Выбери любимый жанр

Санкт-Петербург – история в преданиях и легендах - Синдаловский Наум Александрович - Страница 15

Перейти на страницу:

Изменить размер шрифта:

Впрочем, легенды не только объясняли старинную топонимику, они создавали новую, уже петербургскую народную топонимическую карту города. Так, местность, расположенная к юго-западу от современного Большого проспекта на Васильевском острове в первой четверти XVIII века была застроена складами для хранения пеньки. В тех же складах хранили запасы муки, которая во время частых наводнений подмокала и слеживалась. Муку приходилось разбивать специальными колотушками – «чекушами». Вот почему весь этот район и сегодня называется Чекушами.

Есть свое предание и у Матисова острова. Этот небольшой островок в дельте Большой Невы, ныне полностью занятый производственными корпусами Адмиралтейского завода, в начале XVIII века был заселен отставными солдатами, среди которых жил в собственной слободке некий мельник Матис. Во время Северной войны Матис неоднократно оказывал услуги Петру, донося ему о действиях и перемещениях шведских войск, за что Петр якобы выдал услужливому мельнику охранную грамоту на остров. С тех пор остров будто бы и зовется Матисовым.

Не менее замечательны попытки фольклора истолковать названия петербургских рек и каналов. Один из первых историков Петербурга А. И. Богданов писал по поводу реки Мойки, что названа она «от прежней ее нечистоты, поскольку сквозного протока не имела, а вода в ней была тинистая и мутная». От глагола «мыть» будто бы и произошло название Мойки. По некоторым же преданиям, это название произошло от того, что по берегам этой реки якобы стояли некогда общественные бани. Кстати, в старину Мойка называлась Мья и, как об этом пишут в старинных источниках, служила «единственно для мытья белья».

По преданию, извлеченному нами из «Историко-статистических сведений о Санкт-Петербургской епархии», современное название реки Смоленки возникло еще в те времена, когда на строительство новой столицы из Смоленска пришла рабочая артель. Смоляне поселились на Васильевском острове, но вскоре непривычный климат и тяжкий труд свели их всех в могилу. Умерших свозили на берег ближайшей Черной речки и там предавали земле. С тех пор будто бы эта Черная речка, а рек и речушек с таким названием было в то время на территории Петербурга несколько, и стала называться Смоленкой. Смоленским окрестили и стихийно образовавшееся православное кладбище с церковью, которую при строительстве посвятили Смоленской иконе Божьей Матери.

В полюбившейся Петру Стрелиной мызе, или, как ее стали называть, Стрельне, течет река с красивым славянским именем Стрелка, что по-старославянски означает «движение». Однако, как об этом сообщает Павел Свиньин, в XVIII веке многие считали, что названа река не по быстрому ее течению, а в память «о переведении (т. е. уничтожении. – Н. С.) стрелецкого воинства Петром I», так свежи еще были в народе воспоминания о бунте московских стрельцов.

Петроградский и Аптекарский острова разделяет река Карповка, старинное название которой восходит к финскому Korpi, что переводится по одним источникам как «Лесная речка», по другим – «Воронья». Однако первые петербуржцы предпочитали связывать это название с неким Карпом или с каким-то неизвестным Карповым. Этот Карпов попал даже в художественную литературу о той давней поре освоения Приневья. В повести «Быль 1703 года» К. П. Масальский рассказывает захватывающую историю о любви юной шведской красавицы Христины и русского боевого офицера Карпова. После падения Ниеншанца Христина, ссылаясь на приказ генерал-губернатора Меншикова о защите и покровительстве местного населения, не уходит вместе со шведским гарнизоном, а рискует остаться в завоеванном русскими крае. Она выходит замуж за своего подполковника, и влюбленные поселяются на собственной мызе невесты на берегу безвестной глухой речки. Если верить этой романтической истории, то речка именно с тех пор и называется Карповкой.

