Выбери любимый жанр

Санкт-Петербург – история в преданиях и легендах - Синдаловский Наум Александрович - Страница 39

Перейти на страницу:

Изменить размер шрифта:

В Петербурге в свое время было сооружено два, если можно так выразиться, памятника «радостной вести», заставшей императрицу Екатерину Великую не в официальной обстановке Зимнего дворца, а в пути. Одним из них, по старинному преданию, является Чесменский дворец. Гонец от графа Алексея Орлова с вестью о великой победе русского флота над турецким под Чесмой, не застав государыню в Зимнем дворце, нагнал ее по дороге в Царское Село, в районе так называемого Лягушачьего болота. Едва выслушав донесение, императрица приказала в честь этого исторического события, на месте, где ее догнал посланец, заложить дворец. Дворец задумывался как путевой, для отдыха при поездках в Царское Село. Проектировал и строил его Ю. М. Фельтен, который в качестве образца использовал средневековый английский замок Лонгфорд. Дворец вполне соответствовал господствовавшей в то время в архитектуре моде на английскую готику. Он был замком в полном смысле слова. По углам располагались башни с бойницами. Перед воротами находились заполненные водой рвы с нависшими над ними подъемными мостами. Невдалеке Фельтен выстроил церковь, выдержанную в том же стиле английской готики.

Второй памятник «радостной вести» был установлен владельцами Новознаменской дачи на Петергофской дороге. В то время она принадлежала обершталмейстеру А. Л. Нарышкину. Екатерина II неоднократно останавливалась здесь для кратковременного отдыха на пути в Петергоф. И здесь же, согласно преданию, «она получила известие о Фридландском мире со шведами». Будто бы в память об этом событии в главном зале господского дома хозяева установили статую императрицы.

Большая Петергофская дорога, овеянная славными воспоминаниями 1762 года, когда Екатерина в сопровождении гвардейских офицеров, братьев Орловых и верных друзей, направлялась в Петербург, чтобы занять престол, вела в Петергоф и Ораниенбаум. Эти пригороды напоминали императрице годы унижений и одиночества, когда ей приходилось терпеть пьянство и откровенный разврат Петра Федоровича и его собутыльников. Екатерина не любила вспоминать о том времени. И в фольклоре почти не встречается упоминаний о ее жизни в этих пригородах. Два предания относятся к той поре, когда Екатерина еще не была императрицей. В Ораниенбауме сохранилось предание, что Екатерина, будучи женой Петра Федоровича, очень скучала и чтобы как-нибудь убить время, решила построить себе отдельно небольшой домик и при нем разбить сад. Она купила небольшой клочок земли у князя Голицына и устроила здесь дачу Санзанюи, что в переводе с французского означает «без скуки». Кстати, садовником у нее был некий Ланберти, хиромант и прорицатель, предсказавший Екатерине задолго до 1762 года восшествие на престол.

Другую легенду, относящуюся к 1756 году, записывает Штелин. Якобы итальянский художник П. Ротари, одно время работавший в Петергофе, завещал Екатерине все свои 360 картин, для которых великая княгиня распорядилась создать специальную галерею. На самом деле, по утверждению историка К. В. Малиновского, Екатерина приобрела картины у художника за 14 000 рублей.

О Петергофе екатерининского времени нам известна местная легенда, которую с удовольствием повторяют экскурсоводы по Большому Петергофскому дворцу. Однажды Екатерина, рассказывают они туристам, написала своему заграничному корреспонденту Гримму, что у нее в Петергофе, во дворце, есть так называемая диванная комната, почти все пространство которой занимает диван. «На нем, – писала императрица, – могут, скорчившись, разместиться двенадцать человек». Местная легенда, продолжают экскурсоводы, говорит, что Екатерина упустила в своем письме маленькую пикантную подробность: диван был захвачен в качестве трофея у турок и привезен с театра военных действий специально для Потемкина. С тех пор, как утверждает Пыляев, мода на подобные диваны распространилась по всей России. Гостиные барских домов были загромождены огромными софами и диванами, которые впервые появились после взятия Очакова и назывались не иначе как потемкинские.

