «Этих джинксов», «А-а… Трое поливают краской, а двое двигают небоскреб». Я слышал эту шутку еще в детском саду. Все то, что было в моей жизни, все старые шутки, все одновременно — в одном, большом доме… Я не мог это выдержать.

— Ты беспокойный человек, Луис Ву. Ведь это ты придумал Отрывы, правда?

— Не помню. Знаю только, что они быстро распространились. Теперь так делает большинство моих знакомых.

— Но не так часто, как ты. Примерно через каждые сорок лет тебе надоедает общество людей. Тогда ты покидаешь их мир и мчишься к границе известного космоса. Ты летишь один, в маленьком корабле, до тех пор, пока не почувствуешь потребности в чьем-нибудь обществе. Из последнего, четвертого Отрыва ты вернулся двадцать лет назад. Ты беспокоен, Луис Ву. На каждой из планет обжитого людьми космоса ты жил достаточно долго, чтобы тебя принимали за туземца. Сегодня ты ушел со своего приема. Тебя снова мучает беспокойство?

— Это мое личное дело, не так ли?

— Да. А мое дело — вербовка. Ты подходишь для моего исследовательского отряда. Ты можешь рисковать, но сначала все детально рассчитываешь. Не боишься оставаться один на один с собой. Ты достаточно рассудителен и хитер, чтобы жить и после двухсот лет. Поскольку ты всегда заботился о своем теле, в физическом смысле тебе не больше двадцати лет.

И наконец — это, пожалуй, самое главное — ты любишь общество чужаков.

— Это правда, — признал Луис. Он знал нескольких ксенофобов и считал их полными идиотами. Жизнь была бы скучна, если бы вокруг были одни люди.

— Но ты не хочешь принимать решение втемную. Луис, разве тебе мало того, что я, кукольник, буду с тобой? Всего, чего ты мог бы опасаться, я буду опасаться с удвоенной силой и гораздо раньше… Разумная осторожность моей расы стала поговоркой во всей галактике.

— Верно, — согласился Луис. Честно говоря, он уже проглотил приманку. Соединенные вместе ксенофилия, внутреннее беспокойство и любопытство победили: куда бы ни отправлялся кукольник, Луис решил быть с ним. Но он хотел знать больше.

• Предыдущая
• 2/76
• Следующая