Среди исторических анекдотов XVIII столетия сохранилась полумифическая история о том, почему Крюков канал, прорытый еще при Петре I, называется именно так, а не иначе. «Назван он этим именем вот почему, – рассказывает один такой анекдот. – Петр Великий, как покровитель наук и искусств, ежегодно отправлял за границу несколько молодых людей для изучения той или другой науки, того или другого искусства. Был в том числе послан за границу художник Никитин. Возвратившемуся в Россию Никитину приходилось весьма жутко вследствие непонимания покупателями его картин. Когда узнал об этом Петр I, он посетил квартиру художника и предложил ему на другой день явиться во дворец с картинами. Никитин явился и увидел во дворце много собравшейся знати. Государь показал им картины художника. Две-три из них сейчас же были куплены за ничтожную сумму. Тогда Петр объявил, что остальные картины продает с аукциона. Одна была куплена за двести рублей, другая за триста, дороже, чем за четыреста рублей, не продали ни одной картины. Государь сказал:

– Но эту картину (последнюю) купит тот, кто меня больше любит.

– Даю пятьсот, – крикнул Меншиков.

– Восемьсот, – крикнул Головин.

– Тысячу, – возразил Апраксин.

– Две, – прибавил Меншиков.

– Две тысячи, – заорал Балакирев, присутствовавший при аукционе.

– Три тысячи! – закричал дородный Крюков, подрядчик, прорывавший канал в Санкт-Петербурге. Государь дал знак об окончании аукциона. Картина осталась за Крюковым. Государь подошел к нему, поцеловал его в лоб и сказал ему, что канал, прорываемый им в Петербурге, будет назван его именем».

В реку Охту впадает малоизвестная в Петербурге речка Луппа, которая за пределами города, в верхнем своем течении, имеет другое, и тоже официальное, название Лубья. Факт сам по себе удивительный, потому что встретить на карте одну реку с двумя названиями – большая редкость. Лубья – название более древнее, и историки связывают его с именем некоего Лубика, чья мельница в очень давние времена находилась в верховьях реки. А вот вокруг названия Луппа сложилась оригинальная легенда. При Петре I на Охте были построены большие Пороховые заводы, на которых работали крепостные крестьяне. Селились они вблизи заводов по берегам рек Охты и Лубьи. На берегу Лубьи для них были поставлены деревянные бани. Возле одной из бань устроили место для телесных наказаний. Провинившегося привязывали к особой скамье и били батогами и розгами так, что кожа начинала трескаться и лупиться. Именно от слова «лупить», согласно легенде, река Лубья в районе Пороховых заводов и получила свое второе название.

Старинные, допетербургские топонимы исследованы недостаточно. Во всяком случае, по поводу большинства из них высказываются разные предположения. Может быть поэтому так много легенд сопутствует этим исследованиям. Так, например, топоним «Охта» предположительно переводится с финского как «закат», «запад». В то же время некоторые историки считают, что название реки Охты по-фински значит «Медвежья речка». Не мудрствуя лукаво, фольклор предлагает свои варианты. Охта? Пожалуйста.

Во время осады Ниеншанца, рассказывает героическая легенда времен Северной войны, Петр I стоял на левом берегу Невы и грозил кулаком той стороне, которую долго не мог взять: «ОХ, ТА сторона!»

Живет в Петербурге и другая легенда. Будто бы однажды царь на лодке перебрался на правый берег Невы, где поселились работные люди Партикулярной верфи, обслуживавшие пильные, гонтовые и другие заводы. Но едва он вылез из лодки и вышел на одну из недавно появившихся здесь улиц, как провалился в грязь. Когда же вернулся во дворец и рассказывал своим приближенным о случившемся, то шутливо ворчал, скидывая промокшую одежду: «ОХ, ТА сторона!» С тех пор, мол, и стали называть эту городскую окраину Охтой.

Петербургские старожилы рассказывают и третью легенду. На Охте один из проспектов был выложен булыжником, да так, что лучше бы остался немощеным. Весь он был в рытвинах, ухабах, яминах и колдобинах. Охта потому так и называется, что, пока проедешь по ней, не раз подпрыгнешь да воскликнешь: «Ох! Ты! ОХ! ТА!»

И, видимо, вариантов подобных толкований множество. Как, впрочем, и у другого старинного петербургского топонима – Парголово.