В поселке Знаменка между Стрельной и Петергофом до сих пор сохранились овеянные легендами заброшенные корпуса старинных конюшен. Местные жители уверяют, что в их пустующих помещениях и сегодня живут призраки былых времен. Время от времени они появляются. Одни и те же. Высокая тучная старуха в сопровождении миниатюрного карлика едва слышно выходит из одних дверей, проходит вдоль полуразрушенных стен и так же незаметно скрывается в других.

Загородной императорской резиденцией при Екатерине становится Царское Село, регулярные сады и парки которого как нельзя лучше выражали сущность государственного порядка, олицетворяли математическую точность и отлаженность социально-экономического механизма управления: геометрически выверенная планировка дорожек, каждая из которых замыкалась скульптурой или павильоном, аккуратно подстриженные кусты и деревья послушным кронам которых придавались ясные и продуманные формы, яркие цветники, напоминающие наборные паркеты дворцовых покоев. В регулярной части царскосельского парка, куда водили иностранных дипломатов, было чисто, как в Зимнем дворце. Кроткая и доверчивая природа демонстрировала образцы покорности и послушания. Во всем был исключительный порядок. Дипломаты могли смотреть, анализировать, сопоставлять.

Мало того, рядом с Царским Селом, в версте от него, решено было выстроить новый городок, который назвали Софией. По этому поводу говорили что Екатерина будто бы намерена жить там со своим двором и устроить там русский Версаль. В 1788 году в Софии, которая получила с начала 1780-х годов статус города со всеми атрибутами самоуправления, включая официальный герб, был заложен Софийский собор, сходный с Софийским храмом в Константинополе. Это был очередной камень, положенный в основание так называемого Греческого проекта, которым одно время была безоглядно увлечена Екатерина. Через год она настоит на том, чтобы второй сын великого князя Павла Петровича был назван Константином. По ее мнению, он должен был занять греческий престол в Константинополе после изгнания оттуда турок.

Для работы в Царском Селе и Софии приглашается Чарлз Камерон, сорокалетний шотландец, приехавший в Петербург после посещения раскопок в Помпее и Геркулануме, архитектор, исповедовавший в искусстве идеи античности, которые занимали в то время все европейские умы. Общая планировка Софии и проект собора принадлежат Камерону. Биография Камерона представляла собой легенду, созданную им самим и бытовавшую в России в течение многих десятилетий. В разговоре с Екатериной II он представился «племянником мисс Дженни», дочери знаменитого в Европе сэра Эвена Камерона, предводителя шотландцев, который в 1740-х годах боролся за возведение на английский трон Стюартов. Мемуары Дженни Камерон, кстати, оказавшиеся впоследствии подделкой, были переведены на многие языки. Слава об этой удивительной женщине дошла до Петербурга и в течение долгого времени озаряла биографию архитектора. Только из документов, найденных совсем недавно, стало ясно, что сын строительного подрядчика, ученик плотника, затем гравер и, наконец, исследователь античных терм – всего лишь однофамилец мятежного шотландского аристократа. Оказалось, что Чарлз Камерон создал о себе яркий впечатляющий миф, который умело поддерживал и которому охотно верили в Петербурге.

Екатерина не только приглашает в Петербург иностранных архитекторов. Она посылает русских зодчих для совершенствования за границу. Побывали в Англии и царскосельские архитекторы отец и сын Нееловы. В. И. Нееловым в Царском Селе сооружены оригинальные мосты – скромный, но безупречный по совершенству плавных линий арочного проезда Малый Каприз и затейливо прихотливый, необыкновенно эффектный, с китайской беседкой над центральным проездом Большой Каприз. Идея Капризов навеяна старой гравюрой с изображением древнего китайского сооружения. Когда императрице представили смету на строительство двух мостов над парковыми дорожками, она обратила внимание на высокую стоимость этих затей и, как рассказывает популярная легенда, отказалась их утвердить. Однако верноподданные придворные почувствовали тонкое кокетливое притворство в поведении императрицы и, принимая правила игры, начали ее уговаривать. Наконец, продолжает царскосельская легенда, уступая их настойчивым просьбам, Екатерина подписала смету, проворчав при этом: «Пусть это будет мой каприз». Это якобы и определило необычность названий двух замечательных парковых сооружений.