Пушкинский круг. Легенды и мифы - Синдаловский Наум Александрович - Страница 18

• Предыдущая
• 18/67
• Следующая

В 1851 году Нощокин поведал романтическую историю биографу Пушкина Бартеневу. Затем эпизод донельзя раздули профессиональные пушкинисты, с удивлением обнаружив в рассказе сходные до мелочей моменты со сценой посещения Германном дома старой графини, описанной Пушкиным в «Пиковой даме». И легенда приобрела якобы доказанные биографические черты. Среди специалистов завязалась даже профессиональная дискуссия на тему, какой дом более похож на изображенный в повести — особняк княгини Голицыной на Малой Морской улице или дом австрийского посла на Миллионной. В пользу последнего предположения выдвинули версию о том, что Пушкин, ради сохранения тайны свидания с супругой посла иностранного государства, сознательно изобразил в «Пиковой даме» интерьеры дома на Малой Морской. Тем самым он будто бы спас честь любимой женщины и уберег от скандала самого себя.

Пушкин к тому времени был уже женат. Кстати, Дарья Федоровна Фикельмон, по общему мнению петербургского большого света, отличалась исключительной нравственной чистотой, и, если бы не эта легенда, которая, повторимся, появилась более чем через два десятилетия после описываемых событий, ее репутация так и осталась бы незапятнанной никакими слухами и сплетнями.

По свидетельству современников, Дарья Федоровна отличалась незаурядным умом и большой литературной культурой. Вместе с тем была не прочь, что называется, поколдовать, то есть попророчествовать и попрорицать. Достаточно вспомнить строчки из ее письма Петру Андреевичу Вяземскому, в нем она говорит о жене Пушкина: «Жена его прекрасное создание, но это меланхолическое и тихое выражение похоже на предчувствие несчастья». За извинительную с точки зрения высшего света склонность Долли в Петербурге прозвали «Флорентийской Сивиллой».

О ее красоте и привлекательности в сочетании с приветливостью и доброжелательностью говорили во всех петербургских салонах. Вслед за импульсивными итальянцами и сдержанные петербуржцы стали повторять поговорку, рожденную на далеких средиземноморских берегах: «Увидеть Неаполь, Фикельмон и умереть».

Еще один гостеприимный дом, часто посещаемый Пушкиным, находился на Английской набережной и принадлежал Ивану Степановичу Лавалю. Лаваль — сын французского виноторговца. Спасаясь от революционной Франции, бежал в Россию и начал свою карьеру на новой родине скромным преподавателем Морского корпуса в Петербурге. Графский титул, которым он рекомендовался в Петербурге, Лаваль получил в благодарность за крупную денежную ссуду, выданную им будущему королю Франции, находившемуся тогда в изгнании. Однако богатство, вывезенное из Франции, было столь велико, что позволило молодому французу купить еще и один из самых роскошных петербургских особняков на престижной Английской набережной.

Но подлинная карьера графа Лаваля в России началась, когда он получил звание церемониймейстера, орден Александра Невского и чин действительного тайного советника, позволившие ему войти в большой свет Петербурга. По времени это удивительным образом совпало с романтической историей, о которой говорил весь светский Петербург. Граф обратил на себя внимание юной красавицы, внучки богатейших русских купцов Александры Козицкой. Девушка без памяти влюбилась в миловидного француза. Правда, ее родители уже присмотрели для нее видного жениха, русского посланника в Турине князя Белосельского-Белозерского, и поэтому ни о каком иноземном графе и слушать не хотели. Иностранцу отказали в приемах, а саму Козицкую едва ли не посадили под замок.

Тогда она в отчаянии решилась на смелый поступок и подала прошение самому Павлу I. Как рассказывает легенда, царь велел выяснить, на каком основании отказано французу. Мать девушки решительно заявила, что «француз чужой веры, никто его не знает, и чин у него больно мал», на что Павел I отрезал: «Во-первых, он христианин, во-вторых, я его знаю, в-третьих, для Козицкой у него чин достаточный, и потому обвенчать». После этого на Лаваля посыпались царские милости.

Если верить петербургскому фольклору, Александра Григорьевна Лаваль и в дальнейшей своей жизни была столь же решительна и самоотверженна в собственных поступках. Так, она искренне сочувствовала декабристам и, по преданиям того времени, лично вышивала для них знамя. В петербургском свете за ней закрепилось прозвище: «Лавальша-бунтарша».

После женитьбы Лаваль перестроил особняк на Английской набережной. Проект перестройки выполнил соотечественник графа архитектор Тома де Томон, также в свое время бежавший в Россию от Великой французской революции. Впоследствии, если верить преданиям, особняк Лаваля еще раз перестроил архитектор Воронихин.

В первой половине XIX века дом Лаваля стал одним из известнейших литературных салонов Петербурга. Здесь бывали Александр Пушкин, Александр Грибоедов, Адам Мицкевич, позже — Михаил Лермонтов, Федор Толстой. Дочь Лавалей — Екатерина Ивановна вышла замуж за Сергея Трубецкого, будущего руководителя декабрьского восстания на Сенатской площади. Отсюда Екатерина Ивановна последовала за мужем к месту его ссылки, в Сибирь.

В 1828 году Пушкин познакомился с Александрой Осиповной Смирновой-Россет, с ней он постоянно общался долгие годы. По-разному называли друзья эту замечательную женщину. С одной стороны она — «Смирниха», или «Смирнушка», с другой, — «Своенравная Россети», «Придворных витязей гроза», «Донна Соль». Она действительно была остра на язык, и поэтому прозвище «Донна Соль», данное ей в значении «лучшей представительницы общества», частенько воспринималось и в смысле острой приправы. Не зря поэт Востоков воскликнул однажды:

В скобках заметим, что прозвище «Донна Соль» — это всего лишь остроумный каламбур, этимологически восходящий к имени главной героини драмы Виктора Гюго «Эрнани» — Donna Sol. К русскому названию пищевой приправы это имя никакого отношения не имеет, хотя происхождение и того и другого одно и то же и напрямую связано с названием центрального тела Солнечной системы.

Но и перечисленный нами список поэтических характеристик, адресованных этой удивительной женщине, далеко не полон. Можно добавить, что некоторые считали ее «синим чулком», в то время как другие — «академиком в юбке».

По материнской линии Александра Осиповна происходила из старинного грузинского рода Цициановых. Ее отец — французский эмигрант О. И. Россет, служивщий комендантом одесского порта. В 1826 году Александра Осиповна стала фрейлиной императрицы. В число ее друзей входили Александр Сергеевич Пушкин, Петр Андреевич Вяземский, Василий Андреевич Жуковский, Александр Иванович Тургенев и многие другие лучшие представители русской культуры. Она была исключительно наблюдательна и умна, ее остроумия побаивались сильные мира сего, а ее тонкий поэтический вкус изумлял и восхищал современников.

A. O. Смирнова-Россет

Между тем она обладала сложным и противоречивым характером, что и отразилось в городском фольклоре. В петербургских великосветских салонах ее одновременно называли и «Южная ласточка», и «Северная Рекамье».

Любил Пушкин заглядывать и в дом весьма пожилой к тому времени дамы Натальи Кирилловны Загряжской. Урожденная графиня Разумовская, кавалерственная дама ордена Святой Екатерины, графиня Загряжская дожила до более чем почтенного возраста и была одной из интереснейших личностей сразу двух веков — XVIII и XIX. Она — живая «свидетельница шести царствований». По признанию Пушкина, «он ловил при ней отголоски поколений и обществ, которые уже сошли с лица земли». Наталья Кирилловна приходилась родственницей Наталье Николаевне Пушкиной по матери, и благодаря этому Пушкин мог часто встречаться с ней. Многие ее рассказы вошли в знаменитые пушкинские «Table-talk». В светских кругах Загряжская имела исключительно большой вес. Сам император Николай I не забывал время от времени посещать ее дом. И даже, говорят, при этом всегда беспокоился, как встретит его Наталья Кирилловна.

• Предыдущая
• 18/67
• Следующая